Нацуко шла, глядя на играющих детей. Маленькая ограда окружала приют, хотя это не помешало бы войти людям или зверям, и калитка вела во двор, по бокам были храмы. Один из храмов, как заметила Ю, был посвящен Нацуко. Другой был в честь ее брата, Фуюко. Боги-близнецы приглядывали за детьми. Двери в самое большое здание открылись, когда Ю и Нацуко дошли до калитки. Еще три ребенка, даже младше, выбежали, хихикая, и присоединились к другим. Морщинистая женщина с доброй улыбкой следовала за ними. На ней была черная ханфу с пятнами от дюжины красок. Она застыла, заметив их у ворот, и сказала то, что Ю не могла слышать. А потом стала собирать детей. Малыши подумали, что это была игра, убегали от женщины и пытались поставить друг другу подножку, чтобы товарища поймали первым. Ю узнала игру, хотя ей никогда не давали в такое играть. Вторая женщина появилась в дверях, высокая, в чистом зеленом ханфу с красным подбоем. Она была старше Ю, но ненамного, у глаз было немного морщин, но их не было вокруг рта. Она хорошо носила годы, двигалась изящно и с силой. Черные волосы ниспадали на ее спину толстыми косами, доставали ниже бедер. Ю знала, что эта женщина была ее противником. Кем бы она ни была, она защищала артефакт. Ю уже обдумывала варианты. Женщина была без оружия с виду, но это не указывало, насколько опасной она могла быть. Их разделяли двадцать шагов, и двор был полон играющих детей. У Ю был только ножик и маленький кинжал, которым ее чуть не убил Тикающие Часы. Сломанный меч висел на седле Кома, но Ю предпочла бы кинжал. У нее было несколько стружек, наделенных ци, но ее фигуры еще не были готовы. Ни одна не была закончена. Ее варианты были ограничены, и она не знала, на что была способна женщина, так что не могла толком составить план. Еще ребенок вышел из здания, обошел женщину в зеленом ханфу. Ю решила, что мальчику было не больше восьми или десяти лет. Он был маленьким, нервно сжимал ладони, очки были подняты на переносицу. Темные растрепанные волосы делали его диким, но он сжал ханфу женщины, а не пошел к другим детям. Ю поймала взгляд женщины, и у той напряглась челюсть. Они обе знали, что произойдет. — Фуюко! — сказала Нацуко едва слышно. Богиня радостно улыбалась. — Я тебя нашла! Нацуко прошла калитку и побежала по двору мимо кричащих и хихикающих детей. Ю смотрела, как годы пропадают с богини. Когда она остановилась перед женщиной и мальчиком, Нацуко снова была девочкой, того же возраста, что и мальчик. Ю медленнее следовала за ней, была осторожной. Она не сомневалась, что богиня не пострадает, но Ю — могла. — Фуюко, — сказала богиня. — Это я, — мальчик подвинулся за женщину, прячась за ее ханфу. Улыбка пропала с лица Нацуко, морщины снова стали появляться. — Это я, Фуюко. Твоя сестра Нацуко, — она через мгновения стала древней старухой, которую Ю уже хорошо знала, все следы девочки пропали. — Ты меня не узнаешь, — сказала она. Слезы катились по морщинам на ее лице. Ю добралась до Нацуко, женщина в зеленом ханфу смотрела на них обеих. В ее глазах было сострадание, но поза была стальной. — Бату сказал, что кто-то придет, и что это можешь быть ты, — сказала она, ее голос был нежным, как лепестки на коже. Лицо Нацуко исказил гнев. — Ты — его существо? Женщина не дрогнула из-за гнева богини. Ю уважала ее за это. Она убежала бы с криками. — Я — ничье существо, — сказала женщина. — Но этот мальчик под моей опекой, и я буду защищать его от любой опасности, — она взглянула на Ю. — Нам нужно поговорить. Ю согласно склонила голову. Она была уверена в одном: она не хотела биться с этой женщиной. По крайней мере, без тщательной подготовки. Она опустила ладонь на плечо Нацуко. Богиня вздрогнула, но не отошла. — Я не знаю, что тут творится, Нацуко, — сказала Ю. — Но, думаю, я немного поняла. Он — твой брат, и он — твой артефакт. То, что для тебя важнее всего. Потому вы оба не могли участвовать в состязании. Давай послушаем женщину. Мы не должны сражаться. Не здесь. Богиня шмыгнула и опустила голову. Женщина в зеленом увела Фуюко в здание, а потом вернулась во двор. — Май, прошу, присмотри за детьми, — она указала на дом поменьше неподалеку. — Сюда. Я заварю чай, и мы поговорим. Дом был маленьким и уютным, две комнаты разделяла бумажная стена. В центре комнаты был столик, с одной стороны плита, в углу — два спальных мешка. Ю опустилась на колени перед столом, женщина занялась у плиты. Нацуко ворчала. Она выглядела рассеянно. Было жутко видеть ее в таком состоянии. — Меня зовут Янмей, — сказала женщина, ставя чайник на плиту. — Я — Ю, — сказала Ю, склонив голову. — Это Нацуко. — Богиня упущенных возможностей, — тихо сказала Янмей, с уважением кланяясь Нацуко. — Надеюсь, храм снаружи вам нравится. Я… — Почему Фуюко не узнает меня? — резко сказала Нацуко. — Я не знаю, — сказала Янмей. Она села за стол напротив Ю и ждала, пока Нацуко присоединится к ним. Богиня была напряжением в комнате, от этого Ю нервничала. Если Янмей ощутила это, она не подала виду. Она сидела с прямой спиной, не выглядела неловко. В ней было изящество. — Позвольте объяснить, что я могу. Что я знаю. Я — учитель в академии Хейва, школе в Ипии для детей с техниками. Я учу детей и ищу новых учеников. Детей с дарами, потенциалом. Хейва учит сильных, растит детей с силой, знаниями и мудростью. Я ищу тех с техниками, кто может стать опасным, если их не обучить, или если их обучат не те. В Хейве мы учим их использовать техники, использовать разум. Мы учим их быть сильными и добрыми, — она сделала паузу и улыбнулась. — Это серьезная работа. Много сражений. Но мы управляем этим, как можем. Звучало как достойное дело. Хоса была полна историй о легендарных бандитах с техниками, из-за которых люди их боялись. Сколько их жило бы мирно, если бы у них был шанс? — Я прихожу сюда, когда могу, — продолжила Янмей, — проверяю детей, которых растит Май. Мой отец был бандитом, он тоже сюда приходил. Забирал детей, которые выглядели многообещающе, создавал из них монстров под его командованием. Надеюсь, я заглажу вину, ведя тех детей по другому пути. — К делу, — рявкнула Нацуко. Янмей взглянула на богиню и склонила голову. — Несколько дней назад, пока я гостила, появился бог войны. С ним был мальчик. Он ничего не помнил, но Бату сказал, что его зовут Фуюко, бог сирот. Он говорил, что за мальчиком придут, его попытаются забрать силой, и они не будут с ним добрыми. Он заставил меня пообещать, что я защищу мальчика ото всех. Я опекаю его тут до следующего цикла луны. Я обязана защитить его. Чайник закипел, и Янмей встала и прошла к плите. Она налила чай и обернулась, вздрогнула из-за исчезновения Нацуко. Ю даже не заметила, как старушка пропала. — Она так делает, — сказала Ю. — Она потом вернется. Янмей вернулась за стол с двумя чашками чая и села напротив Ю. — Я не дам никому его забрать, — сказала она. — Даже его сестре? — спросила Ю. — Она точно хочет лучшего для него. — Да? — спросила Янмей. Она подняла чашку к губам и сделала глоток. Ю тоже так сделала, но чай был горячим, и она подула на него. Они пару мгновений смотрели друг на друга. — Он бог, — сказала Ю. — Ты это знаешь? Янмей склонила голову. — Его место на небесах с сестрой. — Хм, — Янмей сделала глоток горячего чая. Ю нужен был другой подход. Как-то убедить Янмей в правде, потому что Ю точно не хотела биться с этой женщиной. Что-то в ее позе, движениях и манере речи указывало на силу тела и разума, с которой Ю не могла сравниться. И она вряд ли могла обмануть ее. Но порой слова могли победить там, где кровопролитие не могло. — Она — его семья, — сказала Ю. — Сестра и брат. Они не должны быть разделены. Янмей молчала мгновение, поджав губы. — Я нахожу странным, что люди всегда считают узы семьи нерушимыми. Им нравится верить, что члены семьи добры друг другу. Любят и принимают, — она посмотрела в глаза Ю, и та поняла, что ошиблась. — Это ложь, — продолжила Янмей. Она опустила чашку на стол и стала закатывать рукава. — Как я и сказала, мой отец был бандитом, еще и известным. Люди звали его Пылающим Кулаком, а я звала его отцом. Конечно, Ю слышала о Пылающем Кулаке. Он был ужасом запада при правлении старого Императора Десяти Королей. Бандит-военачальник обматывал свои ладони промасленными цепями и поджигал их в бою. Он пропал пару лет назад, и никто не знал, что с ним случилось, хотя у Ю были подозрения. Он почти точно был мертв. — Он любил поджигать не только свои руки, — продолжила Янмей. Она закончила закатывать рукав и показала Ю мускулистую руку с бесцветной плотью. Ожоги давно зажили, но следы было видно. Рука Янмей местами была гладкой растаявшей плотью, которая не зажила должным образом. Местами она была красной и неровной, другой тип ожога, но боли причинил не меньше. Следы трагичного прошлого. Ю закрыла глаза. Это было слишком знакомо. Слишком неприятно. Это вызывало воспоминания, которые она не хотела вспомнить. — Он говорил, что я была своенравным ребенком, — сказала Янмей, ее голос был ровным, сталь и огонь. — Когда мама умерла, он сказал мне, что я — все, что у него осталось от нее, и он не мог позволить мне навредить себе. Каждый раз, когда он обжигал меня, он говорил, что это для моего блага, чтобы я научилась. Если я покидала лагерь, ожог напоминал, что это было запрещено. Если я заигрывала с его людьми, ожог предупреждал меня. Он звал меня его драгоценным цветком, Последним Цветком Лета, который нужно защищать любой ценой. Защищать от всего, кроме него. Ему можно было вредить мне, потому что он учил меня. Так что, прости, но я не верю в любовь семьи и защиту крови. Ю зажмурилась, но не помогало. Она не могла остановить слезы. Как мог кто-то сделать так с любимым? Как мог кто-то так вредить своей семье? Но, конечно, она знала. Она хорошо знала. «Думай об уроках, а не боли». Уроки были важными, боль была только орудием их запоминания. «Думай об уроках». Думай об уроках. — О, вижу, — сказала тепло Янмей. — Мне жаль. Ю услышала шорох ткани, Янмей опустилась рядом с ней. Сильные руки обвили ее и притянули ближе. Ю стиснула зубы, зажмурилась и пыталась забыть. Но не удавалось. Дамба ломалась, и ничто не могло помешать правде вытечь. Она не могла даже вспомнить уроки. Она помнила только боль. Она вырвалась из ее горла сдавленным всхлипом, слезы падали, как осенний дождь, ногти впивались в ладони. Боль Янмей была написана на ее коже, и это что-то сломало в Ю. Разбило стены, которые она выстроила вокруг своего прошлого. Это вытащило боль Ю, с которой ей не хватало сил или смелости разобраться. Она поэтому хотела оставить позади Искусство Войны. Ее бабушка была героем, легендой в книгах по истории Хосы. Она кормила Ю, одевала, укрыла ее. И умерла ради нее. Ее бабушка была героиней, легендой, бабушкой, спасителем, наставницей. И мучительницей. Это началось с пустяка, Ю щипали за ладонь, когда она отвлекалась. Пинали по голени, когда она двигала не ту фигуру. Но время шло, Ю росла и училась, и наказания стали строже. Укол иглой в запястье, когда она проигрывала из-за простого обмана. Неделя без еды, когда она смотрела, как дети играли в деревне. Ю ожидала боль, боялась ее. Поражение было болью. Потеря была болью. Сколько раз Ю ощущала жжение от пощечины старой рукой, когда она отвлекалась во время игры? Как часто Искусство Войны пыталась выбить сострадание из своей юной протеже? Бабушка всегда была с высокими ожиданиями, и каждый раз, когда Ю не соответствовала им, когда не превосходила, она ощущала боль. Бабушка Ю видела в ней свою протеже, продолжение своего наследия, но остальная семья видела еще один рот, который кормили. Чужака. Девочку из Нэш, умнее их всех, не умеющую скрыть это. Другие дети задирали ее, толкали, воровали те мелочи, что у нее были: старый шарф мамы, остатки пирожка. Взрослые не были лучше. Они звали ее бабушку семьей, но это не касалось сироты, которую она приняла. Они каждый день напоминали ей, что она не была одной из них. Что ей не было там места. Если она попадалась под ноги, ее отталкивали ногами. Если осмеливалась говорить, когда к ней не обращались, ее били по лицу, чтобы она молчала. Ее бабушка видела это, играла на этом, играла Ю против своей семьи. Ю видела теперь это. Ее бабушка хотела, чтобы Ю полагалась только на себя. Каждый миг проводила с ней и училась быть новым Искусством Войны. Отвлечение было болью. Нужно было сосредоточиться. Друзей, кроме бабушки не было. Как и семьи. Никого. Вообще. Кроме старушки, которая мучила ее столько же, сколько проявляла любовь. Ю выучила все, чему ее учила бабушка. История, политика, география, религия, экономика, логистику. Все, что ей давала бабушка, надеясь, что это порадует ее. Но этого всегда было мало. И когда она отвлекалась, когда проваливалась, была боль. «Думай об уроках. Боль — орудие, чтобы запомнить». Слова были произнесены с ложной добротой, когда она прижимала клинок к руке Ю, рисовала красные линии на плоти, потому что Ю проиграла в игру, в которой у старушки была жизнь опыта. Ю научилась обманом заставлять детей биться между собой, чтобы они не трогали ее. Она забирала игрушку у одного, подбрасывала другому, чтобы отвлечь их. Она научилась и отражать гнев взрослых, слушала и смотрела, а потом открывала их тайны, чтобы они оставили ее в покое, воевали между собой. Она научилась выживать. Отодвигать сострадание и относиться к людям, как к фигурам в игре. Она научилась подчинять их. И это было планом бабушки. Продолжить ее наследие. Новое Искусство Войны, закаленная конфликтами и болью. Видела людей как фигуры. Жертвовала ими. Ю почти забыла боль. Заставила себя забыть. «Думай об уроках». Думай об уроках. Но уроки делали ее холодной, безразличной. Уроки ее бабушки позволили ей убить Стального Принца. Его раны были ужасными, но его можно было спасти. Ю не дала ему шанса. Она убила его и поставила другую фигуру вместо него. Чтобы победить в войне. И это сработало. Но оставило ее ни с чем. Это сделало ее ничем. Янмей все еще обнимала ее, сильные руки вызывали ощущение безопасности. Защиты. Ю никогда не ощущала себя защищенной, и ее стены рушились. Вся ее боль и подавленные воспоминания раскрывали себя, пока всхлипы сотрясали ее тело. А слезы катились по лицу. Ю шмыгнула и вытерла рукавом лицо. Слезы остановились. Ее глаза болели, как и все внутри. Она пошевелилась, и Янмей отодвинулась. — Ты не заслужила этого, — тихо сказала Янмей. — Никто из нас не заслужил. Что бы они ни говорили тебе, это была их боль, и они должны были оставить ее себе. Ты не заслужила этого. Ю кивнула и сделала глоток чая. Он остыл. Глава 28 Нацуко мчалась по мраморным коридорам Тяньмэнь, сжав кулаки, шлепая ступнями по камню. Она злилась. Нет, она была в ярости! Она знала, что Бату был опасным, и что он решит поиграть с жизнью Фуюко, но это? Он зашел слишком далеко. Она заставит его заплатить. — Бату! — завизжала она, распахивая двери тронного зала и входя внутрь. Трон был пустым. — Коварный тиран, покажись! Она услышала вежливый кашель слева, повернулась и увидела бога войны у стены облаков, окружающих тронный зал. Кусочек облака был убран, и оттуда было видно изумрудные поля травы, лазурную искрящуюся змею реки, тянущуюся по пейзажу, и цветные пятна духов. Он стоял рядом с мольбертом, на нем была картина Рубиновых водопадов, где река текла красная и ниспадала в большую пещеру. В комнате больше никого не было. — Маленькая Нацуко, — сказал Бату. — Слышал, твой чемпион неплохо справляется. Нацуко скрипнула зубами, чтобы не плюнуть в него, и подошла к богу. Ей было плевать, был он богом войны или правителем. Она хотела кричать на него. Ранить его. Она схватила картину, сбила мольберт и выбросила картину в брешь в облаках. Она рухнула на траву, и маленький дух в форме гончей с тупым лицом, подбежал и понюхал ее. Бату тихо смотрел на Нацуко, а потом сказал: