Она ушла, даже не закрыв дверь, что для аккуратной исполнительной Ирочки было делом немыслимым. Когда мы остались вдвоем, Гриша повернулся ко мне и сказал с печальной улыбкой: – Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. – Не снилось, – согласилась я. В висках у меня стрельнуло. – Таблетки от головной боли у тебя есть? – Есть. Все время с собой таскаю. Гриша достал упаковку и аккуратно оторвал полоску с двумя таблетками. – Держи. Пройдет голова, это хорошее лекарство. – Сомневаюсь… Пурга разгулялась нешуточная. Как только я вышла на улицу, ветер остервенело задул мне в спину, и я поежилась. Машина стояла неподалеку от офиса, и я побежала к ней вприпрыжку, уткнув нос в воротник полушубка. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» – думала я. От того, что все было вынесено на «суд Божий», ничего не изменилось. А на что ты надеялась, возразил мне ехидный внутренний голос: что вор проявит завидную сознательность и придет с повинной? Этот ролик был совместным детищем нашей команды. Все началось с Тамары Петровны. Когда мы однажды смотрели в маленькой комнате, где обычно обедали, телевизионные новости и в одном из репортажей показали чеченскую школу, сердобольная Тамара вздохнула и качнула головой: – Вон как детишки настрадались! Вместо того чтобы тихо-мирно своими детскими делами заниматься, учиться и в школу ходить, они живут на пороховой бочке. Где же справедливость-то? Камера показывала школу, дети сидели и рисовали, один мальчишка от усердия высунул язык и старательно вел линию карандашом. Он поднял голову, и камера выхватила его взгляд. ТАК смотреть дети не могут. Взгляд малыша был умудренным и печальным. Не по годам и возрасту. – Бедняжка! – снова вздохнула Тамара Петровна. – Настрадался! Мой Арсен тоже рисовать любит, я ему недавно набор красок купила, теперь сидит, тигров рисует. Был в зоопарке недавно, вот и рисует животных. Взял бы кто-нибудь и устроил выставку работ этих детей – чем они живут и как выживают под этими обстрелами и бомбежками. – А что, идея неплохая, – кивнул Гриша. Его тонкая жилистая шея смотрелась сегодня как-то особенно трогательно. Тамара Петровна жалела Гришу за вечную «неприкаянность» и обычно подкладывала ему самые сочные куски. Еду мы разогревали в микроволновой печке. Иногда мы ходили в столовую на втором этаже, но чаще всего ели в офисе. Я сидела и пила чай. – Может быть, мы привезем эту выставку в Москву? – задала я вопрос. Наша компания занималась благотворительностью, мы взяли шефство над двумя детскими домами. Один находился в Подмосковье, другой – в Тверской губернии. Мы закупали компьютеры, одежду, книги и привозили детям. Свою деятельность мы не афишировали: не звали журналистов, как делают некоторые компании и фирмы, желающие непременно засветиться и попасть на экраны телевизоров или на страницы газет. – Добро должно быть незаметным, – говорил Гриша. А Марк подхватывал: – И с кулаками. При этих словах Гриша морщился, он был крайне миролюбивым человеком, и я при всем желании не могла себе представить, что он оказывает физическое воздействие на кого-либо. – Решено! Привозим выставку! – Я подула на черный чай и посмотрела на Гришу. Тот согласно кивнул: – И кто поедет? – Желающие есть? Все сугубо добровольно. Все-таки обстановка там опасная, вам решать, – сказала я. – Я бы с радостью, но вряд ли смогу оставить семью, – Тамара Петровна положила на тарелку мясной пирог и расправила салфетку. – Решено. Тамара Петровна остается. – Я… – Гриша замялся. – Семейные обстоятельства… Я все знала. Его сумасшедший брат требовал постоянного внимания и наблюдения, его нельзя было оставить одного. – Идет. И фирма не может остаться без присмотра. Так что Григорий Наумович остается. – У меня мама болеет, – быстро вставил Марк. – Проблемы… Я почему-то не сомневалась, что он скажет именно так. Марк был трусоват, больше всего он берег себя, любимого, вряд ли он рискнет собственной шкуркой… Все посмотрели на Никиту. Его надменный вид ничто бы не могло поколебать. Никита всегда был невозмутимым и бесстрастным. «Истинный ариец», как шутил Гриша. – Ну… могу… а что? – и он повел плечами, выражая крайнюю степень пофигизма. – Я поеду, – тихо сказала Ульяна, и наши головы немедленно повернулись к ней. Ульяна, пахнущая парфюмом от Диор и щеголявшая во всем великолепии мировых брендов, Ульяна, чей отец был с властью на «ты» и в какой-то степени являлся неотъемлемой частью этой самой власти, Ульяна – «наследная принцесса» и небожительница в одном лице, комета, которая по чистой случайности отклонилась от своей траектории и упала на нашу грешную землю, – эта Ульяна собиралась отправиться в опасную, непредсказуемую Чечню! Возникла пауза. Послышался легкий свист Марка Свешникова. Но под моим суровым взглядом он моментально заткнулся и принял скучающий вид. – Мне кажется, Ульяна, что это не слишком-то благоразумно, – я говорила, осторожно подбирая слова. – И что скажет ваш папа? – невольно вырвалось у меня. При слове «папа» лицо Ульяны словно закаменело. Очевидно, это была для нее запретная, болезненная тема. – Я, вообще-то, уже совершеннолетняя, – отчеканила она. – И могу распоряжаться собою сама! По лицам присутствующих скользнули снисходительные усмешки. Знаем, мол, мы твою свободу и самостоятельность! Хорошо быть свободной, независимой и самодостаточной, когда у тебя есть такой тыл – любящий папочка, который всегда встанет на твою сторону, разрулит любую ситуацию и придет на помощь. А что делать другим, у кого нет такого папы? – Ну… Владлена Георгиевна, – жалобно протянула Ульяна. – Ну пожалуйста, – прямо как маленькая девочка, выклянчивающая лишнюю игрушку на день рождения. Я растерялась. Навлекать на себя гнев Радова мне не хотелось – вряд ли он будет доволен, если его дочь отправится в район, охваченный боевыми действиями. Не влетит ли мне за это по первое число? – Я не говорю пока ни «да», ни «нет». На лице Ульяны появилось упрямое выражение. Она вздернула подбородок и сказала: – Вы не можете мне запретить поехать! Это не в вашей компетенции. – Хорошо, Ульяна, – улыбнулась я. – Вопрос принят к рассмотрению… Когда мы остались с Гришей наедине, он снисходительно фыркнул: – И чего ей не хватает? Адреналина? Села бы на гоночную машину и прокатилась по ночной автостраде. – А мне кажется, у этой девочки есть характер. И упорство. Во всяком случае, ее позицию можно уважать. – Посмотрим, – скептически пожал плечами Гриша. – Посмотрим, что ты запоешь, когда тебе позвонит ее папенька. Мой верный боевой товарищ как в воду смотрел. Вечером у меня состоялся неприятный разговор с Николаем Радовым. Он позвонил мне домой и задал один-единственный вопрос: – Что там с моей дочерью? Голос его был устрашающе суров. – В смысле, Николай Александрович? – Что за нелепая поездка в Чечню? – Это ее желание. Я пыталась отговорить Ульяну, но пока – безуспешно. – Глупости! – и в трубке раздались частые гудки. А еще через два часа, когда я уже готовилась ко сну, Радов позвонил мне вторично. – Прошу прощения, если я был груб… невольно. Поймите меня правильно, я – отец, и Ульяна – наша единственная дочь. Мне бы не хотелось, чтобы с ней что-то случилось… – Я вас очень хорошо понимаю. – Но Уля – упрямая девочка, если что-то взбредет ей в голову… – и в трубке повисла пауза. – Вы хотите, чтобы я запретила вашей дочери ехать? – Боюсь, это бесполезно. Свою дочь я очень хорошо знаю. Единственное, чего я прошу, – присмотреть за ней. Кто еще едет? Мужики там будут? Я задумалась. Подходит ли Никита под определение «мужик», или все-таки творческий гений – особая категория человеческой генерации? – Вообще-то, есть. – Так есть или нет?