XXXV «Как недогадлива ты, няня!» — «Сердечный друг, уж я стара, Стара; тупеет разум, Таня; А то, бывало, я востра, Бывало, слово барской воли…» — «Ах, няня, няня! до того ли? Что нужды мне в твоем уме? Ты видишь, дело о письме К Онегину». — «Ну, дело, дело. Не гневайся, душа моя, Ты знаешь, непонятна я… Да что ж ты снова побледнела?» — «Так, няня, право, ничего. Пошли же внука своего». — XXXVI Но день протек, и нет ответа. Другой настал: всё нет, как нет. Бледна как тень, с утра одета, Татьяна ждет: когда ж ответ? Приехал Ольгин обожатель. «Скажите: где же ваш приятель? — Ему вопрос хозяйки был. — Он что-то нас совсем забыл». Татьяна, вспыхнув, задрожала. «Сегодня быть он обещал, — Старушке Ленский отвечал, — Да, видно, почта задержала». — Татьяна потупила взор, Как будто слыша злой укор. XXXVII Смеркалось; на столе, блистая, Шипел вечерний самовар, Китайский чайник нагревая; Под ним клубился легкий пар. Разлитый Ольгиной рукою, По чашкам темною струею Уже душистый чай бежал, И сливки мальчик подавал; Татьяна пред окном стояла, На стекла хладные дыша, Задумавшись, моя душа, Прелестным пальчиком писала На отуманенном стекле Заветный вензель О да Е. XXXVIII И между тем душа в ней ныла, И слез был полон томный взор. Вдруг топот!.. кровь ее застыла. Вот ближе! скачут… и на двор Евгений! «Ах!» — и легче тени Татьяна прыг в другие сени, С крыльца на двор, и прямо в сад, Летит, летит; взглянуть назад Не смеет; мигом обежала Куртины, мостики, лужок,