В среднем, выйдя на сушу из воды, испытуемые вспомнили 4,4 слова. Снять с себя ласты, пройти по дорожке от причала до здания дайвинг-центра, отцепить баллон с кислородом, взять листок бумаги — может быть, все это смешало мысли и стерло воспоминания из памяти? Дункан Годден и Алан Бэддели рассматривали такую возможность и проверяли, способен ли процесс перемещения по суше повлиять на результат. Одна группа водолазов заучила слова на суше, затем совершала погружение и выходила на поверхность — ее сравнили с группой испытуемых, которые учили слова на суше, затем некоторое время ждали, но не двигались. Группа, совершавшая погружение, вспомнила слова так же, как те, кто все время просидел на одном месте. Следовательно, необходимость перемещения никак не объясняла тот факт, что водолазы, учившие слова под водой, на суше их вспоминали хуже. Где-то на глубине водолазы из второй группы достали свои фонарики и специальные блокноты, чтобы писать под водой. К поверхности убегают пузырьки воздуха, глубина — 15–16 метров, а наши испытуемые неловко перебирают в руках ламинированные листы бумаги с 25 новыми словами. В темноте они собрались в круг и крепко держат в руках фонарики — их лучи разрезают толщу воды после каждого движения испытуемых. Как и те слова, что они учили на суше, эти по большей части односложные: короткие, конкретные — и испытуемым легко писать их в перчатках. Эта группа в среднем запомнила 9,2 слова из 25 во время теста в помещении дайвинг-центра. Что же произойдет, когда они попытаются и выучить, и вспомнить 25 слов под водой? Поднимаясь к поверхности, пузыри медленно увеличиваются, а мы тем временем уже давно насквозь промокли и стоим на причале, сжимая в руках бумажные стаканчики с кофе. Даже чайки сегодня сидят дома. Аквалангисты спокойны: они задержались на глубине нескольких метров, перед тем как вынырнуть. Все утро напряжение нарастало, смешиваясь с желанием выпить теплого какао и надеть сухие носки. В прошлогодней траве лежат комья старого снега. Пловцы, напротив, сегодняшним погружением довольны и с гордостью протягивают нам свои записи. Мы просматриваем результаты и понимаем: нам удалось полностью повторить эксперимент 1970-х гг., до мельчайших подробностей. Аквалангисты, заучивавшие и вспоминавшие слова под водой, в среднем запомнили 8,4 слова — под водой их память показала почти столь же хорошие результаты, как и на суше. Им не помешали такие факторы, как более высокое давление, смесь газов, маски, гидрокостюмы и звук дыхания, тысячи пузырей, уносящихся к поверхности, тусклый свет от фонариков, мечущийся по дну, плохая видимость, гидроперчатки, в которых трудно держать ручку, и специальные блокноты. По результатам знаменитого эксперимента 1970-х гг. эффект контекста прослеживается четко: водолазы вспоминали под водой гораздо больше слов, если и запоминали их тоже под водой. Их память показала почти столь же высокие результаты, как и во время эксперимента на суше. Вот что мы увидели: когда пловцы оказались под водой, они почувствовали себя в знакомой обстановке — это и помогло им выучить список слов, а воспоминания появились как бы сами по себе, как картины на экране. Ходом эксперимента руководила Катерина Каттанео. У нее 30-летний опыт погружений, и ей удалось побывать на глубине более 60 метров. Для нее это простое погружение, температура воды была комфортной, рассказывает она, забираясь после окончания эксперимента на причал и снимая с себя маску. За ее спиной февральский дождь покрывает рябью поверхность фьорда. «Здесь я никогда не видела морских коньков, — говорит она. — На Мадейре мне попались два — крошечные, очень милые, они качались на волнах, цепляясь хвостиками за водоросли. Но сильное течение отнесло меня от них. Я их видела лишь мельком». Глава 3. Последние мысли парашютиста. Или что такое личные воспоминания? …Все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и весь Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю. Марсель Пруст. В поисках утраченного времени[26] Наша сестра много лет активно занималась парашютным спортом. Каждые выходные она ездила на площадки в Ярлсберг, в США, в Польшу, участвовала в групповых прыжках вместе с сотнями людей. За прыжками Тонье мы всегда наблюдали с ужасом. В эти минуты мы тщательно планировали ее похороны — от цветов до музыки, под которую вынесут гроб. Хоть несчастные случаи во время прыжков с парашютом редки, те, что все же происходят, поистине ужасны. Вы несетесь к земле с высоты 4500 метров — абсолютно безопасными такие развлечения не бывают. Каждый раз, когда она приземлялась, мы испускали вздох облегчения, как после долгой задержки дыхания. Цветастый парашют совсем не вяжется с несчастьем, которое произойдет, если он не раскроется или если легкую ткань подхватит внезапный порыв ветра. Парашют у Тонье был ярко-оранжевый, как солнце на закате. Во время набора высоты двигатель самолета гудит так громко, что приходится кричать, чтобы тебя услышали. В ту самую субботу в июле 2006 г. Тонье подходит к открытой двери маленького серебристого самолета, советского турбовинтового Ан-28. Встает на краю. Она думает, что все будет хорошо, — а о чем еще думать, когда выпрыгиваешь из самолета с высоты несколько тысяч метров? Как правило, все заканчивается хорошо — за эту мысль и приходится цепляться. Мы пока оставим Тонье там: она смотрит сверху на Восточную Норвегию, одетые в леса холмы, на которые плотные облака отбрасывают сероватую тень. Температура 15 °C, лето еще не до конца вступило в свои права. Пусть она пока побудет в безопасности в самолете: маленькая фигурка в красном комбинезоне, карие глаза, широкая улыбка. Еще несколько минут. Какие воспоминания вам захотелось бы воскресить в памяти, если бы вы знали, что жить вам осталось считаные минуты? Какие события сияют, словно жемчужины уникального ожерелья нашей жизни? Уникального — потому что во всем мире наши воспоминания есть только у нас. Что будет порхать по вашему гиппокампу в момент прощания с жизнью, что за «бабочки» сядут к вам на руки? А если выбрать только одно воспоминание, как в японском фильме «После жизни» — по сюжету умершим приходилось делать подобный выбор, прежде чем отправиться на небеса. Воспоминание, в которое вы будет погружаться снова и снова целую вечность, самое счастливое мгновение вашей жизни. Что выбрали бы вы? Наверно, для этого люди и ведут дневники. Фиксируют мгновения, которые нельзя отпускать, — волшебные минуты, к которым захочется вернуться позже. Когда блогер Ида Джексон перечитывает написанное, она вспоминает о прошедших днях больше, чем если просто думает о них, ощущает запах событий, видит и слышит их. На ум приходит каждая деталь — все, что иначе она и не вспомнила бы. Она из тех, кто коллекционирует воспоминания — запасает их впрок. «По моим ощущениям, так я теряю меньше воспоминаний. В этом даже есть какая-то философия — я хочу помнить все, потому что думаю о смерти», — говорит Ида. В 2007–2010 гг. под ником Virrvarr она вела завоевавший множество наград блог «Революционный чулан» (норв. Revolusjonært Roteloft) — в Норвегии он занимал третье место по количеству посещений. Блог Ида считала своего рода продолжением личного дневника. После Рождества 1999 г. она писала в нем каждый день. «Сегодня я получила по почте эту книгу, и, раз сейчас в моей жизни царит полный хаос, я решила, что оставлю после себя что-нибудь в письменном виде» — такой фразой начала свою карьеру на тот момент 12-летняя Ида Джексон, примкнувшая к авторам дневников и мемуаров, философам, поэтам и писателям: все они — от Августина до Линн Ульман — превращали свои жизни в книги, одни опубликованы, другие — нет. Вероятно, наличие письменного языка связано с нашим желанием помнить события. Первые вавилонские тексты (им 4000 лет) — памятки, заметки о торговых операциях, астрономические вычисления, нацарапанные на глиняных табличках с целью сохранить на будущее. Уже через 100 лет после Рождества Христова философ Марк Аврелий написал «Размышления» — их считают первым в мире дневником. Но задолго до него свои впечатления записывали азиатские проститутки и путешественники. Что мы на самом деле помним про свою жизнь? Профессор психологии Дорте Бернтсен руководит Центром исследований автобиографической памяти в Орхусе и занимается исключительно личными воспоминаниями. «Лучше всего мы помним период от раннего этапа подросткового возраста и до 30 лет», — рассказывает она. Далеко не все события оставляют в нашей памяти одинаковое количество информации. У каждого из нас есть пик воспоминаний (ученые называют его reminiscence bump), приходящийся на так называемый период становления личности. На этом этапе мы получаем столько поражающей воображение новой информации, что впечатления сохраняются на всю жизнь. Люди среднего возраста, когда их просили поделиться своими самыми важными воспоминаниями, как правило, называли события, относящееся к этому периоду. Что удивительно, по вопросам данной сферы психологии ученые почти не спорят. А если писать дневник, как Ида Джексон, — поможет ли это памяти? «Да, поможет. Но бывает, письменные свидетельства подменяют собой воспоминания», — говорит профессор Бернтсен[27]. Что еще возможно сделать, чтобы сохранить воспоминания подольше? Станет ли опыт воспоминанием — ответ на этот вопрос зависит от многих факторов. Первый — насколько велико оставленное событием впечатление. Впечатления, связанные с яркими эмоциями, более сильные. Например, вы несетесь к земле с высоты 4500 метров. Или впервые целуете любимого человека, ожидая этого момента несколько недель. Еще одна важная составляющая яркого воспоминания — то, насколько сильно оно расходится с ожиданиями. Иначе говоря, насколько оно выдающееся и исключительное. Многие воспоминания представляют собой смесь впечатлений, полученных нами в схожих ситуациях, и содержащаяся в них информация не относится к одному конкретному событию. Например, вы всегда ездили на работу на автобусе. Об этом у вас есть своего рода общее воспоминание, помеченное ярлычком «автобус до работы». Или все прогулки на пляже, слившиеся в «одно очень солнечное лето». Кожу гладит летний бриз, а вы, щурясь, смотрите на солнце. Это не уникальное событие — такое бывало неоднократно. И каждый раз вы мечтали, чтобы то чудесное летнее мгновение никогда не кончалось. Или возьмем 73-е погружение Катерины Каттанео. Чувство, которое она испытала, опускаясь в темные глубины, пузыри, устремившиеся к свету у поверхности. Манипуляции с кислородным баллоном — все это она уже делала 72 раза. Ее опыт превратился в общее воспоминание под названием «погружение», ну или «погружение в Осло-фьорде» либо «зимнее погружение». А события, имеющие отличительные черты, остаются с нами в виде уникальных самостоятельных воспоминаний. Как в тот раз, когда Катерина впервые увидела редкого голожаберного моллюска. Или морского конька на Мадейре. «Память работает согласно двум противоречащим друг другу принципам, — говорит профессор Университета Осло Андерс Фьелль. — Одни участки мозга делают все возможное, чтобы классифицировать данные и сэкономить место, тогда как гиппокамп стремится сохранить уникальные черты событий». Гиппокамп устроен так, что собирает особенные, выделяющиеся из общей массы события и впечатления. Именно тогда возникает уникальный след памяти, одна из сияющих жемчужин ожерелья. Как и в случае со всей имеющейся в памяти информацией, важно проговорить уникальное событие несколько раз — тогда оно закрепится в памяти. Немаловажно то, насколько часто мы впоследствии обращались к воспоминанию и говорили о нем. Мелкие истории из нашей жизни — мы делимся ими за обедом, на вечеринках, в соцсетях — это наполнитель для бесед, способствующий закреплению наших воспоминаний. Парадокс состоит в том, что воспоминания превращаются в рассказы и теряют живость. Исследовательский центр Дорте Бернтсен находится в Орхусе, в Дании, там же расположен художественный музей АРоС — больше нигде в мире нам не откроется подобный вид. На крыше музея художник Олафур Элиассон возвел круглый коридор из стекла всех цветов радуги. Оттуда можно посмотреть в любом направлении и увидеть город с его шпилями и куполами, построенными еще в XVII в., — в зависимости от вашего местоположения они будут окрашены в красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Окраску город приобретает благодаря светофильтру, через который мы на него смотрим; наши воспоминания тоже подвергаются действию фильтров — чувств. Судьбу воспоминания определяет его значимость для нас. Личные воспоминания касаются нас самих. Они связаны с тем, чего мы хотим достичь и считаем важным, с тем, что мы определяем как важную часть собственной идентичности. Воспоминания, помогающие выстроить биографию, имеют для памяти приоритет. Личность и идентичность возможно создать и без воспоминаний. Даже Генри Молейсон, неспособный ничего запомнить, очевидно, имел некоторое представление о самом себе. Он знал, кто он, хоть и не помнил, как именно таким стал. Кто мы — определяют такие факторы, как темперамент и поведение, то, как мы воспринимаем мир и все возникающие перед нами задачи и события. Но главные воспоминания — по-настоящему яркие, определяют нас как личность и события нашей личной биографии располагают по порядку. Хоть мы, в отличие от Карла Уве Кнаусгора, не пишем о себе шеститомный труд, у каждого в памяти хранится личная биография. И это не хаотичный поток произошедших с нами событий. Биография структурирована и организована в соответствии с жизненным сценарием. Все мы писатели. «„Жизненный сценарий“ (англ. life script) — такой термин принят среди исследователей памяти, — говорит Дорте Бернтсен. — Это своего рода сценарий развития нашей жизни, структурирующий впечатления». Спросите детей, кем они хотят стать, когда вырастут, — вот что вы услышите в ответ: полицейским, пожарным или врачом, а может быть, писателем, или психологом, или парашютистом. Другими словами, по их представлениям, в жизни взрослого есть работа и, вероятно, брак и дети. Уже будучи дошкольниками, мы осознаем, что жизнь движется в определенном направлении. Жизненный сценарий предполагает наличие ожиданий о том, как сложится жизнь, и его ключевые точки — первый школьный день, конфирмация, учеба в университете, свадьба, рождение детей, повышения по службе, пенсия. С течением жизни ожидания постепенно пересматриваются, а жизненный сценарий дает доступ к воспоминаниям — путеводные нити, помогающие искать в памяти необходимую информацию, названия глав в книге жизни: «Конфирмация», «Учеба», «Свадьба», «Работа», «Прыжки с парашютом». Случается, мы активируем часть жизненного сценария — он срабатывает как сеть воспоминаний, точно так же как во время нашего эксперимента с аквалангистами сетью воспоминаний послужили моллюски, пузырьки воздуха, ласты и водоросли. Если что-то заставляет нас задуматься об учебе, мы мысленно переносимся в студенческую столовую — появляется возможность извлечь из памяти множество воспоминаний, относящихся к тому периоду. Особенно те, что дарили яркие эмоции, выделялись из общей массы и часто обсуждались. «Мы не в состоянии постоянно помнить все произошедшее в нашей жизни», — подчеркивает Дорте Бернтсен. Жизненный сценарий предоставляет нам обзор. Благодаря ему воспоминания доступны порциями. Если мы ошиблись главой, то не найдем то, что ищем. Поэтому некоторые главы нашей жизни не всегда доступны где и когда угодно. Если мы начали новую главу, для поиска воспоминаний из предыдущих потребуется больше усилий. Отсутствие жизненного сценария обходится дорого — это доказывает пример астронавта Базза Олдрина. Он стал вторым человеком в истории, оказавшимся на Луне, и его жизнь перевернулась с ног на голову. Его личные воспоминания, мягко говоря, вызвали сенсацию. Мало кто из нас, глядя на Луну, предается воспоминаниям о прошлом! «Во всех направлениях простирался характерный пепельно-серый лунный ландшафт — тысячи кратеров и камни всевозможных размеров и форм. В нескольких километрах от меня виднелась искривленная линия горизонта. Атмосферы на Луне нет, а потому не было даже легкого тумана. Видимость была идеальной». Перед тем как ступить на поверхность Луны, Базз Олдрин остановился, осмотрелся и прислушался к своим ощущениям. Перед ним открывался великолепный вид: «Мой взгляд медленно скользил по необычному, величественному лунному ландшафту. В своей черно-белой пустоте он определенно казался красивым. Совершенно иная форма красоты, непохожая на все то, что я видел раньше. „Великолепно“, — подумал я, а затем произнес вслух: — Великолепная пустошь». Эта характеристика стала заголовком одной из его книг об экспедиции на Луну — «Великолепная пустошь. Долгое возвращение домой с Луны» (Magnificent Desolation: the Long Journey Home from the Moon, 2009 г.)[28]. Когда Базз Олдрин начал подготовку к полету на Луну, все, что он делал, стало новой главой его жизненного сценария, лунной экспедиции. В сценарии были главы прежней жизни — служба в ВВС и учеба на инженера, они и стали органичным вступлением к его личной саге. Но путешествовать и представлять NASA и даже США во время холодной войны — этого в первоначальной версии сценария не было. С напряжением от всеобщего внимания Баззу Олдрину помогал справиться алкоголь. В мельчайших подробностях — с той же страстью, с какой описывал прилунение, — он рассказал о первых стаканах виски и принесенном ими ощущении покоя. Топить жизнь в алкоголе — на такое путешествие, в отличие от экспедиции на Луну, геройства не требуется, но борьбой с пристрастием он заслужил звание героя. А для нее сценария не было. «Каково это — побывать на Луне?» — спрашивали Базза Олдрина тысячи раз. Как будто таким образом вообще принято начинать разговор. Для Олдрина вопрос стал как кость в горле, и больше он на него не отвечает. «NASA надо было отправить в космос поэта, певца или журналиста — того, кто способен как следует о нем рассказать», — пишет он. Интересно, как повлияли на него воспоминания о Луне за все эти годы? Обращается ли он к ним сознательно и приносят ли они радость? Переживает ли он заново тот момент, когда оказался на поверхности Луны? Всплывают ли воспоминания о Луне сами по себе, ходит ли он по Луне во сне? Психолог, профессор Дорте Бернтсен изучает и спонтанные воспоминания, то есть всплывающие в памяти сами по себе, когда мы сознательно к ним не обращаемся. Но как ухватить чужие личные воспоминания в момент появления? Дорте Бернтсен работает с абсолютно будничными воспоминаниями обычных людей, не совершающими выдающихся поступков — ни в космосе, ни где-либо еще. Испытуемым она выдает будильник и блокнот. По звонку будильника испытуемые записывают то, о чем только что думали, параллельно занимаясь повседневными делами. И она замечает, что нередко люди вспоминают о событии просто потому, что о нем напомнило нечто в их окружении[29]. Значит, спонтанные воспоминания устроены так же, как воспоминания кошки, когда животное смотрит на дверцу шкафа, прищемившую ему хвост, и отпрыгивает в сторону. У людей ассоциации гораздо сложнее. Вокруг нас есть множество ниточек, ведущих к скрытым воспоминаниям. Особенно это касается зрительных ощущений, но запахи, вкусы, беседы и не в последнюю очередь музыка — все это ведущие вглубь памяти тропы. «Музыку очень часто упоминают как триггер личных воспоминаний», — рассказывает она. Когда испытуемые перечисляют, какие воспоминания всплыли в их сознании за день и когда именно, нередко в качестве ведущей к воспоминаниям ниточки они называют звучавшую по радио музыку. Включите музыкальный альбом, который вы чаще всего слушали в молодости, — разве вы не переноситесь сразу же в тот момент, когда впервые его услышали? Нахлынувшие чувства и атмосфера иногда имеют такую силу, что вы вспоминаете запахи и цвета, одежду и детали обстановки — все, что казалось забытым. «Как только самолет приземлился, погасли надписи „Не курить“ и из бортовых репродукторов полилась негромкая музыка. Какой-то оркестр душевно исполнял песню The Beatles „Норвежское дерево“ (Norwegian Wood). Как всегда, от этой мелодии у меня закружилась голова. Впрочем, нет, внутри моей головы все закружилось и замелькало с такой силой, как никогда раньше» — такими словами Харуки Мураками начинает роман «Норвежский лес»[30]. Это история о несчастной любви, для которой символическое значение имеют определенная пластинка и песня, а в самом начале книги приводятся яркие воспоминания, возникающие в памяти благодаря музыке — неожиданно всплывающие в сознании целые пейзажи и сцены. Подтвержденный факт: музыка — прочная нить, ведущая к воспоминаниям и обращающаяся непосредственно к эмоциям. А как же запахи? Отвечающий за их восприятие отдел мозга расположен очень близко к гиппокампу. Люди ведь когда-то были животными, а у животных обоняние играет весьма важную роль и помогает избегать опасностей. Так почему же запах не является главным ключом к нашим личным воспоминаниям? Запах — важная ниточка, тянущаяся к ним. Согласно исследованиям Дорте Бернтсен, запах особенно важен на ранних этапах жизни. Может, все дело в том, что детские воспоминания имеют менее тесную связь с интерпретациями и рассказами о нас самих, а потому больше места остается для обоняния, которое непосредственно связано с эмоциями. Или же просто в повседневной жизни взрослых людей не окружают запахи детства. Когда подобный запах всплывает, он имеет потенциальную силу благодаря следу памяти, не истертому от частого обращения за прошедшие годы. Это временная капсула, в мгновение ока отправляющая вас в прошлое. Подумайте сами: помните ли вы запахи родом из собственного детства? Писатель Марсель Пруст приобрел известность как автор романа «В поисках утраченного времени». В нем мир воспоминаний раскрывается в тот момент, когда автор опускает в липовый чай печенье «Мадлен». Вкус и запах оказываются воротами в мир детства. «Вероятнее всего, Пруст не отправился в путешествие вглубь памяти, просто съев печенье „Мадлен“ — досадно, но оно почти безвкусное; хорошее, но ничего особенного в нем нет. На самом деле Пруст ел тост, но в процессе работы над книгой сменил его на печенье „Мадлен“. Написать шедевр — это не только поделиться воспоминаниями, но и придать им форму», — считает писательница Линн Ульман. В романе «Мятежные» (норв. De urolige) она исследует воспоминания о собственном детстве и отношения с отцом, всемирно известным режиссером Ингмаром Бергманом.