Кукольная мелодрама Марионетка — это кукла, считающая себя человеком. Б. В. Моррис. Британский театр марионеток (1873) Роберту кажется, что не сможет ее позабыть. Но почему же нет? Ой, да что там: были у него и другие до этой треклятой медсестры, будут у него и еще! Роберт переходит улицу и заходит в тусклую гостиницу: здесь он ночует. Отсюда придется выматываться. Куда? Потом разберемся: моряку вроде него весь мир открыт для житья. Но сперва ему нужно покончить с одним дельцем. Совсем простым. Это будет даже забавно. Он уже стар. Вот о чем он размышляет, отдуваясь на старой скрипучей лестнице, ведущей наверх, в его комнату. Он уже не тот, что прежде. И виновата во всем, конечно же, она. Роберт, старый дурень, ты отдал этой курве свои лучшие годы! Ну, не то чтобы все. Что его бесит сильнее всего — так это что она как будто взялась думать своей головой. В первый раз он это заметил, еще когда они подрались из-за ее решения перебраться в Портсмут, но теперь это так же ясно, как горизонт в мертвый штиль. Что на нее нашло? Кто ее так сильно переменил? Этот мерзопакостный докторишка? Он мучается, потому что не понимает, откуда взялась такая перемена. Он ведь такой же, как и был, Роберт Милгрю! Он прошел через бури на море и на суше — и вот, полюбуйтесь, ничего ему не сделалось. Но теперь… Эта проклятая баба — да, проклятая, из-за нее он начисто лишился свободы, — это бездушное создание, которое пользовалось им для собственной выгоды… Теперь она порешила, что может обойтись без старого бесполезного Роберта! У этой потаскухи теперь имеется собственное жалованье, так что проваливай, Роберт Милгрю! Ну разве не так — ты проиграл, и теперь остается только поднять паруса и отдаться на волю ветра? По счастью, корабль его ждет. В комнате совсем темно. Роберт движется на ощупь. Безбрежная, абсолютная чернота океана на его маленьком корабле-острове. Когда он путешествовал — черт подери, когда он путешествовал, когда он был настоящим моряком, гораздо раньше, чем познакомился с этой женщиной, даже не миловидной, зато уж точно щедрой (или, по крайней мере, так ему показалось сначала), когда он был моряком и ноги его прочно стояли на воде, кто-то ему сказал: «Кто раз попробовал ходить по морю, тот никогда не будет счастлив, ступая по земле, запомни это навсегда, юнга». Ходить по морю. Это как парить в воздухе, ноги всегда колышутся. Роберт, ты будешь ненавидеть земную твердь. Ты знаешь, Роберт, что́ по-настоящему может сравниться с морской твердью? Только две вещи: одна — это напиваться допьяна. И тогда, даже находясь на суше, ты будешь ходить как по морю. Вся земля сделается твоим океаном. Не хочешь пить? Тогда тебе остается другая возможность. Раздумывая об этом, Роберт натыкается на чьи-то туфли. — Да, Роберт, проклятая. Он узнает голос прежде, чем успевает зажечь лампу. Вот она, медсестра Энн Мак-Кари, дожидается в его комнате. Глаза ее улыбаются, губы смотрят на него. Она какая-то чужая. Можно бы сказать, что Энни переменилась, но Роберт знал это и раньше, он убедился в этом сразу по приезде в Портсмут: она переменилась. Совершенно. — Что ты здесь делаешь? — неуверенно спрашивает он. — Я раскрыла твою маленькую тайну, ты знаешь, о чем я. — Голос у нее как у сирены. Что правда, то правда: теперь, когда наступает последний отрезок его долгого путешествия на этом темном корабле, неплохо бы ей признаться. «Ну ладно, — начинает он. — Я хочу быть с тобой искренен, пока смерть не разлучит нас. Энни, я люблю тебя, но я не тот мужчина, который привязывается, — забавно, ведь он как раз собирался отдать швартовы, — к одной-единственной женщине. Я человек свободный. Мы, моряки, — люди свободные. Если бы не это, ты стала бы моей избранницей, уж поверь мне. Но теперь…» Драматические фортепианные аккорды. Ну точь-в-точь как в театре марионеток, Роберт: с внезапными тревожными паузами, с ужасно звонкими нотами — как удары колокола. — Теперь я могу выбрать только свободу… — Мрачные аккорды. Погребальные колокола. — Ну давай, скажи мне… Скажи, что есть еще один способ парить над землей — помимо кораблей и выпивки. Скажи это, Энни… И тогда Энн сбрасывает маску. Здесь, в его сумрачной комнате. Ну конечно, она ПЕРЕМЕНИЛАСЬ. Роберту страшно на нее смотреть. Но вместе с тем он испытывает наслаждение. — Я назову тебе еще один способ, Роберт, — шепчет это существо, похожее на Энни, но только это не она и не что другое, что Роберт когда-либо видел. — Ты можешь парить как марионетки, вися на ниточках… Слушая этот голос, Роберт Милгрю понимает, что она права. Он поднимается на галеон, отталкивает ногой деревянную лесенку, развязывает все узлы, его наполняет счастье. И ноги его действительно раскачиваются, как будто он парит в воздухе. За закрытой дверью 1 Я помню, какой печалью был окутан весь Портсмут, когда я вышла из Кларендон-Хауса. Ветер был холодный, как визитная карточка зимы. И хотя в театрах по-прежнему было полно народу, улицы словно вымерли, и единственными, кого можно было встретить тут и там, были полицейские, стоявшие под фонарями — в этот час фонари как раз зажигали с помощью длинных шестов — или кружащие у входов в театры и пабы. Весь город превратился в тюрьму, и все мы выглядывали из-за решеток с недоверием, не зная, где скрывается преступник, кому нанесет он следующий удар. И даже не хочу воображать, как чувствовали себя бродяги, самая очевидная цель для безжалостного убийцы. За исключением нескольких отчаянных бедолаг, паника выгнала их с улиц — теперь бездомные предпочитали ютиться вместе, в тесноте, чтобы не превратиться в очередную новость об Убийце Нищих. Доктор обещал зайти за мной в Кларендон, однако я вышла пораньше и решила встретиться с ним по пути или даже возле его дома. Мне было тревожно. Понимала ли я, во что ввязываюсь? За этой закрытой дверью могла таиться улика, которая поможет раскрыть убийства, а могла притаиться и смерть! Меня поддерживала только мысль, что я занимаюсь своим собственным расследованием. Я делаю это не из удовольствия, а из чувства долга. По крайней мере, так я убеждала сама себя. Ну да, а еще потому, что подпольные спектакли — это всегда скандальное зрелище. Ну а кому здесь не нравится скандальное? Даже не отпирайтесь. А мистер Икс употребил бы слово «наслаждение». Я быстро отыскала здание консультации в спокойном и благопристойном Элм-Гроуве. Скромный двухэтажный особняк с названием Буш-Вилла, ничего примечательного. Табличка на калитке гласила: «Артур Конан Дойл, доктор медицины». Доктор быстро отозвался на звонок, пиджак он надевал уже на ходу. — Мисс Мак-Кари, какой сюрприз! — Я решила сама за вами зайти. У меня свободное время. — И очень хорошо поступили. Простите, что не приглашаю вас в дом, там все вверх тормашками. — Все еще не обустроились после переезда? — Вообще-то, да… — Дойл улыбнулся своей кошачьей улыбкой и закрыл дверь. — Признаюсь, я провожу в консультации не много времени. Я в основном навещаю пациентов на дому, у меня до сих пор недостаточно клиентов, чтобы принимать их у себя. Ну что ж, идемте? И мы отправились в путь по совершенно безлюдным улицам. Мы болтали о всяких пустяках, притворялись, что у нас самая обычная прогулка, хотя ни один из нас не чувствовал себя непринужденно. — Портсмут стал похож на кладбище, — заметила я. — Вы совершенно правы. Известия о смертях появились и в лондонских газетах. Убийца Нищих — это очередная тема для разговоров полушепотом в светских кругах. Все задаются вопросом, почему был убит ребенок. Общественное мнение содрогнулось от этой жестокой новости. На бродяг внимания не обращали, но вот ребенок… Я вспомнила о перемене, происшедшей с сестрой Брэддок. — Этот демон как будто хочет, чтобы его поймали. — Возможно, — рассуждал Дойл, — но самое печальное, что до этого мальчика никому не было дела, когда он выходил на арену сражаться с такими же, как он, — эти дети и сейчас живы, и до них никому нет дела. Но вы же понимаете — на сцене допускается многое, что за пределами сцены порицается за скандальность. Кстати, мисс Мак-Кари, могу я задать вам вопрос личного характера? Я дала разрешение. В эту минуту я бы разрешила ему почти все. — Почему вы хотите пойти на подпольный спектакль? — Мне уже доводилось на таких бывать. — Я улыбнулась, но имя своего спутника упоминать не стала. — Ну разумеется, многие женщины их посещают, но почему именно этот спектакль? — Я хочу помочь вам в расследовании. Быть может, труппа «Коппелиус» как-то связана с убийствами. — Но вы никогда не относились всерьез к нашим занятиям. Что же изменилось? И тут я задумалась. Действительно, понимаю ли я сама, почему это делаю? Вскоре у меня уже был ответ, и я не видела причин скрывать его от Дойла. — Думаю, что делаю это ради мистера Икс. — Я искоса наблюдала за реакцией доктора. — Он ведь такой одинокий. Никто не должен оставаться один в этом мире, пусть даже и сумасшедший. — Я не знаю людей, похожих на него. Возможно, поэтому он и одинок, — признал Дойл. — Он болен, — добавила я, хотя мне было неприятно это произносить. Я ничего не сказала ни о странных письмах отцу Филпоттсу, ни о «Хрустальном Дворце», я больше не упоминала его теории о тайных злокозненных сектах, но Дойл меня, кажется, понял. — Мистер Икс — интереснейший случай для психиатра и вместе с тем — блистательный ум, гений. Мой Шерлок Холмс переменился благодаря нашему общему другу — переменился однозначно в лучшую сторону. Я уверен, что, когда я опубликую свою историю, она будет иметь успех. Мне хотелось бы познакомиться с его семьей… Правда, что они оборвали все связи? — Его семья чудовищна, простите, но это так. — Я скривилась, вспомнив их невозможное письмо. — Не понимаю, как можно бросить ребенка на произвол судьбы, каким бы сумасшедшим он ни был. Я с ними незнакома, но по тому, что мне удалось о них узнать, я могу сказать: пускай эти аристократы благородны, чувств они лишены совершенно. — Вы хорошая женщина, — определил молодой доктор. — Спасибо, но я плохо обходилась с людьми. Наверное, как и все мы. — Ну конечно. Никто не вправе первым кинуть камень. Да, кстати…