— Да, — сказала она. — У нас с Джимми любовь была. Я думала, у нас это настоящее. И ведь было настоящее. А тут явилась Карен. — Она закурила новую сигарету, продолжая упорно избегать моего взгляда. Я, собственно, не был уверен, со мной она разговаривает или с Баблз. Очевидно, между девушками существовало разногласие. — Я никогда не думала, что она на это способна, — продолжала Энджела. — От своей соседки такого не ждешь. В конце концов существует же какая-то этика… — Он ей нравился, — сказала Баблз. — Целых семьдесят два часа. — Энджела встала и начала ходить по комнате. Платье едва прикрывало ей зад. Она была удивительно хороша. Несравненно красивей Карен. — Ты сама знаешь, что все это неправда Сама знаешь, что Джимми… — Ничего я не знаю, — возразила Энджела. — Единственно, что я знаю: Джимми сейчас кончает в Чикаго ординатуру, а я не с ним Может, если бы я была… — Может, — сказала Баблз. — Что может? — спросил я. — Замнем для ясности, — сказала Энджела. Я спросил: — Когда вы видели Карен в последний раз? — Не знаю. Пожалуй, где-то в августе. До того, как она поступила в колледж. — Вы не видели ее в прошлое воскресенье? — Нет, — ответила она, продолжая мерить комнату. Она даже не сбилась с ноги. — Нет. — Странно. Элан Зеннер видел ее в прошлое воскресенье — Кто? — Элан Зеннер. Один ее приятель. Она сказала ему, что едет сюда. Энджела и Баблз переглянулись. Энджела пробормотала: — Тварь паршивая… — И выдавила сквозь зубы: — Наверное, она передумала. Это с ней постоянно бывало. Карен так часто передумывала, что мы иногда сомневались, есть ли у нее чем думать-то. — Послушай, Энджела… — Принеси-ка мне еще кока-колы. — Баблз встала и покорно удалилась в кухню. — Баблз хорошая девчонка, — сказала Энджела. — Но недалекая. Она любит, чтобы все кончалось хорошо — Она перестала шагать по комнате и остановилась прямо передо мной. — Вы хотели задать мне какой-то определенный вопрос? — Только одно: видели ли вы Карен? — Нет. Повторяю, что не видела. — В таком случае извините за беспокойство. 2 Незадолго до полудня я позвонил в контору Брадфорда, где мне сообщили, что ведение дела доктора Ли берет па себя один из адвокатов, работающих в конторе, — некто Джордж Уилсон, с которым меня и соединили. По телефону он произвел на меня впечатление человека уравновешенного и уверенного в себе: он согласился встретиться со мной в пять часов, но не в клубе, а в баре Томсона-сокрушители. После этого я отправился позавтракать в кафетерии, где просмотрел утренние газеты. История с арестом Артура Ли появилась на первых страницах всех газет под кричащими заголовками, хотя арест этот пока еще не связывался со смертью Карен Рендал. Статьи были снабжены фотографией Арта. Под глазами у него были темные мешки, придававшие лицу порочное выражение, углы губ зловеще опущены и волосы растрепаны. В общем, самый заурядный коновал. В статьях мало что было сказано, приводились лишь голые факты в связи с его арестом. Собственно, много слов не требовалось. Фотография говорила сама за себя. Неглупо придумано: трудно опротестовывать действия следственных органов на том основании, что опубликованная неудачная фотография может заранее направить общественное мнение. В час я снова позвонил Мэрфи в лабораторию. И попал прямо на него. — Фирма Гормон с неограниченной ответственностью — Здорово, Мэрф. Что новенького? — Относительно Карен Рендэл? — Слушай, Мэрф, чем по-твоему, я могу еще интересоваться? — Не знаю, — ответил ок. — Может быть, тем, что мне только что звонили из городской больницы. Звонил сам Уэстон. Интересовался, не приносил ли ты кровь на анализ. — А что ты ему сказал? — Сказал, что приносил. А ок захотел узнать результат. Ну, я ему сказал. — Каков же этот результат? — Она не была беременна. Это исключено. — Ладно, — сказал я. — Спасибо. Мэрф слегка оживил мою теорию. Не слишком, но все-таки. 3 Я приехал в патолабораторию Мэллори в три часа. Первый, кого я увидел там, был Уэстон, выглядевший очень усталым. Он криво улыбнулся мне. — Итак, что выяснили? — спросил я. — Результат отрицательный. Что касается беременности. — Он достал папку, содержащую протокол вскрытия, и полистал ее. — Вне всякого сомнения. — Я не так давно звонил сюда, и мне сказали, что в заключении указана трехмесячная беременность. — А с кем ты разговаривал? — осторожно спросил Уэстон. — С секретаршей. — Наверное, произошла какая-то ошибка. — Он вручил мне папку: — Хочешь взглянуть на слайды? — Хотел бы. — Вот тут, — сказал Уэстон, указывая на ящичек со слайдами. Уэстон оставил меня одного. Я уселся перед микроскопом. В коробке было всего тридцать слайдов, показывающих срезы с различных жизненно важных органов. Шесть было взято из разных участков матки; я начал с них. Сразу же стало очевидно, что беременности не было и в помине. На всякий случай я проверил еще несколько слайдов. Результат оказался одинаковый. Последним я положил па предметный столик слайд среза щитовидной железы. Даже при самом малом увеличении атрофия железы была очевидна. Фолликулы были сморщенные, и клетки выстилающей ткани — слабы. Ярко выраженное понижение функции щитовидной железы. А это означало, что щитовидная железа, надпочечники и яичники — все было атрофировано. Диагноз напрашивался сам собой, хотя причина заболевания оставалась неясной. Я раскрыл папку и прочел официальный отчет. Его писал Уэстон. Изложение было ясное и точное. Я дошел до описания микроскопических исследований. Он отметил, что эндометрий был слаборазвитый, с очевидными отклонениями от нормы, но счел, что остальные железы «на вид в норме". Здесь стоял знак вопроса и дальше: «ранние атрофические изменения». Я захлопнул папку и пошел к Уэстону. — Тебя что-нибудь смущает? Я замялся Пока я читал отчет, у меня зародилось было подозрение — не подтасовывает ли он, не примкнул ли к тем, кто собрался утопить Арта во что бы то ни стало. Но думать так было нелепо: купить Уэстона невозможно — для этого он слишком стар и совестлив. Да и к семейству Рендалов он особенно близко не стоял. У него не могло быть никаких оснований подтасовывать данные отчета. — Да. Я только что просмотрел слайды, у меня впечатление, что функции щитовидки понижены, и я подумал, что может… — Послушай, Джон, — сказал Уэстон с усмешкой. — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Ты подумал, что, может, и я захочу снова просмотреть их. — Он улыбнулся мне. — Уже просматривал. Дважды. Это чрезвычайно важное вскрытие, и я проделал его со всей тщательностью, на какую способен. Когда я рассматривал слайды в прошлый раз, я так же, как и ты, решил, что они скорее всего указывают на понижение функции щитовидной железы, что, в свою очередь, поразило три возможные мишени: щитовидку, надпочечники и половые железы. Эта вероятность показалась мне настолько убедительной, что я вернулся к основным органам. Как ты сам видел, в основных органах никаких существенных отклонений не замечается. — Заболевание могло быть недавнего происхождения. — Верно, — сказал он. — Могло! В этом-то вся и загвоздка. К тому же нам следовало бы взглянуть на мозг, проверить, нет ли там признаков новообразования или инсульта. Но это невозможно: сегодня утром тело было кремировано. — Ясно. — Садись, Джон. Меня нервирует, когда ты так стоишь. — Подождав, чтобы я уселся, он сказал: — Так или иначе, я еще раз просмотрел основные органы, а затем снова вернулся к тем слайдам. На этот раз у меня не было прежней уверенности. Поэтому я проштудировал несколько старых отчетов на подобную тему и вернулся к слайдам в третий раз. К тому времени я уже понимал, что не могу с уверенностью поставить диагноз: «нарушение функции гипофиза». Чем дальше я смотрел, тем меньше уверенности у меня оставалось. Мне нужно было хоть какое-то подкрепляющее доказательство — какие-нибудь сведения о мозговых нарушениях: рентгеноскопия или кровяные гормоны. Вот почему я и позвонил Джиму Мэрфи. Помня, что ты взял кровь для анализа на гормоны, я подозревал, что ты обязательно отнесешь его Мэрфи. Я хотел знать, не решил ли ты проверить также уровни и других гормонов, в общем, все, что могло бы внести какую-то ясность. — Почему вы просто не позвонили мне? — Звонил. Но у тебя в лаборатории никто не знал, где ты находишься. — Я кивнул. Все, что он говорил, было вполне справедливо и логично. Я почувствовал, что постепенно начинаю оттаивать.-Между прочим, — продолжал Уэстон, — насколько я знаю, некоторое время назад были сделаны снимки мозга Карен Рендал. Ты не знаешь, что они показали? — Ничего, — сказал я. — Результат отрицательный. Все же я могу сообщить вам кое-что интересное: они были назначены потому, что она жаловалась на ослабление зрения.