— Джемма, этот парень… — Лэндон, давай обойдемся без речей на тему, что все наладится. Я в порядке. — Она делает длинный успокаивающий вдох. — Скажем так, на куски я не разваливаюсь. Мне не совсем паршиво, но и не очень хорошо. — Знакомое ощущение, — честно отвечаю я. — Супер. Так что давай пропустим болтовню о прошлом и поговорим о чем-нибудь другом, пока тишина не свела меня с ума. — Она наклоняет голову к окну и касается указательным пальцем верхней губы. — Что тебя бесит больше всего? — Хочешь знать, что меня бесит? — выгибаю я брови. — Почему бы и нет? — Она разворачивается лицом ко мне. — То, что действует человеку на нервы, очень показательно. Если судить по пятничному вечеру, кипятишься ты часто. Пытаюсь сделать вид, будто фраза меня задела, но актер из меня скверный, да и права она. В этом я преуспел. — Ну, — настаивает она. Над зданием поднимается солнце, освещая лобовое стекло и ее лицо. С близкого расстояния я вижу, что ошибся. При свете солнца я замечаю, что глаза у Джеммы не серые, а разноцветные. Голубые и зеленые крапинки пробуждают мысли о небе, истекающем дождем, грозе, колышущихся бездонных водах. Она хлопает тяжелыми черными ресницами, а я подумываю ее поцеловать. Просто притянуть к себе и заткнуть поцелуем на середине фразы. От души удивить. — Что тебя бесит? Те, кто дышат ртом? Ковыряют в носу? Лопают пузыри из жвачки? — Обзвонщики, — решаюсь я. — Обзвонщики? — Она разочарованно качает головой. — И все? Я смеюсь и пробую еще раз: — Те, кто мусорят на улице. — Лучше, — ухмыляется она и тут же отводит глаза. — Когда пишешь, а карандаши постоянно ломаются. Она согласно кивает. — Когда наступаешь на жвачку. — Молнии, которые заклинивает. Джемма задумывается. — Пафосные любители вина. — Те, кто дают маленькие чаевые. — Те, кто курят сигары. — Люди, чья любимая книга «Над пропастью во ржи», — бросаю я. Она сжимает кулак и вопит: — Фанаты Холдена Колфилда отравляют мне жизнь. Меня смешит то, что вид у нее серьезный и вместе с тем глупый. — Те, кто едут медленно по скоростной полосе, — говорю я. — Угги летом. — Люди, которые просят автограф. — Корка льда на мороженом, — выдает она. — Дебильный Джастин Бибер. Она издает звук, будто ее тошнит. — А как тебе те, кто в людных местах говорят по громкой связи? Как будто кому-то охота слушать, что кто-то готовит на ужин во вторник или как девица расстроена, что из-за лекарств ее парень стал импотентом. — Кстати о телефонном этикете: давай вспомним об эгоистичных недоумках, которые переписываются или балаболят во время фильма. Она ежится, словно то, что кто-то говорит по телефону в кинотеатре, причиняет ей боль. — Когда при личной встрече человек играет в телефоне. И ты такая: «Я здесь!» Я смеюсь, прекрасно понимая, о чем речь. — В баре я вижу таких людей постоянно. Они подходят заказать выпивку, потом начинают обновлять статус или чекиниться, а я стою и жду. — Отвратительно. Поэтому я не сижу в соцсетях. Пока что. — Она кривит губы. — Еще меня бесит, когда люди говорят о протеине и качалках. Я играю бицепсом и рычу: — То есть тебе неинтересно узнать про палеодиету и силовые тренировки? — Господи, нет! Джемма всплескивает руками и гогочет. Смех у нее фантастический. Как привязчивая новая песня, которую хочется проигрывать на повторе, пока не запомнишь все слова. Слушать смех — это замечательно, но еще лучше ее смешить. — Крошки в ресторанной кабинке. — Крошки в постели, — парирует она. Притормаживаю на светофоре и перевожу взгляд на Джемму. Она перекидывает на плечо волосы цвета меди и выдыхает. — Когда разминулась с почтальоном и приходится шлепать на почту и стоять в очереди за посылкой. Я снова смотрю на дорогу. — Когда в кафе стоишь за человеком, который только у кассы решает, что заказать. Она косится на меня. — А как тебе ситуация, когда ты стоишь в очереди, чтобы купить хот-дог, а у стоящей перед тобой девушки проблема с кредитками и тебе приходится платить за ее бензин? — В мой список это не входит. Она усмехается, отвернувшись к окну. — Наверное, ты посчитал меня неудачницей. — Читать мысли ты не умеешь: мне это даже в голову не приходило. Не переводи тему на меня. Сама начала этот разговор. — Цыц, я думаю. — Она стучит пальцем по стеклу. — Когда закупаешься в продуктовом и слишком поздно понимаешь, что у стоящего перед тобой человека огромная папка с купонами. — Или чековая книжка, — вставляю я. — Или он быстро вынимает папку с купонами, всем папкам папку, выписывает чек и стоит с двадцатью покупками у экспресс-кассы. — Когда человек набирает много товаров, дает кассиру кучу купонов, выписывает чек, а потом оставляет тележку посреди парковки, и она въезжает в чью-нибудь машину. Она вскидывает руки. — Сдаюсь! У меня голова сейчас лопнет. — Ты согласна, что таким людям уготовано место в аду? — выгибаю я бровь. — Согласна. Мы покатываемся со смеху и кидаем друг на друга пытливый взгляд. Может, всему виной любопытство. Может, что-то еще. Поди разберись. Едва смех затихает, я начинаю беспокоиться, что вернется неловкое молчание, но этого не происходит. Джемма принимается болтать. Разговор обо всем и ни о чем не досаждает. Она веселая, умная. Все, что она говорит, кажется блестящим и ярким, будто слова подсвечиваются фонариком. Она рассказывает о первой книге, что растрогала ее до слез («Цветок красного папоротника»), о любимом мороженом (манго-ананас), о том, как в двенадцатом классе они с Джули ездили в Сан-Франциско и у них лопнули две шины. Она смеется над собой. Часто. Она говорит о том, что любит кофе, о галереях, которые посетила в Эл-Эй, о группе, которую нашла несколько месяцев назад.