Она проснулась от того, что солнце светило в глаза. Оказывается, они прилетели в утро, оставив ночь где-то далеко позади, над Сибирью или Уралом, а может, еще где-то, и Лиля, радостно удивившись, оглянулась, чтобы посмотреть, где там осталась ночь, и встретилась глазами с женщиной, сидевшей позади нее, в самом последнем ряду. Женщина ей улыбнулась. – Слава богу, почти дома. – Она говорила тихо, на двух соседних креслах спал мальчишка, прикрытый теплой курткой. – Еле дождались. Лиля неопределенно улыбнулась в ответ. Ей ничего не было видно, возле иллюминатора, запрокинув голову, спал ее давешний знакомец Володя, а между ними похрапывала решительная тетка, прижимавшая толстыми руками баул к животу. – Особенно красиво, когда самолет на посадку заходит, – прошелестела сзади женщина, не отрываясь от иллюминатора. – Ничего прекраснее и лучше не видела!.. Никакой юг с нашим Севером не сравнится. Лиля кивнула. Она совершенно точно знала, что самое лучшее – и прекрасное! – место на Земле – это Москва с ее пробками, толчеей, нелепой архитектурой, непригодностью для жизни, с ее вечным шумом, вонью, давкой, как будто немыслимо огромная воронка засосала в себя людей, воздух, дома! И эта воронка, знала Лиля, единственное место, где возможна жизнь. Во всех остальных местах можно отдыхать, еще где-то, наверное, работать, но жить только в Москве. И там, в Москве, Кирилл… – Внимание, уважаемые пассажиры, – скороговоркой произнес в динамиках пилот, – наш самолет начал снижение, через несколько минут мы совершим посадку в аэропорту «Угольный» города Анадырь. Погода хорошая, солнечно, пять градусов тепла, местное время… В салоне мигом проснулись, задвигались, зашумели, полезли к иллюминаторам. – Мам, мы уже прилетели, да? – Почти, сыночек. Вот видишь, как хорошо, что ты поспал! Смотри, во-он лиман, а вон баржи! А вон и Анадырь наш!.. Красота какая, да? – А папа? Где папа?! – Его отсюда не видно, он в аэропорту, небось заждался нас. По всему самолету вскакивали, привставали, повторяли: «Смотри, смотри!» – одним словом, радовались и ликовали. Лиля пристегнула ремень, закрыла глаза и стала думать о Москве – назло всем ликующим! В конце концов, эти полгода ведь кончатся когда-то! Она же не заключенный, сосланный на вечное поселение. Если уж совсем станет невмоготу, плюнет на все и вернется. Не так и страшно, тем более Интернет есть везде, а это сразу облегчает дело, все вопросы можно решить из любой точки мира! С чемоданом и такси ей поможет добродушный Володя, на радио «Буран» или «Метель» тоже все как-нибудь обойдется, в конце концов, именно Лилия Молчанова их новое московское начальство, и, какими бы они ни были замшелыми аборигенами, чукчами или эскимосами, им придется с ней считаться. Шасси неуверенно коснулось земли, как будто пробуя, потом самолет всей тушей налег на стойки, и стало понятно, что он не летит, а уже бежит, катится по земле наконец-то! Какое счастье не лететь, а ехать, это значит, все позади! По всему салону зааплодировали – ура, приземлились!.. – Слава те, Господи, – растроганно проговорила толстая тетка-соседка и, кажется, даже шмыгнула носом. – Слава те, Господи, дома мы… Лиля посмотрела на нее, а потом, превозмогая себя, в иллюминатор, возле которого весело возился Володя. Там были серые, странно пологие холмы. Кажется, они называются сопки. За ними угадывалось нечто огромное и холодное. Море?.. А может, океан? Что тут… протекает поблизости? Могла бы хоть карту посмотреть! Но все случилось так неожиданно, и Лиля так была поражена тем, что ее отправляют на край земли, на самом деле ссылают, да еще так надолго, что никакую карту она не посмотрела, конечно! – Ну, здравствуй, Чукотка, – негромко сказала женщина сзади, а мальчишка опять заверещал, что не видит папу, и они стали торопливо собираться, и Лиля тоже вдруг повеселела. Как бы то ни было, она долетела, а это сейчас самое главное. Воздух после самолетной духоты показался ей холодным и острым. Он моментально разрезал ее застрявшее где-то посредине между легкими и горлом дыхание, и голова закружилась так, что пришлось взяться рукой за ледяной поручень трапа. Этого самого воздуха оказалось много, слишком много, и он был физически осязаем, как нечто другое, не то, чем приходилось дышать всю прошлую жизнь, будто она на чужой планете. И свет вокруг другой, лазоревый, чистый, хотя как свет может быть чистым? – Милая, поторопись! – гаркнул сзади какой-то дядька. – Одиннадцать часов в дороге, домой охота, спасу нет! Лиля стала осторожно спускаться, думая, что нужно было все-таки дождаться Володю, который долго возился, с трудом доставая что-то из сумки. Тут только Лиля сообразила, что холодно, так холодно, что у нее, словно по команде «пли!», застучали зубы. Все пассажиры оказались в пуховиках и дубленках, хотя в Москве были в утлых ветровочках и безделушных пальтишках. У нее есть с собой теплая куртка, но в багаже, конечно… Дунул ветер, совершенно ледяной и… непохожий на ветер. Как будто дальние холмы – или сопки – вздохнули. Трясущейся от холода рукой Лиля полезла в карман за перчатками. Ей хотелось постоять и посмотреть, попривыкнуть, но она боялась остаться наедине с инопланетными сопками, воздухом и небом. Звездолет улетит. Колонисты растворятся, исчезнут. Она останется одна, не имея мужества посмотреть в лицо этому новому миру. В здании аэропорта, современном и сверкающем настолько, что Лиля не поверила своим глазам и даже оглянулась на стеклянную раздвижную дверь, чтобы проверить, на месте ли сопки и небо, было очень тепло, но она все никак не могла перестать трястись. Белые коридоры, залитые ровным светом, чистые окна, хром, никель и огромные цветные постеры на стенах. «Долина реки Пегтымель», – читала Лиля на ходу, смотреть не успевала. – Залив Онемен, селение Наукан». Не слишком густой людской поток стал притормаживать, останавливаться, и Лиля остановилась и уставилась на фотографию. На фотографии был снег, очень странный снег, упиравшийся в горизонт, – впрочем, кажется, и горизонт слеплен из снега, розового, синего, фиолетового и серого. Солнце тоже из снега, выпуклое и ледяное. Под ним разбросаны прямоугольные конфеты в разноцветных бумажках, слегка припорошенные и промерзшие. «Уэлен – самый северо-восточный поселок России» было набрано убедительным типографским шрифтом. Позвольте, как поселок?!. Где поселок?! Лиля носом почти возила по стеклу. Вот эти разноцветные конфеты – дома?! Но… но их так мало, и они такие крошечные по сравнению с огромностью пространства, занятого льдом и небом! Так не бывает. Просто потому, что не может быть. – Девушка! Девушка, проходите!.. – А? – Проходим побыстрее! Лиля оторвалась от поселка Уэлен и «прошла». – Паспорт ваш и командировочное удостоверение. – Что нужно? – не поняла Лиля, оказавшись перед стойкой с надписью «Контроль». – Ваш паспорт и командировочное. Лиля полезла в сумку. Никакого удостоверения у нее не было и в помине. Никому там, в Москве, даже в голову не пришло выписывать нечто подобное, зачем? – Как зачем? – удивилась тетка на «контроле». – У нас здесь пограничная зона, милая. Не хухры-мухры. Нету, что ль, удостоверения? Лиля растерянно сказала, что нет, и спросила, что теперь делать. Тетка уверенно заявила, что делать нечего, придется проводить ее, Лилю, к пограничникам, а они уж там пусть решают. Очередь сзади нетерпеливо пошумливала. У Лили была невразумительная бумажка, которую перед отлетом всучил ей Кирилл. Нечто вроде просьбы о содействии на имя губернатора округа, подписанная каким-то сенатором или депутатом. Лиля ее даже не разворачивала. В ночь перед отъездом в горе и разгроме сборов ей было решительно не до бумажек, а сейчас она вдруг про нее вспомнила. – Подождите. – Она стала торопливо копаться в сумке и выкопала наконец-то папку. – Вот это не сойдет?.. Тетка глянула на нее поверх очков, потом на листок в тоненькой файловой папке и вдруг спросила с подозрением: – Роману Андреевичу, стало быть, адресовано? И стала читать, шевеля губами. – Ну, что там застряли-то?! Нельзя побыстрее?! – закричали в очереди. – Ребят, сил нету, шевелитесь, а?! – А в чем дело?.. Лиля преданно смотрела на тетку, которая могла пустить или не пустить ее на Чукотку, как будто от этого зависела ее жизнь! Вот ведь странность какая! Хорошо бы не пустили, и тогда с легким сердцем она улетит домой – пересадка в Якутске!.. Но в эту секунду Лиле казалось страшно важным, чтобы тетка разрешила ей высадиться на этой планете, столь непохожей на ту, с которой она явилась. Тетка дочитала и вернула листочек. – Проходите, конечно, – сказала с уважением и, как показалось Лиле, некоторой опаской. – Раз такие гости… Чего ж это нас не предупредили? Может, проводить? – Нет, нет, спасибо большое!.. – Лиля схватила всесильный листок и затолкала в сумку. – А вот эти фотографии чьи? То есть кто фотографировал? – Так Аркаша Сухонин, кто же? – Тетка удивилась. – Не слыхали? Знаменитый фотограф! – Девушка, проходите! Сколько можно?! Фотографии смотреть в музее будете! Лиля пробормотала «извините» и пошла по коридору, сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее, притормаживая у каждой удивительной фотографии. Люди обгоняли ее, спешили, и получилось так, что в стеклянный зал с багажным транспортером она вышла последней. – Слушайте, ну, где вы пропали-то? Володю в ярко-красном пуховике она даже не узнала в первую минуту. Володя как-то сразу утратил «московский» вид, который так подбадривал Лилю. – А у меня ничего такого нет. – Чего нет? – Пуховика. – Здрасте! А как же зимовать?! Она пожала плечами: – Не знаю. Он фыркнул, довольно отчетливо: – Нет, а вы на Фиджи, что ли, собирались? И по ошибке прилетели на Чукотку? Лиле не нравился его тон, тоже изменившийся и гораздо более фамильярный, чем полагается самолетному попутчику, и, не отвечая, она стала рассматривать неподвижный транспортер. …А и правда, как это ей в голову не пришло, что здесь нужны какие-то специальные теплые вещи? В чемодане есть куртка и еще любимая коротенькая дубленочка, привезенная весной из Милана, а больше ничего такого!.. Впрочем, она не полярник и не сноубордист, соответствующей одежды у нее нет и быть не может! Если будет холодно, купит в Анадыре свитер. Наверняка это можно.