Все имена вымышлены, все совпадения – случайны. Звонок мобильного прозвучал, когда я стояла в длинной километровой пробке, которая уже начала меня порядком раздражать. Звонил мой заместитель Гриша Метельский. – Влада, ты? – Я. Что-то случилось? Гриша засопел. – Гриша! – ласково спросила я. – В чем дело? – Влад! Только он имел право обращаться ко мне просто по имени. Все остальные звали меня – Влада Георгиевна. По моей спине побежали мурашки. Противные мурашки, с которыми я ничего не могла поделать… – У нас, кажется, проблемы… – Говори! – рявкнула я и извиняющимся тоном добавила: – Гриш! Ради бога, не ходи вокруг да около. Выкладывай все как есть! – Как есть, тебе не понравится, – с расстановкой произнес мой зам. – Ну! – подстегнула я его. – У нас, кажется, пропал ролик… – Какой? – нарочито спокойно сказала я. – Тот самый, каннский… понимаешь… «Каннским» мы называли между собой ролик, который собирались послать на Каннский фестиваль рекламы. Сколько было вложено сил и нервов в этот ролик – одному Богу известно. – Гриша! Ты шутишь? – я взглянула на машину, стоявшую перед моей, черный «ламборджини». За рулем сидел мужчина и разговаривал по телефону; такой выхоленный тип, с запонками от Картье. – Если бы… – Гришин голос был совсем убитым. Я знала Гришу уже много-много лет – трудно даже подсчитать, сколько мы с ним были знакомы. Этот вариант его голоса я называла про себя «упадническим»; когда Гриша начинал говорить с подобными интонациями, это означало, что дела не просто плохи, а совсем уж никуда не годятся. Я вздернула подбородок: даже сейчас, когда на меня никто не смотрел, я не имела права раскисать. У меня не могли появиться «не те» нотки или «не тот» голос. – Сейчас приеду на работу и разберусь, – пообещала я. – Ты там? – Где же еще! – Тогда – жди. Мне внезапно захотелось пить. Если Гриша не шутит… Но я тут же отогнала от себя эту мысль – думать на эту тему мне совершенно не хотелось. «Проблемы решают по мере их поступления, – твердила я самой себе сквозь зубы, – по мере их поступления… Я не имею права поддаться панике раньше времени». В горле пересохло. Я всегда плохо переносила раннюю весну и не находила в ней ничего хорошего – запах талой воды «забивал» мне легкие, принося с собой чувство усталости и раздражительности. Справа на обочине стояла торговая палатка. Я успею сбегать и купить воду. Я открыла дверцу, вышла из машины и, осторожно примеряясь, куда ставить ногу, перебралась через грязный осевший сугроб и почти уткнулась носом в спину какого-то покупателя, одетого в куртку. Без полушубка мне было холодно, я оставила его в машине и в своем светло-сером костюме уже начинала мерзнуть. Патлатый юнец, стоявший передо мной, нервно комкал приготовленные заранее деньги в кулаке. Боковым зрением я увидела, как четкими прямыми шагами к палатке направился мужчина из «ламборджини». Он прошел прямо к палатке, потеснив юнца с его десятками. Тот шарахнулся назад и отдавил мне ногу. – Простите! – буркнул он. Мужчина склонился к окошку и звучным низким голосом произнес: – Две банки пива «Балтика 6». Непонятно почему, но во мне вдруг проснулась торговка с рынка, и я ничего не могла с этим поделать. Вместо того чтобы гордо посмотреть на появившегося хама сверху вниз, я выпалила базарную фразу: – А вы здесь не стояли!.. Он не удостоил меня даже поворотом головы. – Молодой человек! – тоном выше сказала я. – У нас тут очередь! И вновь – ни звука. Словно я тщетно стучала по каменной стене. – Вы слышите?! А вы почему пропускаете всяких тут!.. – обратилась я к парню в черной куртке. – Он торопится, – вякнул парень. – Мы все торопимся! Наглый тип взял сдачу, зажал под мышкой две банки пива и прежними размашистыми шагами двинулся к своей машине. Юнец, взяв чипсы и пиво, ретировался куда-то в сторону. Я быстро купила бутылку минеральной воды и отправилась к своей «хонде». За время моего краткого отсутствия пробка немного рассосалась. Нетерпеливо визжа шинами, машины тронулись с места. Я побежала к «хонде», с трудом балансируя на каблуках. В этот момент «ламборджини», взревев, рванул с места и, лихо проехав по огромной мутной луже, обдал меня веером брызг, вылетевших из-под колеса. Светло-серый костюм – произведение «от Прада», купленный с умопомрачительной скидкой, мгновенно стал пятнисто-рябым, как шкура далматинца. Бутылка минеральной воды словно превратилась в «коктейль Молотова», и я метнула ее в колесо «ламборджини». Тип тормозил. Я ожидала от него в тот момент чего угодно – автоматной очереди или длинного отборного ругательства, но он опустил стекло, хотя сзади ему уже отчаянно бибикали, и улыбнулся мне – эдакой насмешливо-снисходительной улыбочкой. От такой сверхнаглости я утратила дар речи и сделала то, чего сама от себя не ожидала: растерянно-жалко улыбнулась ему в ответ, совершенно машинально, как загипнотизированная. И тогда мерзкий тип оглушительно захохотал. Стекло в окошке поехало вверх, и «ламборджини» укатил прочь, а я осталась на обочине, с этой жалкой, приклеенной к губам улыбкой. Я пожалела о том, что у меня не было гранаты вместо бутылки воды – я бы выдернула чеку, не задумываясь! Было стыдно за свой обляпанный костюм, но больше всего – за эту идиотскую улыбку, появившуюся на моем лице так некстати. Нелепость просто! Мою «хонду» все объезжали, бибикая и сыпля проклятиями. Какой-то кавказец вообще чуть не стукнул по машине кулаком. Его гневный жест наконец-то вывел меня из ступора. Я побежала к «хонде» под насмешливыми взглядами прочих автомобилистов, села в машину и вцепилась в руль. И тут я увидела свое лицо в зеркале. На моей правой щеке красовалось пятно. Я достала из сумки влажные салфетки и вытерла щеку. И очень пожалела, что не запомнила номер машины этого наглеца: мне захотелось разобраться с ним как следует… Мобильный испустил звонкую трель – мелодию «Мы красные кавалеристы, и про нас…» Это был мой зам. – Еду, Гриша! Еду. Знал бы ты, какие тут пробки… Наконец я припарковала машину и торопливо пошла к подъезду. Гриша ждал меня в моем кабинете. Он стоял у окна и задумчиво рассматривал кактус, стоявший в горшочке на подоконнике. – Гриша! – позвала я его. – Приехала? – Как видишь! Давай ближе к делу. Мне пришлось стоять в жуткой пробке, и я отменила визит к матери. Сам понимаешь, что это значит. – Понимаю. Я бы не стал тебя отрывать, если бы не… Но я ничего не могу понять, поэтому и позвонил тебе. Я бросила полушубок на стул и села в офисное кресло. – Говори! Надеюсь, это все-таки неудачная шутка с твоей стороны? Этими словами я пыталась закамуфлировать волнение, но Гриша – тертый калач, его не обманешь… Он снял очки, протер стеклышки, отошел от окна и встал напротив меня. – Садись, Гриш! Не мозоль глаза… Я тебя умоляю, – прибавила я скороговоркой и поправила прическу. Я чувствовала усталость: весенняя Москва, пробки, запах бензина и грязно-мутные лужи, покрывавшие асфальт, измотали меня. И еще эта стычка с наглецом из «ламборджини»… Я вздрогнула, вспомнив об испорченном костюме. – Тебя облили грязью, – меланхолично заметил Гриша. – Да. Одна сволочь мужского пола! – Надеюсь, ты не перенесешь эту ненависть на всех прочих особей мужского пола? Я хмыкнула: – Надеюсь, Гриша! Я сейчас переоденусь, а ты пока рассказывай: что и как. – Я могу выйти! – дипломатично кашлянул Гриша. – Не парься!