2 Этот человек — сумасшедший, подумала я. Впрочем, это было ясно с самого начала. Так я себе говорила, выбегая из Кларендон-Хауса и огибая здание. Он сумасшедший, я его медсестра. На этом все строится, таков мой мир, — с удовольствием погружая туфли в песок, — таков он и был со времен Эшертона, — приветственно размахивая рукой, — я ухаживаю за сумасшедшими, потому что они нуждаются в заботе. За сумасшедшими, которые задергивают шторы по утрам и выходят на пляж в самое неурочное время, в компании других людей — не настолько, но все-таки сумасшедших. Дойл помахал мне в ответ, а мистер Икс подождал, пока я подойду ближе, чтобы запустить в меня своей скороговоркой, которой были нипочем и мягкость тона, и даже шум прибоя. — Мисс Мак-Кари, добро пожаловать, и простите доктора Дойла, взявшего на себя часть ваших обязанностей. Однако, если разобраться, во всем виноваты вы, — добавил мой маленький пансионер, вызвав улыбку на лице Дойла. — Я? — Да, потому что это вы заставили меня пройтись босиком по песку и тем самым открыли для меня мир необыкновенных ощущений. И вот, когда доктор ни свет ни заря явился ко мне с дразнящими новостями, мне захотелось вновь испытать это ощущение… Впрочем, мы соблюли надлежащие формальности, ведь доктор, прежде чем отправиться со мной на прогулку, спросил разрешения у мисс Сьюзан Тренч. Пожалуйста, не браните меня. — Тогда все в порядке. — Я притворилась, что обдумываю услышанное. — Доктор Дойл, вы его балуете. — Мне было несложно добиться разрешения. — Дойл снял шляпу и склонился так низко, что едва не разбил лицо о ботинки. Мне пришлось улыбнуться в ответ. Они стояли на песке рядом с берегом. Как отец и сын. Дойл держал мистера Икс за руку, в другой руке у доктора болтались маленькие ботинки. Босой мистер Икс придерживал на голове маленькую шляпу. Два странника, отдавшие себя на милость ветру, с улыбками старшеклассников. Будьте вовек благословенны, доктор Дойл! Но я притворилась строгой: — Мистер Икс, я рада, что вам так понравился дикарский обычай ходить босиком по песку, однако на сегодня достаточно. Доктор, вы уверены, что он не сильно вас затруднил своими причудами? — Напротив, общество мистера Икс мне всегда в удовольствие… — Каковое не сравнится с удовольствием от ваших новостей, доктор, — ответил мистер Икс. — Ах, пожалуйста… Эта малозначительная информация, хотя и показалась вам любопытной, к несчастью, даже вполовину не соответствует… Я перестала воспринимать их воркотню. Два мудреца упражнялись в обмене любезностями. Я, не будучи даже ученицей, слушала, но не слышала. Пляж заполнял меня целиком, придавал мне силы и волю. Мощные, но не грузные волны искали меня, играли со мной, искушали меня, как будто отступали на шаг, чтобы я сделала шаг вперед. Чайки криками поддерживали нашу игру. Все было настолько же веселым и светлым, насколько темна и печальна была прошедшая ночь. Или же все оттого, что я вновь увидела моего пансионера и убедилась, что с ним все в порядке? В конце концов я изрекла: — Не хочу перебивать вас, джентльмены, однако мне кажется, что пора возвращаться… — Мисс Мак-Кари, вы как боль в копчике: не важно, чем и как мы занимаемся, от вас одни неудобства. — Мистер Икс! — с упреком воскликнул Дойл. А я и не обиделась, это было, скорее, весело. — Не беспокойтесь, доктор, я привыкла к его грубостям. Мистер Икс тянул за руку Дойла, а тот незримым образом тянул за собой меня. «Ну и характер!» — как будто говорили мне поднятые брови Дойла. И вот она я, снова — представьте себе! — в той же самой комнате (шторы раздвинуты), погруженная в раскрытие тайны, а рядом Дойл с записной книжкой в руке. Стоит ли добавить, что доктор смотрелся очень привлекательно? Почему бы и нет? Бумага — это зеркало, отражающее самый стыдливый румянец. Доктор всегда смотрелся привлекательно, но каждый день добавлял свой особый оттенок, еще одно перышко в это многоцветное крыло: темно-коричневый костюм, часы на позолоченной цепочке; усы, напомаженные настолько, что я боялась уколоться об их кончики… И я, зачарованная созерцательница, позабывшая, что еще час назад собиралась прощаться. Такая я и есть, всегда такой была, флюгер для любого ветра. — В течение последних дней я прямо-таки рыскал в поисках добычи. У нас имеются Ноггс и Хатчинс… Мистер Икс хотел узнать, что их объединяет. Это вопрос с множеством граней, точно дорогой бриллиант. Нищета и пьянство — разумеется. Но в то же время — и ничего. — И вы делаете вывод… — перебил мистер Икс, снова в халате и туфлях. — Мистер Икс, позвольте мне поставить мисс Мак-Кари на верную дорогу, чтобы потом иметь возможность ее направлять. Я навестил приют Святой Марии, переговорил с директором, а также с несколькими товарищами убитых. Ноггс — молодой, задиристый, по профессии плотник, был неудавшимся актером и известным поставщиком малолетних артистов для подпольных театров. Следовательно, в отличие от Хатчинса, у него водились деньги, а ночное время он отдавал потасовкам, бутылкам и женщинам в портовых переулках. Ноггса ненавидели многие, не только Гарри Хискок: Эдит Кенделл, исполняющая роль Жертвенной Люси в мелодраме театра «Виктори», жаловалась, что Ноггс в одной из сцен по-настоящему лупцевал ее ремнем… Безусловно, это был жестокий субъект: он рассказал о тюремном прошлом Хискока, чтобы забрать себе его роли, и вынудил последнего сделаться Сахарным Человеком. Конечно, после убийства Ноггса Гарри Хискок был сразу же арестован, и ту актрису, которая ненавидела Ноггса, тоже допросили. — Для этого имелись веские основания, — согласился мистер Икс, — но предполагаю, что смерть Хатчинса избавила их от подозрений — по крайней мере, мистера Хискока. Дойл кивнул и тут же указал на противоположные углы комнаты: — Все верно. Но давайте поместим здесь Ноггса. А на той стороне — Хатчинса. И я их увидела. Я никогда не видела Хатчинса, но вот он здесь, и гораздо более яркий, чем ночной подпольный спектакль, не оставивший никакой работы воображению: вот густая бородища, вот добродушный, хотя и мутный взгляд, вот так колышутся его лохмотья. — Чистая душа! — рассказывал Дойл, главный распорядитель этого театра. — Полная противоположность Ноггсу! Хатчинс — из того рода бедняков, у которых не очень развитый ум, зато большое тело и большое сердце. Хатчинс работал грузчиком в порту, но лишился работы из-за своего порока. В Святой Марии его приняли. Он занимался раздергиванием веревок, делал из них паклю. Хатчинс говорил, что это занятие отвратило его от выпивки, но вот несколько лет назад он сорвался. А потом снова начал отходить от дьявола в бутылке благодаря новой работе: Хатчинс стал актером на детских представлениях «Милосердия». Дети его обожали. Этот великан не стеснялся выставлять напоказ свою неуклюжесть. И пел он хорошо. Но последнее слово таки осталось за дьяволом: Хатчинс продолжал выпивать тайком, и в ту ночь, когда Спенсер его видел, он был пьян, как нам уже… — Что он пил? — тихо спросил мистер Икс. — Прошу прощения? Понятно, что Дойлу не нравилось, когда его перебивают, но на этот раз он еще и растерялся. Забавно было наблюдать, как он хмурит брови, непонимающе глядя на человека в кресле. — Доктор, я спрашиваю, что пил Хатчинс. — Что он пил? — Да, мой дорогой Дойл, что пил мистер Хатчинс? — Разве это имеет значение? — Первостепенное. — Я так полагаю, что… джин… ром… — Дойл бросил на меня удивленный взгляд. — Почему это так важно, мистер Икс? — Я уже ответил. — Я постараюсь… это выяснить. — Пожалуйста, постарайтесь. Растерянный Дойл смотрелся просто обворожительно! И все же в докторе жил настоящий джентльмен, который способен позволить себе и такое замешательство, не рискуя получить смертельную рану. И покраснел он совсем не так, как Джимми Пиггот: в Джимми все было напоказ, точно послание собеседнику. Дойл не боялся выказать растерянность, однако — в отличие от мистера Икс, чья мраморная, почти прозрачная кожа как будто не заключала в себе крови, — он проявлял все внешние признаки смущения, к вящему удовольствию зрителей (зрительниц) — таких как я. Доктор снова подмигнул мне как заговорщик: «Если это сказано гением, значит это истинно». Он перелистнул страницу в записной книжке: — Я начал говорить о видимом сходстве. Ноггс и Хатчинс, Хатчинс и Ноггс. Мисс Мак-Кари, есть у вас какие-нибудь предположения? — Не может быть людей, более различных между собой, — определила я. — Прекрасно, а теперь давайте вычеркнем все внешнее и доберемся до сходств. Они жили в одном приюте? Нет. — Дойл махнул рукой, и вычеркнутое слово осталось висеть в воздухе. Хатчинс был связан со Святой Марией теснее, чем Ноггс. Общие друзья? Общие враги? Нет и нет! Возраст? Внешность? Нет! Пьянство? Да! — И все же интересно узнать, что именно пил Хатчинс, — не унимался голос из кресла. — Хорошо-хорошо. А теперь забудем о выпивке. Что у нас остается? Вопрос был как будто обращен ко мне. И я вдруг догадалась: — Ноггс был актером. Хатчинс играл в «Милосердии»… — Вуаля. — Дойл всплеснул руками. — Вам бы возглавлять движение суфражисток. — Но ведь Ноггс не играл в «Милосердии», — заметила я. — Он был плотником. Помогал устанавливать декорации. А однажды появился в массовке вместе с труппой «Коппелиус». Записная книжка. Дойл перелистнул еще страницу и показал две колонки: слева — имена, справа — числа, убористым почерком. — Театр «Милосердие» не является частью приюта, хотя почти все их представления устраиваются с помощью обездоленных. Им платят по несколько пенни, а весь сбор идет на благотворительность. Театром уже несколько лет управляет осевший в городе итальянец Сальваторе Петтироссо. Тут уже слово перешло ко мне. — Да-да, я его, кажется, видела, — объявила я и поведала о появлении в ресторанчике экстравагантного театрального трио, не вдаваясь в подробности о собственных делах. Когда я описала мужчину в красном камзоле, Дойл подтвердил: — Да, это Петтироссо. Остальные двое — это, вероятно, его ассистент-венгр и одна из танцовщиц. Их представления нравятся публике. Но самое любопытное впереди. Я взял на себя труд познакомиться с репертуаром «Милосердия». Они уже два месяца играют в Портсмуте благотворительные спектакли. И два из них ставились как раз накануне обнаружения трупов — Ноггса и Хатчинса. И оба они участвовали в тех спектаклях! — Все сходится! — Я захлопала в ладоши. Но хлопала я в одиночку. — Представляет определенный интерес, — оценил мистер Икс. — Общий вид в целом устраивает, однако детали остаются на втором плане. Дойл ощутимо сник, но я — как верная почитательница — решила подбодрить его вопросами: — Вы считаете, что кто-то из театра способен?.. — Так это или не так, мне представляется интересным посетить завтрашнее представление и посмотреть самому. В «Милосердии» собирается все благородное общество Портсмута, с одной стороны, и самые обездоленные — с другой. Хорошее место для объединения людей. Я представлюсь Петтироссо и его артистам. — Дойл провел пальцами по кончикам усов. — Однако… У меня приглашение на два лица. Я знаком с дамами, которые согласятся пойти со мной, и все же… — (Я никогда не забуду взгляд доктора Дойла, обращенный ко мне после этих слов.) — Лишь одна женщина знает истинную причину моего интереса к этому театру. — Я пойду с вами, — выпалила я не раздумывая. — Доктор, для меня это будет большая честь.