— Наши наказания несут неизбежный урок, — сказала Тамалан. — Это намного больше, чем боль. Данкан уселся на пол у ее ног. Из этого положения Тамалан выглядела черной и зловещей фигурой. — Мы не наказываем крайним страданием, — сказала она. — Страдание — это то, что приберегается для перехода через спайс в ранг Преподобной Матери. Данкан кивнул. Из сведений в библиотеке он знал о «Спайсовой Агонии», — таинственном испытании, порождавшем Преподобную Мать. — И, при всем том, главные наказания болезненны, — сказала она. — Они также эмоционально болезненны. Эмоция, пробуждаемая наказанием, всегда является той, которую мы разглядели как главную слабость повинного — и, поэтому, наказание усиливается. Ее слова наполнили Данкана неопределенным страхом. Что они сделают со стражами? Он не мог говорить, но в том и нужды не было. Тамалан еще не закончила. — Наказание всегда завершается десертом, — сказала она и хлопнула руками по коленям. Данкан нахмурился. Десерт? Это часть пиршества, как может пиршество быть наказанием? — Это не на самом деле пиршество, но идея пиршества, — сказала Тамалан. Ее когтистая рука описала круг в воздухе. — Приходит десерт, что-то абсолютно неожиданное. Наказуемый думает: «Ага, я наконец прощен!» Ты понимаешь? Данкан покачал головой из стороны в сторону. Нет. Нет, он не понимал. — В этом сладость момента, — сказала она. — Ты прошел через все, причиняющее боль пиршества, и достиг в конце чего-то, что ты способен смаковать. Но! Пока ты смакуешь это и приходит самый болезненный момент из всех — понимание, что это не удовольствие напоследок. Нет, разумеется. Это — главная боль самого главного наказания. Это накрепко связано с преподносимым Бене Джессерит уроком. — Но что она сделает с охраной? — Данкан с трудом заставил себя произнести эти слова. — Я не могу сказать, как именно накажут каждого. Мне нет нужды это знать. Я могу тебе только сказать, что для каждого из них это будет по-разному. Тамалан явно ничего больше не скажет. Она вернулась к лежащему перед ней уроку на завтрашний день. — Завтра мы продолжим, — сказала она, — изучать происхождение различных акцентов и разговорного галаха. Никто больше, даже Тег или Патрин, не ответит на его вопросы о наказаниях. Даже охранники, когда он потом их повстречал, отказались говорить о своих испытаниях. Некоторые реагировали сухо на его заискивания, и никто с ним больше не хотел играть. Не было прощения среди наказанных. Хоть это было абсолютно ясно. «Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!..» Оттуда-то и началась его глубокая ненависть к ней. Его ненависть к ней разделили все старые ведьмы. Будет ли эта молодая, как все старые? «Проклятие Шванги!» Тогда он потребовал от Шванги: — Зачем тебе было их наказывать? Шванги некоторое время помолчала, не зная, что ему ответить, затем сказала: — Здесь, на Гамму, для тебя опасно. Есть люди, желающие причинить тебе вред. Данкан не спросил, почему, это была еще одна область вопросов, на которые ему еще никогда не отвечали. Даже Тег не ответит, хотя само присутствие Тега подчеркивало тот факт, что ему грозит опасность. А Майлз Тег был ментатом, который должен знать много ответов. Данкан часто видел, как глаза старика поблескивают, говоря о том, что его мысли блуждают где-то далеко. Но ментат не давал ответа на такие вопросы как: — Почему мы здесь, на Гамму? — От кого ты меня охраняешь? Кто хочет причинить мне вред? — Кто мои родители? При всех этих вопросах он натыкался на молчание или, иногда, Тег мог проворчать: — Мне нельзя тебе отвечать. Библиотека была бесполезна. Он выяснил это, когда ему было всего восемь лет, и главной его наставницей была неудавшаяся Преподобная Мать по имени Луран Гиэза — не такая древняя, как Шванги, но уже достаточно в годах — за сотню ей перевалило в любом случае. По его запросу библиотека поставила ему информацию о Гамму: Гиди Прайм, о Харконненах и их падении, о различных конфликтах, во время которых Тег был командующим. Ни одна из этих битв не обернулась большой кровью. Некоторые комментаторы писали о «бесподобных дипломатических способностях» Тега. Но один факт вел к другому, Данкан узнал о времени Бога-Императора и об укрощении его подданных. Эта эпоха на недели завладела вниманием Данкана. Он обнаружил среди материалов библиотеки старую карту и спроецировал ее на фокусную стену. Накладываемый голос комментатора сообщил ему, что этот самый Оплот был Центром Управления Рыбословш, покинутым во время Рассеяния. Рыбословши! Данкану захотелось жить в то время, служить одним из советников — мужчин в женской армии, поклонявшейся Богу-Императору. «О, если б только жить на Арракисе в те дни!» Тег с удивительной охотой шел на разговоры о Боге-Императоре, всегда называя его Тираном. Замок библиотеки открылся, и информация об Арракисе-Ракисе хлынула на Данкана. — Увижу ли я когда-нибудь Ракис? — спросил он Гиэзу. — Тебя и готовят для жизни там. Этот ответ его изумил. Он в новом свете увидел все то, чему его учили об этой отдаленной планете. — Почему я буду жить там? — На этот вопрос я ответить не могу. Он с возобновленным интересом вернулся к изучению этой загадочной планеты и ее жалкой церкви Шаи-Хулуда, Разделенного Бога. Черви. Бог-Император стал этими червями! Сама мысль об этом наполняла Данкана благоговейным трепетом. Может быть, здесь и есть что-то, достойное поклонения. Эта мысль нашла живой отклик в его душе. Что заставило человека по своей воле пойти на такую ужасную метаморфозу? Данкан знал, что думают охрана и все остальные в Оплоте о Ракисе и о главных жреческих институтах тамошней религии. Насмешливое замечание и смех объяснили ему все. Тег сказал ему: — Мы никогда, наверное, не узнаем полную правду, паренек, но мое тебе слово — это не религия для солдата. Последнюю точку поставила Шванги: — Ты должен выучить все о Тиране, но никак не верить в его религию. Это ниже тебя, это достойно презрения. Как только Данкан мог урвать момент от занятий, он жадно погружался во все, что поставляла ему библиотека: Святая Книга Разделенного Бога, Сторожевая библия. Оранжевая Католическая библия и даже Апокрифы. Он узнал о давно исчезнувшем бюро веры и о «Жемчужине, Которая Есть Солнце Понимания». Сама идея червей его привораживала. Их размер! Большой червь мог бы вытянуться от одного конца Оплота до другого. Во времена до Тирана люди ездили на червях, но сейчас жрецы Ракиса запретили это. Он зачитывался докладами археологической экспедиции, обнаружившей примитивную не-палату Тирана на Ракисе. Это место называлось Дар-эс-Балат. Отчеты главы экспедиции археологов Хади Бенотто были помечены: «Доступ закрыт, согласно распоряжению ракианских жрецов». Шифром сведений по этой теме Архива Бене Джессерит была вытянутая в длину единица. То, что обнаружила Бенотто, просто завораживало. — Ядрышко самосознания Бога-Императора в каждом черве? — спросил он Гиэзу. — Так утверждают. Но, даже если это правда, черви имеют лишь сознание, но не разум. Сам Тиран говорил, что погрузится в бесконечный сон. Ни одно учебное занятие не обходилось без особой лекции, объяснения взглядов Бене Джессерит на религию, до тех пор, пока он наконец не добрался до хроник, называемых «Девять дочерей Сионы» и «Тысяча сыновей Айдахо». Глядя прямо в лицо Гиэзе, он требовательно попросил: — Меня тоже зовут Данкан Айдахо. Что это значит? Гиэза всегда двигалась так, как будто навечно осталась в тени своей неудачи — длинная голова опущена, водянистые глаза устремлены в землю. Этот разговор состоялся почти вечером в длинном холле перед гимнастическим залом. Гиэза побледнела. Когда она ему не ответила, он вопросил: — Происхожу ли я от Данкана Айдахо? — Ты должен спрашивать у Шванги, — она говорила так, как будто слова причиняли ей боль. Этот набивший оскомину ответ его разозлил. Она ведь понимает — ему скажут что-то, лишь бы заткнуть рот, почти не давая никаких сведений. Шванги, однако, оказалась более откровенной, чем он ожидал. — Ты одной крови с Данканом Айдахо. — Кто мои родители? — Они давно мертвы. — Как они умерли? — Я не знаю. Ты попал к нам сиротой. — Тогда, почему же люди стараются причинить мне вред? — Они страшатся того, что ты можешь сделать. — Что я могу сделать? — Выучить наши уроки. Со временем тебе все станет ясно. Заткнись и учись? Еще один знакомый ответ. Он повиновался, потому что уже научился узнавать, когда двери перед ним заперты. Но теперь его пытливый разум встречал другие отчеты про времена Голода и Рассеяния, про не-палаты и не-корабли, которые нельзя было проследить даже с помощью самых мощных ясновидческих умов во всем мироздании. Здесь он столкнулся с фактом, что потомки Данкана Айдахо и Сионы — людей, служивших Тирану, Богу-Императору — были невидимы для пророков и провидцев. Даже кормчий Космического Союза, глубоко погруженный в меланжевый транс, не мог засечь таких людей. Сиона, как говорилось в отчетах, по прямой линии происходила из рода Атридесов, а Данкан Айдахо был гхолой.