Я слышу шорканье его сапог. С каждой секундой он приближается ко мне, но я продолжаю двигаться плавно и ровно. С лязгом задвигаю один замок. Слышу шаги. Второй. Шаги становятся все ближе. Третий… – Какого черта? …тоже с лязгом встает на место. – Эти светящиеся камни ни на что не годны, – ворчит он с самой нижней ступени. Я задерживаю дыхание и прижимаюсь к стене, стараясь скрыться в тени. – Ты идешь? – зовут сверху. Женщина хихикает. – Мы нашли другую бутылку, Крейтон. Давай! – Иду. Когда он, спотыкаясь, поднимается обратно, я считаю его шаги и медленно продвигаюсь по направлению к лестнице. Он пьян. Возможно, сегодня удача на моей стороне. Я внимательно прислушиваюсь к его шагам, пока в комнатах для слуг наверху не становится тихо и все звуки не начинают доноситься из передней части поместья. Открывать хранилище еще раз, чтобы убрать остатки моей крови, нельзя. Только не сегодня. Это слишком большой риск. Я бесшумно поднимаюсь по лестнице, возвращаясь тем же путем, которым пришла. Я не замечаю, как напряжены мои мышцы, пока не выбираюсь на улицу. Оказавшись в ночной прохладе, чувствую, как меня накрывает волна изнеможения. Я не останавливаюсь, но на этой неделе я выжимала из себя все, что можно, и больше не могу игнорировать нужды своего тела. Мне нужно поспать. Нужно поесть. А утром, может быть, даже посмотреть, как Себастьян тренируется во дворе за домом мадам Вивиас. Может быть, это будет даже лучше сна или еды. От этой мысли я чувствую всплеск энергии, как от выброса адреналина. Мне нужно сделать то, что до́лжно. Тени выводят меня из поместья – я иду по извилистой тропинке, пролегающей между кустов и деревьев, уклоняющейся от лунного света, как будто это игра. Главные ворота распахнуты настежь, и хотя мои усталые мышцы умоляют воспользоваться этим легким выходом, я не могу рисковать. Я вытаскиваю из сумки веревку и перебрасываю ее через ограду территории поместья Горста. Волокна впиваются в потрескавшуюся кожу, и каждый рывок наверх отдается в руках болью. Я спрыгиваю с другой стороны и мягко приземляюсь на колени. Сестра говорит, что я похожа на кошку, потому что всегда, когда спрыгивала с деревьев и крыш, на мне не было ни единой царапины. Но мне больше нравится думать, что я похожа на тень. На тени никто не обращает внимания, и они приносят больше пользы, чем считают большинство людей. До дома идти десять минут. Я почти хромаю под тяжестью своей добычи. Как просто было бы отдать мадам Вивиас то, что ей причитается, лечь в постель и проспать двенадцать часов кряду. Но после того, что увидела в хранилище, в той стопке контрактов, – я не могу. Я отворачиваюсь от дома и иду по переулку мимо магазина одежды, где работает моя сестра Джас. Свернув за таверну Горста и зайдя за переполненный мусорный бак, я проскальзываю в городское «семейное жилье». Какая ирония. В четырехэтажном здании расположены двенадцать двухкомнатных квартир, на каждом этаже есть общая ванная и кухня. Это убежище, и получше многих, но меня передергивает от отвращения, когда я вспоминаю, как сильно от него отличается огромное поместье Горста. Дверь моей подруги Ник приоткрыта. Из комнаты слышны рыдания. Через щель я вижу, как ее дочь Фаун сидит, свернувшись калачиком, у стены, и как дрожат ее плечи. У Фаун такая же темная кожа и волосы, как у ее мамы. Однажды Ник сказала мне, что после рождения дочери ее жизнь изменилась – что с того момента больше всего она хочет быть лучшей матерью, даже если ради этого ей нужно будет перейти границы, от пересечения которых она хотела бы оградить свою дочь. Я толкаю дверь и захожу в комнату. Фаун вздрагивает. – Тише, дорогая. Это я, – шепчу я, опускаясь на корточки. – Где твоя мама? Девочка поднимает голову. По ее щекам стекают слезы. Она начинает рыдать с удвоенной силой и раскачивается из стороны в сторону. Ее всю трясет, как будто она пытается удержаться в порывах невидимой бури. – У меня нет времени, – говорит Фаун. Я не спрашиваю, о чем она говорит. Я уже знаю. Я слышу шум шагов и оборачиваюсь. За моей спиной стоит Ник. Ее руки скрещены на груди, на лице застыло выражение ужаса. – Она сделала это, чтобы спасти меня, – ее голос звучит хрипло, как будто она плакала и только усилием воли заставляет себя говорить спокойно. – Пошла к Горсту, чтобы купить мне лекарства у целителя. – Ты умирала, – говорит Фаун, сердито вытирая слезы. Она смотрит на меня. – У меня не было выбора. – Был. Ты могла сказать мне. Я бы не дала тебе подписать этот контракт. Я сжимаю руку подруги. Все дело в отчаянии. Это оно стирает из списка доступных вариантов решения проблемы правильный выбор. Ник знает это не хуже других. – Я пойду вместо тебя, Фаун. Поняла? – говорит Ник. По выражению лица подруги я понимаю, что она настроена весьма решительно – и это разбивает мне сердце. – А что будет со мной? – спрашивает Фаун. Хотелось бы мне, чтобы она не понимала, что ее ждет. Возможно, когда мать займет ее место, ее судьба сложится даже хуже. В Фейрскейпе ни у кого нет желания кормить еще один голодный рот, а те немногие, кто может позволить себе заниматься благотворительностью, заботятся только о размере своего состояния. – Ты возьмешь ее, Бри? – спрашивает Ник. – Ты знаешь, я бы не стала просить об этом, если бы у меня был выбор. Позаботься о ней. Я качаю головой. Я хочу это сделать, но, если мадам Вивиас узнает, что Фаун живет с нами в подвале, последствия будут ужасными – и не только для нас с Джас. Для Фаун – тоже. – Ник, я не могу… – Ты ведь знаешь, мне больше не к кому обратиться, – говорит Ник, но в ее словах нет злобы. Только смирение. – Сколько она должна? Ник вздрагивает и отводит взгляд. – Слишком много. – Сколько. Она. Должна? – Восемь тысяч раконов. Услышав сумму, я вздрагиваю. Это два месячных платежа мадам Вивиас, даже с учетом ее «санкций». Я не знаю, сколько унесла из сейфа Горста, но вполне вероятно, денег в моей сумке хватит, чтобы покрыть весь этот долг. Девочка обращает на меня взгляд огромных глаз, за которые и получила свое имя. В них читается мольба: спаси меня. Если я не сделаю этого, все будет кончено не только для Ник, но и, возможно, для Фаун. В лучшем случае она окажется служанкой какой-нибудь богатой аристократки. А в худшем? О худшем я не могу даже думать. Ник желает дочери добра. Хочет, чтобы она была лучше ее, желает ей лучшей доли. Если я не заплачу мадам Ви, моя жизнь почти не изменится. Наш долг слишком велик, наши жизни давно уже связаны с ведьмой, в сетях которой мы увязли, когда умер дядя Девлин. Нас с Джас содержимое этой сумки не спасет. Но оно может спасти Фаун и Ник. Я достаю из сумки два мешочка. Глаза Ник расширяются. – Где ты это взяла? – Это не важно. Бери. Широко открыв глаза и рот, Ник заглядывает в мешочки и качает головой. – Бри, нет. – Да. Подруга смотрит на меня, и по ее глазам я вижу, как отчаяние борется со страхом за меня. Наконец она прижимает меня к себе и говорит. – Когда-нибудь я верну тебе этот долг. Я найду способ. Клянусь. – Ты ничего мне не должна, – я вырываюсь из ее объятий. Я очень хочу домой. Хочу умыться. Очень хочу спать. – Если бы на вашем месте были мы с Джас, ты бы поступила точно так же. Ее глаза наполняются слезами. Я смотрю, как одна из них стекает по ее щеке, как размазывается ее макияж. Но когда она замечает мою окровавленную руку, на смену благодарности в ее взгляде приходит беспокойство. – Что случилось? Я сжимаю руку в кулак, чтобы скрыть порез на ладони. – Ничего. Просто порезалась. – Просто порезалась? Ты можешь подхватить инфекцию. – Она кивает в сторону спальни. – Пойдем. Я могу помочь. Я знаю, что она меня не отпустит, и следую за ней в крошечную спальню. В комнате стоит шаткий комод и кровать, которую она делит с дочерью. Я сажусь на край постели и смотрю, как она закрывает за собой дверь и достает лекарства. Она опускается передо мной на корточки и наносит на порез мазь. – Он появился, когда ты достала эти деньги, – не вопрос. Утверждение. И я даже не пытаюсь ей врать. – Ты в порядке? Пока мазь впитывается в кожу, я стараюсь сидеть неподвижно. Срастаясь, плоть зудит. – Да. Мне просто нужно немного поесть – и немного поспать. Ник обращает на меня полный недоверия взгляд темных глаз. – Поспать? Бри, ты так вымотана, что я не уверена, что тебе поможет что-то, кроме комы.