— Никого не бойтесь, Анна, — сказал он. — Слышите, никого! Вам некого бояться на этом свете, кроме Бога. И помните, что вы должны обо всем этом написать. Это для меня важно. Она кивнула. — Я попробую… Я обещаю… В тамбур выскочила проводница и, отсекая от нее доктора своим мощным корпусом, взялась опускать железный щит, который скрипел и не хотел опускаться. Аня выглянула из-за ее плеча — доктор шел рядом, ускоряя и ускоряя шаг. — И обязательно, Анна, дочитайте книгу, которая у вас в сумочке. Поверьте ей. Мы еще с вами вернемся к этой теме. В ней всё и дело… — Хорошо! — закричала она поверх плеча проводницы. — Я обязательно, обязательно… Я постараюсь… Но доктор уже отстал. Глава 25 В МОСКВЕ На другой день, ближе к вечеру, они с Кленой навестили Иванова — он лежал в отдельной палате, куда их пустили без разговоров. Оказалось, что с ним все не так уж и страшно, и через пару недель он, скорее всего, выпишется. У него были забинтованы левая рука и нога, откуда извлекли кучу осколков, да сломано несколько ребер, но в целом, как сказал врач, состояние было вполне удовлетворительным. Ане нужно было поговорить с Ивановым и вернуть деньги, но не при Клене же. Тем более что он избегал Аниного взгляда, а на ее «Здрасьте» только кивнул. Она для приличия побыла в палате десять минут, пожелала скорейшего выздоровления и оставила супругов наедине. Вечером следующего дня они пошли с Сережей Птушко в кино на «Последнего воина», но вместо того чтобы смотреть фильм, два часа проговорили в кафе кинотеатра. Как-то так получилось. Птушко внимательно ее выслушал, ни разу не перебив, и долго рассматривал пузырек с эликсиром бессмертия, долго-долго, а когда возвращал пузырек Ане, лицо у него было очень серьезным. Потом он стал рассказывать о своих приключениях в Мокше, но они, конечно, не шли ни в какое сравнение с Аниными, потому что все, там случившееся, каким-то невероятным образом оказалось от него сокрыто. — Я вообще вас не видел, Ань. — И Сергей рассказал, как, спрыгнув с поезда еще на ходу, сделал мощный бросок и залег на крыше товарняка прямо напротив станции, откуда отлично просматривалась вся привокзальная площадь, включая перрон, кусты и саму станцию. Поезд постоял две минуты и отвалил восвояси, но, сколько ни ждал Сергей, сколько ни озирал округу, ни Ани с доктором Лоренцем, ни джипа с бандитами не заметил. Тогда он спрыгнул с вагона и прочесал местность — прочесал грамотно, как учили в ВДВ, но, кроме бомжа, спящего у батареи, и кассирши, дремлющей за окошком, не обнаружил ни единой живой души в радиусе километра. Нет, фонари не гасли. Да, маленькую площадку сразу за станцией он, разумеется, видел. Там еще полно битого стекла, он чуть кроссовки не пропорол. Сергей четырежды звонил Ане со станции, но все звонки ушли как в могилу, ни ответа, ни привета, а на сообщение, которое он отправил, до сих пор так не пришло подтверждения, что оно доставлено или же не доставлено абоненту. Что же касается поезда, на который Аня с Кленой сели в Рузаевке, то он прошел Мокшу без остановки, поэтому Сергей приехал в Рузаевку на следующем, проторчал там полдня, обшаривая округу и пытаясь связаться с Аней. Потом поехал в Москву. Вот и все. Аня ничуть не сомневалась в правдивости Сережиных слов — все, безусловно, так и было, как он рассказывал, и они, не сговариваясь, оставили тему Мокши в покое, прекрасно понимая, что она не для их средних умов. Аня была благодарна Сереже за это, да и вообще за все, и ей было очень стыдно, что в какой-то момент она его в чем-то подозревала. Шеф «Загадок и Тайн» весьма кстати оказался в срочной командировке, — его секретарша рассказывала всем желающим, как ему накануне позвонили из Питера и предложили возглавить жюри какого-то международного конкурса фантастов вместо заболевшего Ежи Кунца, и шеф не смог отказаться. «Слава Богу, — подумала Аня, — не надо отчитываться». Ей нужно было какое-то время, чтобы свыкнуться с этой историей. Пару дней ее имя действительно не сходило с первых полос газет — в этом она убедилась в первый же вечер, достав из почтового ящика скопившуюся прессу. Полночи она провела на кухне, читая газеты и время от времени ныряя под душ — в Москве стояла жара. Ничего нового о похищении в Воложске она не вычитала, правда, в последнем «МК» была довольно подробная информация о том, что Клена Иванова была неожиданно отпущена террористами и уже вернулась домой, — там были фотографии дома Ивановых в нескольких ракурсах и фотографии самой Клены, стоявшей у ворот с несколько растерянным выражением лица. От интервью она наотрез отказалась, и это подавалось в газете как результат колоссального стресса, которому она подверглась. «Что же касается группировки «Альфа», похитившей Клену Иванову, — зевая, читала Аня, — то в пресс-центре МУРа нам сообщили, что трое из членов организации задержаны и уже дают показания». В другой газете утверждалось, что задержанные преступники прямиком переведены в тюремную больницу, поскольку им требуется неотложная медицинская помощь». «Как это понимать? — подумала Аня. — С ума они там, что ли, сошли?.. Вообще-то немудрено». Сама она старалась не вспоминать о Мокше и гнала взашей всякую мысль о ней. В этом же номере была помещена фотография Оксаны Минербу, объявленной в федеральный розыск по подозрению в причастности к похищению К. Ивановой и взрыву машины А.Е. Иванова. Но фотография была столь неудачной, что, если бы не подпись «Минербу Оксана Георгиевна», Аня никогда не узнала бы в этой немолодой худощавой женщине с ввалившимися глазами ту затаенную, необратимо-лютую дочь Лоренца, голос которой даже теперь, спустя несколько дней, все еще стоял у нее в ушах: «Я тебя ненавижу! Так и знай!..» За что? Грешным делом Аня думала, что ее тоже начнут осаждать журналисты, но за два дня ей позвонили только с телеканала «Звезда» и пригласили на круглый стол. Речь там шла о воздушном терроризме, к которому Аня не имела ни малейшего отношения, и когда ей предоставили слово, она отделалась самыми общими фразами. Выглядело ее выступление отвратительно — Аня потом смотрела его в записи и ужасно злилась на свое косноязычие. И зачем пошла? Подумала, дура, что ее будут расспрашивать об истории в Воложске, где она в глазах общественного мнения выглядела едва ли не героиней, заготовила умные ответы, кое-что даже заучила наизусть, а тут — воздушный терроризм, здрасьте-пожалуйста! Кто-то, правда, задал ей вопрос о похищении Клены, но ведущий быстро скомкал эту тему, сославшись на ограниченное эфирное время. История в Воложске абсолютно не интересовала телеканал «Звезда», как, впрочем, и все остальные каналы. Даже НТВ, двое суток муссировавший эту тему, вдруг утратил к ней интерес, целиком и полностью переключившись на аварию американской атомной субмарины в Северном море. Взрыв на ее борту мгновенно стал темой номер один и для большинства центральных газет, еще вчера посвящавших целые развороты Воложску. А в пятницу вечером Ане пришло сообщение от человека, вспоминать о котором ей хотелось меньше всего. От Оксаны Минербу. «Скажи спасибо ж а то оттибя осталось бы мокрое место отстань ототца иначе убью окс» Аня перечитывала сообщение, пытаясь понять, кто такая «ж», когда позвонила Клена. — Слушай, эта гадина мне эсэмэску прислала. — Она чуть не плакала. — Пишет, что все равно до меня доберется… До меня и до Иванова… — Кто? — на всякий случай уточнила Аня. — Да Ксанка, кто! В милицию, что ли, позвонить? Как думаешь? — Позвони в милицию… — А что это даст? — стала рассуждать Клена. — Может, лучше телефон поменять? — Можно и телефон поменять, — согласилась Аня, которой все это уже порядком надоело. — Да не тронет она тебя, не бойся. Если хотела, давно бы уже… Ты ведь у них два дня в руках была. — Вообще-то да… Но Иванова-то взорвала, гадина… А что он ей сделал? Как думаешь, почему она его взорвала? Это было, конечно, по-свински, но Кленины проблемы Аню уже достали. Своих хватало проблем. — Не знаю, Клена, — вздохнула она. — Это у нее надо спросить. Прости, у меня дела. Пока. — Ага, пока, — уныло ответила Клена. «Что это за «ж»? — думала Аня, слоняясь из угла в угол. — Кто это? Женя? Жуков? Женщина? Жизнь? «Скажи спасибо жизни, а то от тебя осталось бы мокрое место…» Бред какой! «Отстань от отца, иначе убью» — а это как понимать? Как проявление ревности или как-то иначе?..» А поздно вечером вдруг позвонила… Елена Петровна, мать Оксаны. — Душа моя, — как-то безрадостно проговорила она, — с тобой все в порядке? Этот звонок был для Ани полной неожиданностью. Она, конечно, вспоминала о Елене Петровне (не столько как о матери Оксаны, сколько как об одной из женщин доктора Лоренца), но чтобы та сама позвонила… — Спасибо, поживаю нормально. — Аня взяла холодный официальный тон, скрывая за ним легкую панику. Господи, да почему же она такая трусиха? — Я очень боялась за тебя, душа моя… Боялась, что ты попадешь под горячую руку… Я рада, что все обошлось. — Очевидно, под горячую руку вашей дочери? — уточнила Аня и тут же пожалела о сказанном. Дура, пра, дура! И кто за язык тянет? Елена Петровна помолчала, очевидно, прикидывая степень Аниной осведомленности. В трубке было слышно ее тяжелое дыхание. — Знаешь что, душа моя… А ты не могла бы меня навестить? — не спросила, а попросила она. — Нам ведь есть о чем поговорить… Кстати, и пленочку с «белым фоном» вернешь. Фотографии получились?.. Блин, она совсем забыла о пленке с этим Воложском! — …Или не до этого было? — немного погодя, добавила Елена Петровна. — В общем, да, не до этого… Но я завтра же все сделаю, — пообещала Аня. — Прямо с утра и займусь. — Да не спеши, душа моя, это ведь не горит. — Голос у Елены Петровны был покладистый, смирный. — Когда мне тебя ждать? Она вынуждала Аню к себе зайти, мягко, неназойливо, но вынуждала. Собственно, почему бы и не зайти? Ведь кто, как не она, может рассказать о своей дочери, которая оставалась для Ани колоссальной черной дырой. Только захочет ли? — Завтра, — решила Аня. — Завтра в шесть вечера вас устроит? Только фотографии будут еще не готовы. — Это ничего, душа моя, это не к спеху… Буду ждать. И захвати, пожалуйста, лекарство… Аня сразу поняла, о каком лекарстве идет речь, она сразу это поняла, потому что пузырек с эликсиром стоял у нее на самом видном месте, и она по сто раз на дню трогала его, обнюхивала, рассматривала в увеличительное стекло, но открыть так не решилась. — Какое лекарство? — на всякий случай спросила она. — Что еще за лекарство? — То самое, душа моя, то самое. — И Елена Петровна первой положила трубку. Получается, что доктор Лоренц передал эликсир для нее? Всю ночь Аня провела над книгами об алхимии, перенося в ноутбук целые абзацы, которые ей казались наиболее интересными. И чем дальше она погружалась в пучину этой противоречивой и загадочной темы, тем больше склонялась к мысли, что нет, это ей не под силу. Алхимические тексты, закрученные по каким-то своим законам, причем закрученные совершенно в разные стороны, что особенно обескураживало, без специальной подготовки явно не поддавались расшифровке. К тому же ее здравый смысл предельно практического человека, несмотря ни на что, противился теме, он не мог принять все это на веру, ему нужны были более весомые аргументы. Если бы она была уверена, что в пузырьке действительно эликсир бессмертия, тогда, может быть, и поверила бы, а так… И вместе с тем Аня понимала, что алхимия — это искусство в высшей степени элитарное, недаром же в некоторых контекстах его называют «королевским», что, помимо высоких интеллектуальных возможностей, оно предполагает и определенный уровень душевного и духовного развития, а она до него просто-напросто не доросла и вряд ли когда дорастет. А сложную, порой совершенно непонятную форму изложения можно объяснить очень просто: это ведь шифр, ключ к которому знают лишь избранные. «Разве тебе неведомо, — писал Артефий, знаменитый средневековый алхимик, — что наше искусство таинственно и его открывают только устно. И ты, глупец, думаешь в простоте своей, что мы явно и ясно будем излагать самый великий и важный из всех секретов? Разве следует понимать буквально наши слова? Уверяю тебя (ибо я откровенней других): тот, кто хочет объяснить сочинения философов согласно буквальному смыслу слов, заплутается в лабиринте, из коего никогда не выйдет, ибо не обладает путеводной нитью Ариадны». А часов в пять утра, листая книгу под названием «Атанор», Аня вдруг наткнулась на статью о Поле Путье, бедном писаре из Парижа, с которого она начала свое путешествие по алхимии. Аня стала читать внимательнее. Перелистнув очередную страницу, она увидела небольшой черно-белый рисунок. На нем был изображен старец с длинной неухоженной бородой, одетый в богато расшитый камзол с множеством пуговиц и странный головной убор, напоминавший камилавку. У этого человека было лицо доктора Лоренца. Под рисунком значилось «Поль Путье. Рис. Ж. Легруа». Аня не удивилась (ее теперь трудно было чем-нибудь удивить), а даже наоборот — испытала чувство, подобное легкому удовлетворению. Может быть, все это время ее подсознание искало ответ на вопрос, почему доктор Лоренц в ту, самую первую их встречу, посоветовал ей начать именно с Путье? Так почему же? Потому что Поль Путье, живший в Париже XII века, и нынешний доктор Лоренц одно и то же лицо? Поэтому? Это вполне укладывается в общую концепцию личности Лоренца, для чего-то подспудно навязанную ей, но не укладывается в бедные Анины мозги. И никогда не уложится. Глава 26 ЭЛИКСИР БЕССМЕРТИЯ К Москве приближался грозовой фронт; небо хмурилось, потихоньку затягиваясь тучами. Было очень душно, и не хотелось спускаться под землю. Аня несколько минут стояла у метро, собираясь с духом. Она поехала бы на машине, благо до стоянки, где скучал ее «Форд», было рукой подать, но у нее барахлили «дворники», и если начнется дождь, то возникнут проблемы. Где-то вдали громыхало, и две азиатки, торгующие неподалеку дешевыми фруктами, на всякий случай уже натягивали оранжевый тент над своим цитрусовым развалом. В метро Аня дремала и чуть не прозевала «Боровицкую», где нужно было делать пересадку, выскочила из вагона в самый последний момент. Когда поднималась по ступенькам, получила сообщение от Птушко: «Как насчет мотоцикла?» Она вспомнила, что вчера обещала покататься с ним на его «Кавасаки», а следом вспомнила про пленку с «белым фоном», лежащую в сумочке. Блин, опять чуть не забыла! «Давай завтра с утра», — ответила она Сергею, а остаток пути до «Проспекта Мира» держала пленку в кулаке, чтобы сдать ее на проявку в первом же попавшемся пункте. На Елене Петровне был все тот же застиранный просторный халат, к которому прибавился полосатый платок с кистями, наброшенный на плечи. Ее седые волосы были по-прежнему собраны в пучок. — Здравствуй, душа моя, — улыбнулась Елена Петровна и легонько потрепала Аню по руке. — Рада тебя видеть… Тапочки под калошницей. Аня ожидала, что ее вновь обступят собаки, но они были заперты на кухне, откуда раздавались их недовольные голоса. Из-под кухонной двери торчало несколько собачьих лап. В зале, куда Аня вошла первой, царило прежнее запустение, все так же беззвучно работал на тумбочке в углу маленький телевизор, настроенный на канал «Культура», а со шкафа, как и в прошлый ее визит, свисала сложенная раскладушка. Ничего здесь не изменилось. Дверь в другую комнату была опять закрыта. «Интересно, что там?» — подумала Аня. Она не удивилась бы, если бы оттуда вдруг вышла Оксана. Минут двадцать они разговаривали, можно сказать, ни о чем. Елена Петровна снова принесла бутылку холодного пива (на этот раз «Будвайзер»), но Аня отказалась, ибо вечерком собиралась забрать со стоянки свой «Форд» и перегнать его к подъезду, чтобы привести в порядок салон. А садиться за руль даже после стакана пива было не в ее правилах. Она краем уха слушала Елену Петровну, кивала, отвечала что-то, а сама соображала, как бы перевести разговор на Оксану. Эта бестия очень ее интересовала. Да и на саму Елену Петровну Аня теперь смотрела совсем другими глазами: как-никак одна из подруг доктора Лоренца, это о многом говорит. Она явно не так проста, как кажется, она наверняка знает много такого о докторе Лоренце, чего не знает никто, но, Господи, почему же живет в таком убожестве и бардаке? Или это ее стиль? — Ты не спешишь, душа моя? — как бы между прочим спросила Елена Петровна, близоруко щурясь. У нее были большие выцветшие глаза, и они глядели на Аню настороженно, внимательно. Она словно ждала от Ани чего-то… Впрочем, ясно чего — она ждала от Ани эликсир и при этом понимала (она не могла этого не понимать), что Аня от нее тоже кое-чего ждет взамен и просто так эликсир отдавать не собирается. А чего может ждать Аня? Не денег же, право. Только информацию, какую-никакую, но информацию, и не столько для какого-то практического использования, сколько для удовлетворения своего бабьего любопытства. Всем все было ясно. — Я тебе кое-что расскажу, душа моя, и ты меня, надеюсь, правильно поймешь, — наконец сдалась Елена Петровна. — Я понимаю, что ты хочешь каких-то объяснений… Тут ты, наверное, права… Я тебя понимаю… В общем, есть один хороший человек, очень хороший, и он серьезно болеет. У него то самое, от чего еще не придумали лекарства. Ему делают химию, но болезнь все равно прогрессирует… Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Аня молча кивнула.