– Но ты ведь всегда так «боле-е-ел» за всех нас, и когда этот ролик пропал, на тебе лица не было! Я же видела! И ты не мог поверить в то, что вся работа – зря и что у нас фестиваль накрывается медным тазом! А так все красиво представлял и мне, и себе: и дорожку, и золотую статуэтку, и как мы даем интервью… – Все разом? Так все и стоим рядком и тараторим, как попугаи? – саркастично заметила я. – Не знаю, – Ирочка опять заплакала, осколки упали на пол. Она закрыла лицо руками, и Гриша, быстро положив большой осколок на холодильник, бросился ее утешать: неловко прижал Иру к себе и бросил на меня уничтожающий взгляд. «Довела девчонку до слез!» – сигналил он мне. Ей, мол, и так кошмар пережить довелось, и ты еще ее добиваешь! Надо было срочно идти на мировую, пока я не стала эдаким воплощением Вселенского Зла в его глазах. – Ладно, Ирочка, – примирительным тоном сказала я. – Спасибо, конечно, за то, что вы так рьяно защищаете Григория Наумовича. Он без вас – просто никуда! «Я не изверг, – взглядом просигналила я Грише. – Я просто измотанная женщина и не очень удачливый начальник, раз у меня прямо из-под носа увели ролик! И увел его кто-то из своих. Мы же с тобой это понимаем прекрасно, какие бы факты ни твердили нам об обратном. Мы с тобой последовательно подозревали всех! Я-то подозревала в открытую и дошла до того, что всерьез подумала на тебя. А ты действовал потихоньку, как родная мать, которая не хочет сдавать своего нашкодившего отпрыска милиции, а сначала пытается вразумить его с помощью уговоров. За нашими плечами уже есть один труп, несколько случаев нападения на нас, есть похищение Ирочки… И во что же мы с тобой ввязались, заместитель ты мой дорогой? Неужели ты не чувствуешь? А я вот чую: нам надо уносить ноги подобру-поздорову, пока целы! Только вот мы с тобой, два дурака старых, жизнью битых-перебитых, ничего и знать об этом не желаем, все прем на рожон, до последнего… Разве не так? Неужели ты сам не чуешь? Или чувство опасности у тебя совсем «отбилось», как нюх пропадает у старой собаки?..» – Давайте лучше подумаем, как нам следует действовать дальше, – сказала я вслух. – Плакать и упрекать друг друга – толку мало. Непродуктивно! – Влада! Ты… ты просто невозможна! У тебя все вечно по полочкам разложено: продуктивно – непродуктивно, – счастливым голосом откликнулся Гриша. Он сжимал Ирочку в объятьях, и она уже перестала плакать, только пошмыгивала своим хорошеньким носиком. – Кому-то же и подумать полагается! – поддела я его. Рыжий котяра материализовался на пороге кухни. – Здесь осколки валяются, надо их все же собрать, а то кот поранит лапки. Ирочка вновь присела на корточки, разом ловко собрала осколки и выкинула их в мусорное ведро. Кот, не обращая ни на кого внимания, запрыгнул на подоконник и зевнул во всю пасть. – Надо найти Мишу! – Гриша опустился на табуретку и сжал руки в кулаки. – Я немедленно позвоню главврачу и спрошу о нем. Развели бардак! Пациенты бегают по городу, а они в ус не дуют! – решительно сказал он. Перед Ирочкой, которая сидела рядом и не спускала с него зачарованного взгляда, Грише хотелось выглядеть решительным, смелым и ловким, человеком, способным одним махом решить все мелкие и крупные проблемы. – Посмотри на часы! Если ты позвонишь врачу в такое время, тебя самого туда упекут, или позвонят в милицию-полицию и обвинят в хулиганстве. Что-либо выяснить мы сможем только утром. У меня один вопрос остался: имеет ли твой Миша какое-то отношение к пропаже ролика? – Нет, – быстро проговорил Гриша. – Он не мог! Он же не знает пароля и никогда не работал с компьютерами. И он не хакер. Твое предположение отметается с ходу. Я задумалась: моя версия в самом деле выглядела очень шаткой, неубедительной. Получается – опять двадцать пять? Все по новой – кто, как?.. – Гриша! Мы опять пойдем по второму кругу? Никита, Ульяна, Тамара Петровна и… – я поглядела на Ирочку и осеклась. – Ирочка, я, ты… – спокойно продолжил Гриша. – А я-то тут при чем?! – поразилась я. – Какой у меня-то мотив? – Решила повысить уровень своего финансового благополучия и «продалась» конкурентам. Чтобы взять бабки а-ля натурель. Разве не могло быть такого? Хотя бы теоретически… – Даже практически, – сказала я, несколько ошеломленная этим предположением. – Вот видишь… – Я… не брала ролик, – пропищала Ирочка. – Честное слово! Хотя я понимаю… э-э… – она скосила глаза в сторону. – У меня… есть мотив. Я ужасно устала жить с теткой! Элеонора – просто невозможная, все время требует то одно, то другое. А если что-то не по ней, она сразу попрекать меня начинает. А я же не виновата, что у меня родители умерли… Гриша накрыл Ирочкину руку ладонью. – Достаточно! Никто тебя и не подозревает. Мы просто… проговариваем вслух различные предположения… И не переводи стрелки на себя! Это совершенно излишне. – Да, – поддакнула я. Мне не хотелось выглядеть извергом в Гришиных глазах. Тем более что в данный момент он был (почти) счастлив. Несмотря ни на что… В итоге я решила за всех нас: – Ирочка! Мы обязательно что-нибудь придумаем. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Мы с Григорием Наумовичем – жутко креативные и головастые люди. И все у нас получится! А сейчас – спать, потому что завтра к нам в офис нагрянет полиция. И начнутся бесконечные расспросы. Про Марка… – Марка? – глаза Ирочки стали как две луны – просто страшные в своей бездонности. – А что случилось с Марком?! …После того, как мы с Гришей наконец кое-как успокоили Ирочку и я легла с ней «валетом» на Гришином продавленном диване, а Гриша, обняв рыжего Бориса, улегся в кухне на полу, я подумала, что эта нескончаемая ночь наконец-то «иссякла». Хотя была уже не ночь, а утро… А новый день будет еще в большей степени сумасшедшим, в этом-то уж я ни капельки не сомневалась. – Когда и где вы в последний раз видели своего сотрудника? – капитан милиции Ершов Валерий Николаевич смотрел на меня строго, выжидательно. – На работе, – я с тоской смотрела в окно. Погода продолжала «забастовку», за окном серел мрачный такой же день, как и вчера, только без снега. Но почему-то казалось, что к вечеру опять «повалит», а весна вообще ведет себя как «звездный» гость, которого все ждут на вечеринку, а он все не идет и не идет, и гости уже нетерпеливо шушукаются, то и дело поглядывая на дверь… Ершов был не очень высоким: эдакий крепыш с широкими плечами, с тонкими губами… Я никогда не любила мужчин с тонкими губами и вдруг подумала, что, наверное, Ершову я тоже не нравлюсь. Тем более, ему есть за что меня невзлюбить. Я для него – вся из себя, такая-растакая, бизнес-леди! А он – госслужащий, живет на одну зарплату… – Когда именно? – С утра и до самого вечера. Наш рабочий день начинается в девять утра, а заканчивается в шесть. Иногда, правда, бывают сверхурочные часы, но вчера этого не было. – Когда именно вы его видели? Я потерла лоб ладонью. – Кажется, я видела его в тот день лишь мельком. Один или два раза… Я прошла по коридору мимо кабинета, где сидел Марк, и кивнула ему. В другой раз я столкнулась с ним в коридоре. Все. – У вас не было в тот день каких-либо совещаний, летучек, производственных пятиминуток? – Ершов смотрел на меня с недоверием, словно я скрывала от него правду. – В тот день – нет, – я подавила вздох. Как же мне объяснить ему, постороннему человеку, что у нас все «не как у людей» – все кувырком и не по плану! Что мы, как сумасшедшие, могли обсуждать какую-то проблему с утра до вечера, вне всяких рамок рабочего дня, засиживаясь порою допоздна? Сидели на нашей «семейной» кухне и спорили до хрипоты по поводу различных «концепций» и «творческих идей». Как я старалась подобрать команду, объединенную и увлеченную одним общим делом, – не людей, которые будут просто просиживать в офисе штаны, строго «от и до», а вдохновенных «крейзиков», для которых дело превыше всего? Ну, и еще то, что называется «корпоративной честью, этикой и профессионализмом». Я хотела, чтобы мы были не просто классными, а лучшими в своем деле! И не жалела для этого ничего – ни денег, ни времени, ни нервов. Да и этот ролик для Каннского фестиваля был задуман тоже как своего рода вызов, как некая планка для нас: сдюжим – не сдюжим? Потянем – не потянем? Все это было азартной игрой, увлечением, на которое мы поставили слишком много… Но вряд ли капитан Ершов понял бы меня. – Мы совещались по мере необходимости, – взяла я «офисный» тон. – Но вчера мы запланированных совещаний не устраивали. Капитан Ершов поднял брови, но ничего не сказал. – Связано ли убийство Марка Свешникова с его профессиональной деятельностью? – Не знаю, – для большей убедительности я пожала плечами. – Не думаю. – Его убили выстрелом в грудь, практически в упор. Это мог сделать только кто-то из его близких. Мать Свешникова, Ирина Алексеевна, сказала, что при всем его очень широком круге друзей и знакомых Марк был довольно-таки замкнутым человеком и нелегко сходился с людьми. Он старался никого не впускать на свою личную территорию. Это – ее слова. А вы что можете сказать о своем сотруднике? Этот вопрос застал меня врасплох. Я вся подобралась. – В целом Ирина Алексеевна права. Кроме того, я стараюсь не лезть в личную жизнь своих сотрудников… – Я как раз хотел спросить вас о его знакомых. Кого из них вы знали? Капитан Ершов занес ручку над блокнотом, явно собираясь записать имена и фамилии. – Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Я никого не знала. И как именно он проводил свое время после работы – тоже. И я вдруг с удивлением подумала, что это – чистая правда! Я знала о своих сотрудниках все и… ничего! Я знала, как сердится Марк и как выглядит Никита в приступе вдохновения; я знала, что Марк никогда не пьет кофе с молоком – только крепкий, черный. А Никита, наоборот, с молоком и с сахаром. Я знала, что Гриша не гурман и из всех на свете деликатесов предпочитает воблу с пивом. Знала, что Марк любит, когда у него все под рукой и на столе все в идеальном порядке, а Никита творит только в бардаке, а по-другому и не умеет. Я знала, что Никита быстро все придумывает, быстро принимает решения, а Марку для этого нужно время, он не такой «легкодум», как Никита. Я знала, что Никита быстро теряет интерес к уже оформившейся идее и не любит ее долго дорабатывать. Марк же предлагает сразу несколько окончательных вариантов проекта и все делает основательно и солидно. Но я не знала, чем они занимались после того, как покидали пределы нашего офиса. Я даже проморгала судьбоносный роман Ульяны и Никиты и не знала, что таинственная дама, в которую был влюблен Марк, и есть Ульяна. Я судила о людях очень поверхностно, «вытягивала» из них суть, а все прочее в их жизни оставалось для меня «за бортом». Неужели я действительно такая сухая, «железобетонная» Вешнякова… Меня недавно в этом упрекал Гриша. Но ведь это же не так! Или все-таки так и есть? Я сглотнула. – Понимаете, мы не были так уж близки между собою. И не делились друг с другом подробностями своей личной жизни. Поэтому я ничего не могу сказать вам. Извините. Капитан Ершов посмотрел на меня с недоверием. Рука его застыла над блокнотом. – Был ли в последнее время Марк Свешников чем-то озабочен или расстроен? Вам так не показалось? – Пожалуй, нет. – Для руководителя вы слишком уж ненаблюдательны, – упрекнул меня Ершов. – Простите… Я могу закурить? – Нет, – отрезал он, словно это я сидела в его кабинете, а не он – в моем. – Простите, – повторила я. – Чем занимался Свешников в последнее время? Над чем он работал? У него было какое-то конкретное задание? В кабинет вошла Ирочка. – Там на проводе… Васильев. – Скажи, что я перезвоню ему потом. Я беседую с капитаном полиции. Валерий Николаевич, вы будете чай или кофе? – Спасибо. Чай. Зеленый. – Ирочка, мне тоже чай. С сахаром. Ирочка вышла. Так! Горячо-горячо! Эх, если бы я могла переговорить со своими сотрудниками и предупредить их, чтобы они ничего не рассказывали Ершову о пропавшем «каннском ролике», который совершенно ни к чему приплетать к убийству Марка! Но Ершов явился в офис с самого утра и поставил меня в затруднительное положение. Хотя, может быть, я делаю ошибку, не рассказав ему все как есть? Веду себя как Гриша, который затеял доморощенное расследование и при этом едва не погиб. А Марка убили… И я изо всех сил покрываю свой родной коллектив, в котором завелся убийца и предатель? Жутко хотелось курить, почему-то зачесался правый глаз… Я потерла его и провела рукой по лежавшей передо мной папке, словно стирая с нее несуществующую пыль. – Профессионалом Марк был отличным: способным, исполнительным. – Я выдержала легкую паузу. Промелькнула – как-то некстати – циничная мысль, что народное поверье – о покойниках либо ничего, либо хорошо – несет в себе некое рациональное зерно. Ведь умерший уже ничего возразить не может. Хоть ты тресни! И тогда получается одностороннее избиение – все равно что пинать ногами инвалида. Особенно если говорить именно плохо.