Лагерь располагался на территории Петровского путевого дворца, удобно закрытый со всех сторон его красными кирпичными стенами. Интересная история была у дворца, насыщенная. Каких только царских особ он не встречал по дороге из Москвы в Питер. И Наполеон отсюда за пожаром наблюдал, и Николай Второй тут бывал, и шишки из Московской администрации устраивали приемы, да чего только не было. Архитектор дворца – Матвей Казаков, тот же, что и в Царицыне. Красиво так же, а может, и лучше. Только Царицыне широко известно, а Петровский путевой дворец – нет. Не просто было раньше туда попасть, и сейчас не всех зовут. Зомби отсюда давно откопались, а аномалии это место не любили. Монах, державший лагерь с командой примерно бойцов из тридцати, был именно настоятелем. Содержал он дворец в чистоте при помощи веры и молитв. Как появится где-то в залах плесень, или грибы, или шорохи непонятные, или еще какая нечисть – Монах молится там на иных языках и день и ночь. И очищается место, и опять тепло и сухо в его пределах. Бойцов Монах подбирал из своих, крепкой веры сотоварищей. Никто не мог пройти в лагерь без краткого собеседования с караульным, обычно состоящего из рукопожатия, приветствия и внимательного взгляда в глаза. Это и называлось у сталкеров «пройти фейс-контроль». В первый раз каждого нового потенциального постояльца Монах собеседовал лично. С каждым собеседование проходило по-разному. Кому-то задавал вопросы, другому что-то рассказывал сам. От Пита захотел узнать о его теории возникновения Зоны. Слушал внимательно, ни критиковать, ни поддерживать не стал. Просто разрешил приходить в лагерь и бойцов своих в известность поставил. А бывало, что после собеседования соискатель в лагерь не допускался. Такой отказ – это навсегда и безоговорочно. И спорить или того хуже – без спросу соваться лучше не пробовать. Хоть и верующие были настоятель и его бойцы, но, если кто-то угрожал их миссии, могли и пристрелить. За ночлег Монах брал не деньгами, а заданиями или услугами. Принести или вынести что-то, вывести кого-то или просто в каком-то зале переночевать. Разные у него задания, но никто не перечил. Взгляд у Монаха такой, что не откажешься. Пит, например, платил тем, что каждый год первую лекцию в сталкерской школе отдавал читать Монаху. Тот рассказывал, как надо вести себя в Зоне с точки зрения морали и как – не надо. Очень полезная была лекция. Вся группа Пита в лагерь была допущена, так же как и Кореец с Василием. Пит поприветствовал огромного детину, ростом под два метра, в камуфле, с автоматом и в сланцах. Тот пристально взглянул в глаза и в сторону отозвал. – Монах зайти просил. И девушку захвати, – сказал боец и кивнул на Ирину. * * * В час пополудни Ирина пила чай с травами на приеме у Монаха в небольшом номере бывшей гостиницы, располагавшейся во флигеле дворца. В комнате было два окна, выходящих в парк и во двор и позволявших настоятелю из своей комнаты видеть происходящее как внутри периметра, так и за его пределами. Монах не любил роскошные центральные залы, отличавшиеся и огромными размерами, и великолепной отделкой, никак от харма не пострадавшей. Там он устроил библиотеки и хранилища. Все, что нашел в Москве брошенного и бесхозного, спасал от мародерских рук. Картины, книги, реликвии из самых опасных мест вытаскивал, во дворец приносил и охранял своей маленькой армией и от воров, и от Зоны. Не для себя старался. Постепенно все ценности передавал на Большую землю. Чтобы не пропало, чтобы сохранить историю. Это и была основная его миссия. А жить любил скромно, во флигельке. Там же и посетителей принимал. – Лагерь, такой, каким мы его знаем, заканчивает свое существование, – сказал Монах после приветствия. – Что-то грядет, и скоро. Сделать с этим я ничего не могу. Знаю только, что это как-то связано с вами, и знаю, что сами вы об этом еще не догадываетесь. Хотел запретить вам в лагерь входить, но не было мне на это одобрения. Настоятель помолчал, хмуря брови. Затем продолжил: – Пит, ты поможешь вывезти ценности из лагеря на Большую землю. Не знаю, как ты это сделаешь, но сделаешь. Накоплено здесь немало. Я тебе сегодня все покажу, где что, и опись дам. Основное на цокольных этажах хранится и в подвалах. А вот список того, что еще в лагерь не забрали, с пояснением причин, – сказал он, протягивая Питу листок. – К некоторым ценностям доступ пока закрыт аномалиями. Но достать их все равно необходимо. Пит бегло просмотрел список. – Полотно «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1851 года», Третьяковская галерея, ожидается возникновение артефакта Матфея 7:7, узреть его может тот, кто не делает мерзость душе Его, Притчи 6:16–19, — зачитал он. – Что это значит? Что за артефакт Матфея 7:7 и кто может его узреть? Монах вздохнул. – Возьмешь Библию и разберешься. Иногда полезно оторвать глаза от научных теорий и взглянуть на все с другой стороны. Матфея 7:7 – «Просите, и дано вам будет». Притчи 6:16–19 – грехи, что делают мерзость душе Господа. Гордые глаза, лживый язык, руки, проливающие кровь невинную, сердце, кующее злые замыслы, ноги, бегущие к злодейству, лжесвидетель, наговаривающий ложь и сеющий раздор между братьями. – И это ты хочешь оставить на меня? Даже не поможешь? – спросил Пит осторожно. – Если буду жив – помогу. Только чувствую я, что жизнь моя истончается, как старая материя. Слишком ветхая стала, вся на просвет. Того и гляди порвется, распадется в прах. – Что за упаднические настроения, Монах? Разве не грех предаваться унынию? – сказал Пит, пытаясь подбодрить настоятеля. Монах пронзительно взглянул на него, отбив всякое желание обсуждать этот вопрос дальше. Ирине сделалось жутко, потому что в этот самый момент вселенная заглянула прямо в ее душу своим холодным бесчувственным взглядом. – А на сегодня есть у меня относительно вас откровение, – продолжил Монах тихо. – Сегодня вы никуда не должны выходить вместе. Пит, ты с группой иди туда, куда задумал, но без Ирины. Она должна остаться. Ирина вдруг разозлилась. Как же так? А как же поиски сестры? Не может она бросить ее на произвол судьбы. – Монах, мы не на прогулку сюда пришли и не за хабаром. Мы ищем мою сестру, она от вас в среду утром вышла с подругой, и они пропали. И не только они. Это важно – их найти. Там, похоже, какая-то группировка действует. Нам нельзя медлить, – начала Ирина. – Насколько ты уверена, что продолжать поиски сегодня тебе необходимо? – спросил Монах. – На сто процентов, и я не отступлюсь, – заявила девушка. – Тогда пойдешь без Пита и Михея. Или жди до завтра. Это мое последнее слово. – А если я не соглашусь? – Это не в твоих силах. Чай ты уже выпила. Ирина повертела в руках чашку и вдруг почувствовала слабость. Он ее опоил, вот тебе на. Кто мог ожидать от Монаха такой подлости?! Пит изумленно смотрел на настоятеля, он тоже такого не ожидал. Не его это методы, ох, не его. – Через три часа проснется здоровей, чем была. За это время вы уйдете. Куда ты собрался, я не знаю, но быть там тебе нужно, – успел сказать Монах перед тем, как Ирина провалилась в глубокий спокойный сон. * * * В четыре, как Монах и обещал, Ирина проснулась там же, где уснула, – в кресле у настоятеля в комнате. Все уже ушли. Ее накрыло волной обиды. Зачем с ней так?! И почему им всем наплевать, что пропал человек, и, может быть, прямо сейчас ему нужна помощь. А они бросили ее здесь и ушли по своим делам. Ирина огляделась. В коридоре никого не было. Не стесняясь, она обшарила стол Монаха, но ничего интересного не нашла, кроме детского альбома для рисования. Там на каждой странице были карандашные рисунки, больше похожие на каракули или на работы художников-авангардистов. Самый последний рисунок привлек ее внимание. Он был четче, на нем была изображена пара глаз какой-то необыкновенной красоты. Захваченная этим рисунком, она не заметила, как в комнату кто-то вошел. – Пытаешься раскрыть секреты Монаха? – спросил Стэн. Ирина вздрогнула и захлопнула альбом. – Пит и Михей ушли, бросили меня, – вместо ответа сказала она. – Да, ушли два часа назад, – подтвердил Стэн. – И не вернутся до темноты, – усмехнувшись, сказала Ирина. – Монах специально их отослал. Имеет что-то против поисков моей сестры. Пита наверняка уговаривать не пришлось, он со вчерашнего дня мечтал попасть на Беговую, где Старик видел парные «дыры». Ты-то хоть со мной? – Конечно. Михей, между прочим, идти с Питом не хотел. Согласился только при условии, что они заодно район от Беговой до Красной Пресни прочешут, там же до «Баррикадной» рукой подать. Эх, собака бы им пригодилась. Стэн помолчал, потом продолжил: – Я тут поспрашивал. Никто девчонок твоих со среды не видел. Думаю, можно сделать вылазку по Ленинградке в сторону центра, но так, чтобы к сумеркам вернуться. – Там в районе развязки, на пересечении с ТТК, образовалась большая «котлета». Очень хорошо маскируется в жару под марево над асфальтом. Там без детектора никак. Оставил нам Пит детекторы? – спросила Ирина. – У нас только один. У Корейца и Василия еще один есть. – Мутные парни, не нравятся они мне. – Ну, в лагерь допущены, значит, не такие уж мутные, – парировал Стэн. – Вчетвером идти – меньше риска. Ребята как раз к этой «котлете» стремятся. Ее мутанты разряжают, там артефактов много. «Котлетой» называлась коварная аномалия, которую практически не видно глазом. Если смотреть через нее, то предметы видятся слегка искаженными – искривленными, вытянутыми или сжатыми. Попавшие в нее объекты она попеременно растягивает и сжимает до тех пор, пока не перемешает до однородной массы. Из живых существ она делает нечто похожее на котлету, за это и приобрела свое название. После нее остается артефакт «желчь» – желто-зеленая, с горьким, рвотным запахом вязкая жидкость. Разъедает кожу, пластик, металл и стекло, но специальные пробирки Пита с ней справляются. Ее разбавляют водой в очень большой пропорции и используют как лекарство от всех болезней. Главное – не передозировать, а то сожжет изнутри. Даже тот, кто просто носит ее в пробирке на поясе, чувствует себя лучше. – У Корейца есть емкости для «желчи»? – удивленно спросила Ирина. – Михей продал. Хитрый старикан и так, и эдак для тебя старается. Не хотел, чтобы мы вдвоем шли, вот и рассказал Корейцу про «котлету» и пробирками снабдил. Михей же половину оборудования Пита тащит и пробирки эти тоже. Пит о сделке не в курсе, кстати. – Переживет, – сказала Ирина, презрительно скривив губы. – Я пойду по Ленинградке одна, с нашим детектором. А вы с Корейцем и Василием держитесь сзади, метрах в двухстах, и идите дворами. Чтобы выглядело, как будто вы там по своим делам и ко мне отношения не имеете. Тогда, может, те люди обратят на меня внимание. – И как я тебя спасу, если что? – Придумаешь что-нибудь. Детекторы на одну частоту настроим. По сигналу меня отследишь, он на расстояния до километра берет обычно. – Обычно да, только детекторы девушек из группы Старика выключенными нашли. – Так близко от лагеря еще никто не пропадал. Сегодня дойдем до «котлеты», покрутимся там, «желчь» соберем и назад до сумерек вернемся. Думаю, если эти люди за женщинами охотятся – они меня заприметят и завтра от лагеря поведут. А мы за ночь с Питом и Михеем что-нибудь придумаем. * * * Проспав почти сутки, Адам проснулся от жажды. «Родниковое сердце» потрудилось на славу – он смог встать. И все же вывихнутое плечо распухло, ребра и спина болели, в голове туманилось, и свистело в ушах. Нетвердым шагом он перешел на другую сторону Тверской, к зданию, где раньше располагалось кафе. К счастью, там из крана в кухне до сих пор текла вода. Адам напился и умылся и даже нашел швабру, ручку которой можно было использовать как палку для ходьбы. Еды, к сожалению, не было. Адам решил идти по Тверской-Ямской от центра в надежде встретить кого-нибудь, кто отведет его к людям. Он поплелся вперед, опираясь на палку правой рукой. Как назло, артефакты, помогающие уменьшить боль, не встречались, а старое «родниковое сердце» уже порядком разрядилось. Ветерок, который с утра приносил облегчение, теперь иссяк. Ничто не мешало солнцу запекать Адама на медленном огне посреди раскаленного каменного города. Он старался идти по теневой стороне, но к середине дня тени почти не осталось. Мало того, он заметил, что его преследуют кошки-мутанты. Сначала две, затем три, а потом все пять шли на некотором расстоянии, постепенно приближаясь. Он пытался внушить им желание бежать прочь, но их было много, а сил почти не осталось. В конце концов одна из них бросилась ему под ноги, Адам не удержался, упал и больно ударил раненое плечо. В мозг сразу вонзилась раскаленная игла, дышать стало нечем. Кошка, не теряя времени, укусила его за руку, другая впилась зубами в ботинок. Не успел Адам заняться ими, как внутренним зрением увидел приближающуюся из-за домов «черную дыру». Он никак не мог сосредоточиться на каком-то одном звере, чтобы передать ему особенно неприятное видение: животные облепили его со всех сторон. Он закрыл шею и голову руками и замер. Неожиданно кошки разбежались. Адам приподнял голову и увидел перед собой любопытную собачью морду и приближающуюся к ним жужжащую аномалию. Он послал псу видение ревущего медведя. Как ни странно, животное не отреагировало. Видение отскочило от него, как теннисный мяч от стенки. Аномалия была совсем рядом. Ничего лучше не придумав, Адам нырнул в собачье сознание, и… желтый, с маленькими дырочками, нарезанный толстенькими ломтиками, такой ароматный, сочный, жирный сыр, море удовольствия и беспредельное счастье. А сосиска – таких богатых букетов, как в этом продукте, Адам в своей жизни не встречал. Он зондировал сознание пса, как читают книгу, переживая эмоцию за эмоцией, и все они восхитительные, божественные, удивительные… Насладившись десятками неземных ароматов и вкусов, Адам выпростался из собачьих мозгов. «Черная дыра» улетела за кошками, недовольными присутствием пса. Собака тем временем повиляла хвостом и села возле Адама, ожидая. По всему было видно, что она решила присоединиться к единственному человеку, которого здесь нашла. – Ты откуда взялась, псина? – спросил Адам. Пес не ответил, только внимательно смотрел на него своими темно-синими влажными глазами. Адам встал, пес принес ему отлетевшую палку. Дальше они пошли вместе. Собака бежала чуть впереди, и вскоре Адам понял, что она куда-то его ведет. Вернее, он. Адам назвал пса Лабри, потому что тот был лабрадором, и пес откликался на это имя.