– Я дурак! Я скотина! Похотливая! – Еще! – Виноват я! Виноват! Прощай уже, хватит мучить… Молчание. Волны. Просто волны. Не топят, не швыряют, как щепку. Ко дну не тянут. Качают. Ласковые – жуть. У меня от этой ласки поджилки трясутся – хуже, чем в шторм. Сейчас брякну что-нибудь, дернусь невпопад – тогда уж точно конец! Осторожничаю. Нащупываю ногами дно. Встаю по грудь в воде. Перед глазами все плывет. Ну да, вода, потому и плывет. Была б земля, бежало бы. Моргаю: раз, другой. Вижу. Вижу ее. Она – вода. Или вода – она? Морская вода решила принять форму… Очень, знаете ли. Ну просто очень. Это я про форму. В целом, тощенькая, вроде Филомелы, но грудь… Куда там Филомелиным статям! В паху горячо, тяжело. Вода – не та, которая она, а та, которая вода! – мое горячо ни капельки не остужает. И тяжело не облегчает, напротив. Афродита Пеннорожденная! Умоляю, сделай так, чтобы она не заметила! Но какая все-таки грудь! – Ах ты мерзавец! Опять она за свое. – Думаешь, извинился, так и пялиться можно?! Сердится. Не сердится? Не могу понять. – Если нельзя, я не буду. – Не будет он! Нет, вы послушайте! Он не будет! – Прости еще раз. Ты только скажи, я отвернусь. Она колеблется. Как? Очень просто. Вся ее красота, какую я вижу, идет рябью: мелкой, едва заметной. Кожа покрывается радужной чешуей. Или это вода бликует, а мне мерещится? За ее спиной бесшумно вспухает водяной горб. Горб? Хвост! Рыбий, здоровенный. Хвост задумчиво ходит из стороны в сторону. У меня отвисает челюсть. Она идет рябью, а на воде от хвоста ряби не остается! – Ладно, смотри, – милостиво разрешает она. – Только даже не думай! Всем своим видом я показываю, что не думаю. И раньше не думал. – Если нимфа, так сразу и ноги раздвинула, да? Перед первым встречным?! – Ноги? Я изумлен: – Какие ноги? У тебя же хвост! Предательское воображение рисует в деталях: как оно, с хвостатой? Она оглядывается через плечо на собственный хвост. Впервые увидела, что ли? Смотрит. Морщит носик. И начинает хохотать: звонко, заливисто. Как тут удержишься? Я тоже смеюсь. Хохочем на два голоса, хватаемся за животы. Вода вокруг нас закручивает игривые пенные барашки. Словно в овечьем стаде купаемся. – Насмешил! Ишь ты, хвостом попрекает. Насмотрелся? – Нет! Соврешь – обидишь. Обидишь – утопит. Не хочу я врать. Не умею. Спросите Гермия, он подтвердит: лжец из меня аховый. – Век бы на тебя смотрел. И не только смотрел бы. Так ведь утопит. – Я такая страшная? Боишься взгляд отвести? – Ты красивая. Очень. Волосы зеленые, темные, как водоросли. А что? Мне нравится. Мне все нравится, не одни волосы. Глаза синие с зелеными искрами. Морская волна под солнцем. Черты лица тонкие, точеные. Светятся, будто лампада под водой горит. Живой перламутр. Плечи, руки. Гибкие, но сильные. Талия тоньше, чем у Филомелы. Мне даже хвост ее – и тот нравится. Ну, про грудь я уже сказал. – Подлизываешься? – Нет, правда! Я что вижу, то и говорю! – Честный, что ли? – Честный. А может, глупый. – Тогда скажи, честный: я красивая – как кто? Как что? «Как богиня!» – едва не брякнул я. Я не задумывался, понравится ей сравнение или нет. Просто хотел объявить и не смог. Как утренняя заря? Нет, тоже не то. – Как не знаю кто. Впервые такое вижу. – Как не знаю кто, – нараспев повторила она. Я ждал насмешки, но голос ее сделался мечтательным. – Впервые такое. Такое – это я. Ты случайно не аэд[81]? Где твоя сладкозвучная лира? С песен бы и начал, сказитель! А то дождался, пока заснула на камешке – и уже тут как тут, крадется! Меч у него золотой! Воткнуть собрался, да? Хорошо, я сплю чутко! – Какой еще меч?! – возмутился я. – Какой-какой! Его ты тоже впервые увидел? И рукой показывает. Чтобы, значит, сомнений не осталось. Ну да, туда и показала, куда же еще? Я думал, вода меня укроет, так она воду сделала прозрачней воздуха. Все видно, хоть ложись и помирай. Стою красный от стыда. Носом шмыгаю. – Не зря свое имя носишь. Золотой меч? Ага, всегда наготове. Нет уж, теперь я ученый! Мне Горгон за глаза хватило. Считает меня Хрисаором? Золотым Мечом? Пусть считает. С женщинами спорить – себе дороже. Чего доброго, разозлится и утопит уже навсегда. Никогда не думал об имени Хрисаор с такой стороны. – Да я что… – А он, выходит, что!.. – Я ж ничего! – А он, выходит, ничего! Смеется. Наверное, это хорошо. – Я познакомиться хотел… Ну, не я. Уже ясно, что не я. Он познакомиться хотел, а мне отдувайся! – Знаем мы ваши знакомства! Вроде издалека не видно, кто я. «Имя, – прошелестел в памяти далекий прибой. – Природа, возраст.» Я посмотрел на нее. Иначе, пристально, не смущаясь. Из морских, да. Нимфа. «Если нимфа, так сразу…» Старше меня. Понятное дело, старше! Насколько? Нет, не стану туда смотреть. Еще обидится! Начну ее возраст разглядывать, решит, что я ее в старухи записал. Имя? Течет. Меняется. Все время остается собой, ни на миг не оставаясь неизменной. – Каллироя, – выдохнул я. – Прекраснотекущая. – Каллироя, – поправила она, – дочь Океана. «А я Гиппоной, сын Главка…» Я вовремя прикусил язык. Если Горгон не удалось до конца убедить, с Каллироей лучше и не пытаться. – Ты уже знаешь мое имя, – выкрутился я. – И знаешь, что я ничего дурного не хотел! Я бы тебя не обидел, ни за что! Океанида уперла руки в бока: – А кто за мной подглядывал? Кто скалой притворялся? Кто подкрадывался? – Я, что ли?