Я хотел сказать, что у нас схожий склад ума, нам нравятся одни и те же вещи, в нас больше общего, чем нам самим кажется. Но вместо этого сказал совершенно другое: — Очень человечный жест, и у тебя получилось куда деликатнее, чем у меня. Ставлю это в число самых приторных банальностей, какие когда-либо произносил. Ты ничего не ответил. — Что? — повторил я за тобой эхом. — Ничего. — Потом, после паузы: — Кажется, я начинаю тебя понимать. — Правда? Давай поподробнее, потому что я сам себя плохо понимаю. — Ты не прост, — сказал ты. — А ты — прост? — Сомневаюсь. Мы стояли безгласно, стараясь не вглядываться друг в друга, и хотя оба полностью оделись и могли бы уйти из павильона, ни одному не хотелось уходить без другого. Я сказал, что мне нужно отлить. Давал тебе возможность выйти из раздевалки без меня. Чувствовал, что поступаю правильно. На следующий день — в субботу утром — по дороге на рынок фантазия моя уж совсем разыгралась. Был славный безоблачный летний пляжный день, и я думал о том, чем ты мог заниматься вчера вечером и уехал ли на выходные. Погода еще стояла прохладная, но в моем воображении нарисовалась дачка, которую ты наверняка делил с друзьями; мне вдруг привиделось, что вчера ты выпил лишнего. Все, впрочем, знают, что ты встаешь рано, и накануне друзья дали тебе поручение купить с утра молока, а может, и бей-глов, и всякого разного, да не забудь чего-нибудь вкусного, добавил кто-то. Еще совсем сонный, ты выходишь из домика, а перед тобой — это изумительное утро. Встал только ты один, ты один на дорожке. Как прекрасно. Погода прекрасная. Вокруг тишина, ничем не нарушенная. Я слышу твои шлепанцы на пыльных плитах. Ты счастлив. Вчера вечером — отличный ужин, добрые друзья, интересная беседа, славное вино, великолепный секс. Душ ты не принял, да и не собираешься, пока не выкупаешься в океане. Прежде чем выйти, ты просто надел вчерашние шорты и футболку, без трусов. Как в раю. Ты решил всех удивить, купить что-нибудь вроде торта — а чего нет, думаешь ты, что-нибудь местной выпечки, со странными ягодами и из зерен, которые растут только здесь. Мне бы такое поручение. Вдруг я оказываюсь там вместе с тобой, вот бы прогуляться рядом, мы же никогда не гуляли вместе, а купить бейглов и всякого разного плюс что-нибудь вкусное субботним утром на пляже — это же так просто, так незамысловато, такой источник чистой, простой, незамутненной радости. Другая же часть моей души хочет, чтобы вместо этого ты попросил меня принести всем молока и еды на завтрак. Я знаю: как только я вышел бы из дома, ты нашел бы повод заговорить обо мне с теми, кто уже пьет кофе. Они, скорее всего, слышали прошлой ночью наши стоны с другого конца дома, и кто-то наверняка что-то скажет, скорее всего, в шутливом тоне: «Вы тут составляете зверя о двух спинах, отдышаться-то не пробовали?» Все смеются, отчасти потому, что я в кругу твоих друзей новичок. Ты смеешься с ними, а потом, во внезапном порыве, срываешься и выбегаешь из дома — я еще и двадцати шагов не сделал по дорожке, а ты уже бежишь следом: «Я хочу пойти с тобой». Я оглядываюсь, улыбаюсь. Есть и другой субботний сценарий: ты говоришь, что пойдешь за едой к завтраку, а мне предлагаешь остаться. «Выпей кофе с Эсмеральдой. Я все сделаю», — говоришь ты. Как только за тобой закрывается стеклянная панель, остальные затевают разговор. Я среди них новичок, Эсмеральда подает мне свежесваренный кофе. «Обращайся с ним хорошо, — говорит она, — не обижай его». «Да хорошо я с ним обращаюсь». «Ты его любишь?» «Люблю ли я его? Я от него без ума». Но это ее, похоже, не удовлетворяет. В кухню забредают еще две ранние пташки, наливают себе кофе. «Но он же тебе нужен?» — спрашивает один из двух. Эту сцену я могу воспроизводить в воображении целый день. Все говорит о том, что я тебе нужен. Но от тебя самого — ни знака. В ту же субботу ночью ты наконец мне приснился. Я гуляю с Мод в районе Линкольн-сквер. Мы вышли из кино и столкнулись с тобой и твоим партнером — все оказались на одном тротуаре. Конец лета, ты уже неделю с лишним не показывался на корте; увидев тебя прямо перед собой, я так опешил, что, не успев прорепетировать обычное прохладное приветствие, вместо рукопожатия протянул к тебе руку и коснулся щеки. Я никогда бы на это не решился, но какая-то часть души уже сообразила, что это, скорее всего, сон, и знает, что в снах так поступать вовсе не зазорно, особенно если люди не виделись неделю с лишним. Полагаю, что подтолкнула меня к этому твоя загоревшая шея, обнаженная до самой блестящей ключицы. А потом там, в моем сне, ты делаешь нечто еще более обескураживающее. Ты не только не отшатываешься от моей смелой ласки прямо на глазах у твоего партнера, ты тянешься навстречу моей руке, потому что тебе это приятно, и, прижавшись к моей ладони, ты пытаешься ее удержать. Сразу после этого мы обмениваемся рукопожатием, наверное, чтобы скрыть произошедшее, а потом начинаем всех всем представлять. Мод и твой партнер говорят о том, как им понравился фильм. «А ему явно не понравился», — говоришь ты, указывая на меня. «Да ты что!» — восклицает Мод, решив всех посмешить за мой счет. Мы интересуемся, в какую сторону вы идете. Оказывается, что в одну с нами. В какой-то момент он и она оказываются впереди, а мы двое приотстаем, почти намеренно от вас отдаляясь. Мы никогда еще не гуляли вместе и вот идем, и настолько вместе мы за эти два года еще не были. Ты ухватил меня за руку и не отпускаешь. Конечно же, это сон, думаю я. — Сто лет тебя не видел, — говоришь ты. — Давай пройдемся вместе. — А они как же? — спрашиваю я, неверно поняв твои слова, и тут соображаю, что понял совершенно верно. — Переживут, — говоришь ты. И как только ты это произносишь, я с неколебимой уверенностью понимаю, что эти несколько минут, которые мы будем шагать, держась за руки, вдвоем, — они, даже во сне, гораздо реальнее и прекраснее всего, что я знал в этой жизни, и если я назову то, что со мной было все эти годы, «жизнью», то солгу. Счастье, явившееся в этом сне, осталось со мной на весь день. Одно я решил твердо. В следующий раз, увидев тебя, я сделаю в точности то, что сделал во сне. Дотронусь до твоей щеки — либо на корте, либо в павильоне, либо в раздевалке, но это случится обязательно. Иначе-Иначе — что? Застрелюсь? Что, честно? Но при нашей встрече после этого сна ничего из задуманного мне не удалось. Ты опять казался холодным, как будто подглядел мой сон и так напугался, что решил держать меня на расстоянии. Интересно, может, во вселенной сновидений сны умеют летать и опускаться на других сновидцев, устраивать тайные сходки в темных аллеях наших ночей, оставлять друг другу зашифрованные послания — и ведь именно этого мы, наверное, от них и хотим в тех случаях, когда самим нам не хватает духу высказаться напрямую. Сны задерживаются на лице, в улыбке, в голос проникает тембр желания, которое мы не потрудились скрыть во сне. Мне очень хотелось, чтобы ты взглянул на меня повнимательнее и спросил: «Ты этой ночью видел меня во сне, да?» Когда я вновь увидел тебя на следующее утро, элемент неожиданности, который мог бы оправдать это внезапное проявление приязни, разбился о твою тут же прозвучавшую жалобу на плохое содержание кортов. Потом, в четверг, ты вообще не появился. Пришлось ждать целую вечность, до понедельника. И все же радость от случайной встречи с тобой во сне не изнашивалась, да и скрыть ее я не мог; ею окрашивался каждый час моего дня, и в результате у меня развился страх не того, что ты окажешься не тем человеком, который встретился мне во сне, а того, что радость, родившаяся в этом сне, когда ты взял меня за руку и сказал: «Давай пройдемся вместе», — постепенно и безвозвратно испарится, без предупреждения, так, что я этого даже не пойму. Как ее удержать, не отпустить... В пятницу, около полудня, я решил сходить на корт. День для начала весны был необычайно теплый, мне хотелось оставить в прошлом все, что случилось за этот день, и порадоваться погоде. В шкафчике у меня лежала запасная форма, идти домой переодеваться нужды не было. Только я вошел в павильон — и тут ты, Манфред. Было три часа дня, в это время я почти никогда не хожу играть, и ты, как выяснилось, тоже. Ты рано освободился в школе и корт себе не зарезервировал. Ты спросил нас с Харланом, не согласимся ли мы сыграть в парах, если ты найдешь четвертого. Четвертого найти несложно, заметил я. И надо же так случиться, что ты заприметил пожилого джентльмена, который когда-то попросился сыграть с тобой, а с тех пор ни разу не рискнул повторить свою просьбу. Он согласился моментально и бросился в раздевалку за своей ракеткой. Было совершенно ясно, что ты терпеть не можешь кого-то о чем-то просить. Ты так смущенно и нервно обратился ко мне с просьбой поиграть, что, дабы тебя успокоить, а может, и потому, что спрашивал ты в присутствии Харлана, я ничего не придумал, кроме как протянуть руку, положить ладонь тебе на щеку и сказать, что, разумеется, конечно же, да. Ты не отпрянул, но и ко мне не потянулся. Однако ты улыбнулся, и я улыбнулся тоже. Мы не произнесли ни слова. — Меня это очень радует, — сказал я в конце концов. — Мы же никогда раньше вместе не играли. — Знаю, — сказал ты. — Меня тоже. Ни ты, ни я до конца не поняли, о чем говорит другой, но, как и во сне, словам этим можно было придать бесконечное число смыслов; ну и прекрасно, потому что нам нравилось думать, что у них несколько значений, одно очевидное, другое не столь очевидное, третье — подразумевающееся, но неуловимое для нас обоих, потому что каждое из этих значений так плотно переплелось с другими, что все три в итоге стали значить одно и то же. — А потом можем сходить чего-нибудь выпить, — предложил я. Может, я и торопил события. — А, ты об этом, — сказал ты, как бы пытаясь показать: ты не забыл, что смутное упоминание про «выпить» однажды уже прозвучало, и ты это помнишь. На миг мне показалось, что ты сейчас обратишь в шутку либо само мое предложение, либо заложенный в него смысл. Твой откровенный сарказм меня удивил. Ты хочешь поставить меня в неловкое положение, прежде чем отказать? — Только я угощаю, — сказал ты. После тенниса мы зашли в бар на Коламбус-авеню. Четверть пятого, солнце светит вовсю, мы сидим в мокрой спортивной форме в кафе, на тротуаре. Голые коленки соприкасаются, ни ты, ни я не меняем позы. Можно поболтать о пустяках. Но я — старше, я сразу перехожу к сути. — Расскажи про своего партнера, — говорю я. Из того, как ты реагируешь на мои слова, я вижу, что ты хочешь сделать вид, будто они для тебя полная неожиданность, но потом передумываешь. Сейчас не время для уклончивости, карты выложены на стол. — Да нечего рассказывать. — Нечего? — Мы вместе со студенческих времен. — Но? — Да никаких но. Я знаю, ты, скорее всего, не это хотел услышать. — Так ты знаешь. Я имею в виду про меня. — Не уверен. Но, думаю, да. — Как деликатно ты это высказал. — И? — И ничего. Я про тебя думаю. — А потом ты добавил: — На самом деле, очень много. Я понял: первую настоящую карту на стол выложил ты. Меня это восхитило. А моя была всего лишь джокером. Я опустил правую руку под подлокотник кресла и схватил твою левую, которая тоже свисала ниже подлокотника. Ты этого не ожидал, и я почувствовал, что какой-то частью души воспротивился. Но отпускать я не хотел, не сейчас. — Я тоже живу не один, — сказал я. — Но все, что ты сказал, я мог бы повторить. — Так повтори. Вот как ты отбиваешься — в голосе что-то ехидное, язвительное. Так и надо. Ладонь твоя расслабляется и даже обхватывает мою. Как же я рад, что не сдался. — Мы вместе уже почти год, — говорю я, — но думаю я всегда о тебе — даже когда мы занимаемся любовью. — Теперь меня уже не остановишь. — Особенно когда мы занимаемся любовью. — И? Я молчу. — Я хочу знать. — И ничего. Тебе что, описать в деталях? — Нет, — говоришь ты. — Вернее, да, давай. Мне очень понравилось, как ты это сказал. — Я постоянно о тебе думаю. Даже когда я на тебя не смотрю, я слежу за тобой. Я все про тебя знаю. Знаю, где ты живешь, где жили в Германии твои родители, даже знаю, в какую школу ты ходил в Виргинии, знаю девичью фамилию твоей матери. Продолжать? — Я могу в точности то же сказать про тебя. — В каком смысле? — Я знаю, когда ты ходишь на теннис, куда потом едешь на метро, знаю, где ты живешь, — могу продолжать очень долго. Про Мод я тоже все знаю, она тоже есть на фейсбуке. Никогда не забуду тот миг, когда меня вдруг озарило: мы — зеркальные подобия друг друга. И вот... Столько месяцев, столько потерянного времени. — Что еще ты про меня знаешь? — спросил ты. — Я знаю, какую ты носишь одежду, цвет каждого твоего галстука, знаю, что носки ты надеваешь до, а не после брюк, иногда используешь подворотнички, рубашку застегиваешь снизу вверх, я знаю, что хочу знать тебя до конца своих дней. Каждую ночь хочу видеть тебя обнаженным. Хочу смотреть, как ты чистишь зубы, бреешься, хочу брить тебя, когда тебе самому не хочется бриться, хочу ходить с тобой в душ, втирать лосьон тебе в колени, в предплечья, в бедра снутри, в ступни, в милые пальчики. Хочу смотреть, как ты читаешь, хочу читать тебе, ходить с тобой в кино, готовить с тобой вместе, устраиваться рядышком перед телевизором, а если тебе не нравится камерная музыка, я откажусь от подписки и буду смотреть с тобой детективы — как скажешь, так и будет. Я прямо сейчас хочу лечь с тобой рядом без одежды. Я хочу одного: быть с тобой, быть таким, как ты.. Ты не дал мне закончить. — Я хочу сегодня вечером тебе позвонить.