Его беда в его слабости, моя – в неумении прощать. Теперь я понимаю, многое понимаю, но поздно… В письме Алан рассказывал про путь в вечность, про то, что, если умереть, глядя в Зеркало Химеры, то душа останется в нем до тех пор, пока не переселится в новое тело. Алан умер. И я умру, скоро, совсем скоро. Вода остывает, кожа на подушечках пальцев некрасиво сморщилась, а запах лимона стал мягче, слабее, к тому моменту, как меня обнаружат, он совсем исчезнет. Жаль. Догадается хоть кто-нибудь? Вряд ли. Обследование проходило в Швейцарии, все знают, что в Швейцарии самые надежные банки, самый вкусный шоколад и самые умелые врачи. Именитые и знаменитые, в любой момент готовые совершить чудо, были бы деньги. Деньги есть, а чудо не состоялось, что было подтверждено повторным обследованием, уже в Англии. Я ездила туда, чтобы убедится: приговор вынесен правильно и обжалованию не подлежит. Нет, вру, была надежда, что именитые и знаменитые ошиблись. И я бредила с этой надеждой, как когда-то глупая пятнадцатилетняя девочка Ада бредила любовью красавца графа, Сержа Хованского. Я несколько часов кряду рассматривала бумагу с приговором, любовалась, как некогда любовалась медным сердечком, которое обмануло. Оно и сейчас со мной, красивая деталь красивого спектакля. В Англии диагноз подтвердился. У моей болезни вычурное имя, за которым скрывается долгое, печальное увядание, щедро приправленною болью. Если постараться, можно отогнать боль, и тогда увядание пройдет под заунывную песню опиумных снов. Алан, мой супруг, мой единственный законный супруг, умирал вот так же, окруженный болью и сладковатым запахом опиума. Хорошо помню его тупые, беспомощные глаза, в которых не осталось даже малейшей искры разума. Помню, как он мычал, и как катался по постели, как простыни воняли потом и испражнениями, а на его коже появлялись глубокие, гноящиеся язвы. Помню, как затыкала нос, заглядывая в его комнату, как брезгливо отворачивались служанки, и нанятые сиделки, несмотря на высокий оклад, через неделю сбегали. Все помню и боюсь, не самой смерти, но именно этого ее уродливого, сдобренного болезнью лица. Ничего, осталось недолго. Шампанское горчит. Невкусно, но лучше пересилить себя и допить до конца, чем умереть наполовину. Зеркало Химеры манит огнями. Всевидящий Аргус вновь взошел на небосвод, чтобы увидеть возлюбленную титаниду. Звезды смотрят, звезды роняют серебряные слезы, умоляя о прощении, звезды сулят вечную жизнь. Поверю. Наверное, там, в зеркале, не так и плохо. Возможно, когда-нибудь я вернусь… чтобы помочь… убить… умереть… …не больно…вода совсем остыла…