Благословен и день забот, Благословен и тьмы приход! XXII Блеснет заутра луч денницы И заиграет яркий день; А я, быть может, я гробницы Сойду в таинственную сень, И память юного поэта Поглотит медленная Лета, Забудет мир меня; но ты Придешь ли, дева красоты, Слезу пролить над ранней урной И думать: он меня любил, Он мне единой посвятил Рассвет печальный жизни бурной!.. Сердечный друг, желанный друг, Приди, приди: я твой супруг!..» XXIII Так он писал темно и вяло (Что романтизмом мы зовем, Хоть романтизма тут нимало Не вижу я; да что нам в том?) И наконец перед зарею, Склонясь усталой головою, На модном слове идеал Тихонько Ленский задремал; Но только сонным обаяньем Он позабылся, уж сосед В безмолвный входит кабинет И будит Ленского воззваньем: «Пора вставать: седьмой уж час. Онегин, верно, ждет уж нас». XXIV Но ошибался он: Евгений Спал в это время мертвым сном. Уже редеют ночи тени И встречен Веспер петухом; Онегин спит себе глубоко. Уж солнце катится высоко, И перелетная метель Блестит и вьется; но постель Еще Евгений не покинул, Еще над ним летает сон. Вот наконец проснулся он И полы завеса раздвинул; Глядит — и видит, что пора Давно уж ехать со двора. XXV Он поскорей звонит. Вбегает К нему слуга француз Гильо, Халат и туфли предлагает И подает ему белье. Спешит Онегин одеваться, Слуге велит приготовляться С ним вместе ехать и с собой Взять также ящик боевой.