– Они могут арестовать тебя, но не меня. Они не посмеют. Кэтлин посмотрела на свою кузину, потом перевела взгляд на Рому, который тоже не сдвинулся с места и продолжал стоять, сложив руки на груди. – Будьте осторожны, – прошептала она и прежде, чем трое полицейских подошли достаточно близко, бросилась прочь. – Именем закона… – Валите отсюда, – сказал Рома по-русски. Полицейские явно не поняли его, но в этом не было нужды – они сразу же узнали в нем наследника Белых цветов и переглянулись. Затем они молча попятились и поспешили туда, куда побежали Венедикт и Маршал, продолжая надеяться, что им все-таки удастся кого-нибудь арестовать. – Джульетта, – сказал Рома, когда полицейские скрылись из виду. – Ты должна встать. Но она не могла пошевелиться. И не хотела. Ее ярость прошла, и теперь ею овладело тупое оцепенение. Она так долго поддерживала огонь в своей груди, что не заметила, как там все выгорело дотла, и теперь, когда пламя потухло, на месте ее сердца зияла обугленная пустота. – Зачем? – пробормотала она. – Ларкспур обманул нас. Он обманом заставил нас сделать за него грязную работу. Рома вздохнул и опустился на корточки. – Джульетта… – Чжан Гутао не был ни в чем виноват, а я застрелила его. – Она не слушала Рому. – И чего мы достигли? Только продолжили кровопролитие… – Не смей, – перебил он ее. – Не смей расклеиваться, дорогая. О чем он? С ней все кончено. Она умерла. – Я застрелила его, намеренно, хладнокровно. Он не причинил мне вреда и просил пощады. – Мы пошли на осознанный риск, чтобы спасти тысячи людей. Ты стреляла ради Алисы. Ради того, чтобы спасти невинную жизнь. Возьми себя в руки. Ну же! Джульетта сделала вдох. Сколько еще людей погибнет на их пути к настоящему чудовищу? И чем она вообще отличается от тех убийц, которые скрываются сейчас в этом городе и которых она пыталась остановить? Она поняла, что плачет, только когда слезы закапали на ее руку. В глазах Ромы отразилась тревога. Он попытался коснуться ее. – Не надо, – выдавила из себя Джульетта, и дыхание ее пресеклось. Она оттолкнула руку Ромы. – Мне не нужна… твоя жалость. Рома тоже опустился на колени. – Это не жалость, – сказал он. – Ты сделала правильный выбор. – Мы охотимся на чудовище, чтобы не дать ему опустошить город. – Джульетта вытянула перед собой окровавленные руки. – Но я… сама превратилась в чудовище. Когда он захотел коснуться ее снова, она не остановила его. Он провел большим пальцем по ее щеке, вытирая слезу, она уткнулась лицом в его грудь, и его руки обняли ее, знакомые, незнакомые, родные. – Чудовище не может скорбеть, – проговорил он, прижимаясь губами к ее волосам. – А ты скорбишь? – чуть слышно спросила она. Не было нужды уточнять, что она имеет в виду, ибо они оба видели сейчас тот взрыв, загубленные жизни, пролитую кровь. – Я скорбел, – так же тихо ответил он. – Скорбел месяцы, годы, оставаясь за воротами кладбища. Но я не жалею, что выбрал тебя. Какой бы жестокой ты себя ни считала, твое сердце бьется ради твоих людей. Поэтому ты и застрелила его. Не потому, что ты безжалостна. А потому, что в твоей душе живет надежда. Джульетта подняла голову. Если Рома сейчас повернется, хотя бы чуть-чуть, они окажутся нос к носу. – Я жалею о том, что мне пришлось выбирать, – продолжал он. Он говорил шепотом, но, несмотря на окружающий их шум и хаос, несмотря на вой сирен и крики полицейских, Джульетта ясно слышала каждое его слово. – Жалею о том, что кровная вражда заставила меня совершить это – я сделал то, что должен был сделать, даже если это сделало меня чудовищем в твоих глазах. Эта вражда продолжает убивать, но я все равно не мог перестать любить тебя, даже когда мне казалось, что я ненавижу тебя. Любовь. Любил. Ненавидел. Любовь. Джульетта отстранилась, но только затем, чтобы посмотреть Роме в глаза. Он не отвел взгляда. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – думала она. Пожалуйста, не разрушай меня опять. – Ты больше не проведешь меня, – продолжал он. – Ты и теперь остаешься все той же неустрашимой девушкой, за которую я готов был отдать жизнь. Я сделал свой выбор, поверив в тебя, – сделай же свой выбор и ты. Ты продолжишь сражаться или сломаешься, рассыплешься на куски? Она всю жизнь делала и то и другое – то сражалась, то начинала рассыпаться на куски. – Ответь мне сначала ты, – прошептала она. Рома напрягся. Он знал. Знал, о чем она хочет спросить. – Ты все еще любишь меня? Рома закрыл глаза. Текли секунды, и Джульетте показалось, что она попыталась перепрыгнуть расселину, но не рассчитала и теперь летит в темную бездну, вниз, вниз, вниз… – Ты что, не слушаешь меня, когда я говорю? – дрогнувшим голосом спросил он. – Я люблю тебя. Я всегда тебя любил. Только что Джульетте казалось, что в ее груди зияет пустота, но нет, ее сердце было живо. – Рома Монтеков, – с жаром сказала она. Он вздрогнул, и в его глазах отразилась тревога. – Что? – Я сейчас поцелую тебя. И, стоя на коленях на пятачке травы возле твердыни коммунистов, на глазах у множества полицейских, под переплетением телефонных проводов Джульетта обхватила лицо Ромы ладонями и поцеловала его в губы со всем пылом четырех потерянных лет. – Прости меня, – прошептал он, когда они оторвались друг от друга. – Прости меня, Джульетта. Она так устала от ненависти, крови и мести и хотела одного – вот этого. Обняв его, она положила подбородок ему на плечо и крепко прижала его к себе. Они вновь обрели друг друга, и ее разум шептал: вот мы и снова вместе – наконец. – Я прощаю тебя, – тихо проговорила она. – И, когда это закончится, когда чудовище будет мертво и город снова станет нашим, мы с тобой поговорим по-настоящему. Рома улыбнулся. И поцеловал ее в шею. – Хорошо. Я не против. – А теперь… – Джульетта разжала объятия. – Нам нужно разыскать чудовище и убить его. Глава тридцать четыре В городе начинается мелкий дождь. Люди на улицах бегут в укрытия, торговцы поспешно сдвигают с тротуаров свои лотки и кричат своим детям поскорее укрыться от дождя, пока не начался ливень… и до того, как с юга придет буря. Теперь слухи уже дошли до всех. Сегодня коммунисты начнут восстание в Наньши. Поначалу они планировали делать это медленно, поднимая фабрики поочередно, но теперь спешат, поскольку услышали, что убит их генеральный секретарь, и испугались, что за членами партии охотится наемный убийца. Они жаждут мести и клянутся поднять всех рабочих города сразу, до того, как кто-то еще будет убит. Дождь продолжает капать. На одной из крыш неподвижно находятся пятеро членов двух банд, не обращая внимания на дождь. Они сидят на бетонной кровле – и одна из девушек подставила лицо ветру, не мешая каплям воды впитываться в ее волосы. Они подавлены. Их попытки спасти лежащую в больнице светловолосую девочку, которую любят трое из них, привели ее на порог гибели. Если сегодня в самом деле вспыхнет восстание, она умрет. Они могут только молиться, чтобы все это оказалось только слухом, пустой молвой. Дует ветер. Пронзительно кричит птица. – Возможно, нам следует бежать. Рано или поздно это помешательство, эта зараза проникнет во все уголки Шанхая. – Но куда же нам бежать? – Люди называют Америку землей обетованной. Девушка фыркает. Только этот звук и способен выразить ее отношение к этой стране, одновременно прекрасной и ужасной, зажатой и полной презрения. Земля обетованная. Земля, где мужчины в белых балахонах и капюшонах с прорезями для глаз ездят по улицам, убивая чернокожих. Где законы запрещают китайцам высаживаться на ее берегах. Где детей иммигрантов разлучают с их матерями на Эллис-Айленде навсегда. Даже земля обетованная должна иногда приходить в себя. И хотя под ее гнилью, возможно, таится красота, хотя она велика, открыта и обильна, хотя она прячет тех, кто хочет спрятаться, и льет свет на тех, кто желает стать знаменитым, она находится не здесь и до нее далеко. – Наше место здесь, Рома. И так будет всегда. Ее голос дрожит, ибо она уверена в том, что говорит. Они обманывают себя, мнят, будто они наследники, принц и принцесса, восседающие на золотых тронах империи, блестящей и богатой. Но это не так. Они преступники – преступники, стоящие во главе империи воров, наркоторговцев и сутенеров и готовящиеся унаследовать город, который деморализован и повержен, город, который смотрит на них с тоской. Шанхай знает это. Он всегда это знал. Весь этот чертов город вот-вот рассыплется в прах.