— По всей вероятности, — сказал Рендал. Взгляд его был устремлен в небо. — По всей вероятности. Но многим из нас трудно работать с ним. — Я такого не слыхал. — Мы это не афишируем. — Он тонко улыбнулся. — И многим из вас было бы легче работать со мной? — Многие из нас заинтересованы в подыскании нового человека. Возможно, со стороны, который мог бы, так сказать, влить свежую струю. — Тимоти Стоун мой близкий друг, — сказал я. — А какая тут связь? — Та связь, что я не стану ему пакостить. — У меня в мыслях не было предлагать вам что-либо подобное. — Тогда, возможно, я не понимаю, в чем суть. Почему бы вам не объяснить? Рендал в задумчивости почесал висок. Видимо, собирался зайти с другого фланга. Брови его нахмурились. — Я не патологоанатом, доктор Бэрри, но среди патологоанатомов у меня имеются друзья. — Надо думать, Тим Стоун не принадлежит к их числу. — Мне иногда кажется, что у патологоанатомов работы больше, чем у хирургов, больше, чем у кого бы то ни было. Похоже, патологоанатомия не оставляет времени ни для чего другого. — Тут вы, пожалуй, правы. — Меня очень удивляет, что вы располагаете таким количеством свободного времени. — Да так уж вышло. — Я начинал злиться. Сперва подкуп, затем угрозы. Или подмажь, или припугни! Но наряду со злостью мною овладевало странное любопытство. Рендал был не дурак, и я понимал, что он не стал бы заводить со мной подобных разговоров, если бы чего-то не боялся. У меня мелькнула мысль — уж не сделал ли аборт он сам? И тут же он сказал: — У вас есть семья? — Да, — ответил я. — Давно в Бостоне? — Я могу в любой момент уехать отсюда, если патологические экземпляры покажутся мне слишком уж неприглядными. Он воспринял это достойно. Не двинулся, не повел бровью, не переступил с ноги на ногу. Только взглянул на меня своими серыми глазами и сказал: — Понимаю! — Может быть, вы откроете свои карты и скажете, что у вас на уме? — О, это проще простого, — ответил он — Меня интересуют ваши мотивы. Мне понятны узы дружбы, я допускаю даже, что личная привязанность толкает иногда людей на безрассудство. Я восхищен тем, как вы горой стоите за доктора Ли, хотя мне куда бы больше понравилось, если бы объектом этой преданности являлся человек более достойный. Однако мне кажется, ваши действия выходят за пределы простой лояльности. Что вами движет, доктор Бэрри? — Любопытство, доктор Рендал. Исключительно любопытство. Я хочу выяснить, почему все из кожи вон лезут, чтобы утопить невинного человека. Я хочу выяснить, почему люди профессии, основа которой— объективное исследование фактов, решили встать на путь предвзятости. — Давайте сначала выясним предмет разговора. Доктор Ли делает криминальные аборты. Так или не так? — Это вы говорите. Я слушаю. — Аборты запрещены законом. Далее: как и при всяком хирургическом вмешательстве, при аборте возможны смертельные исходы — даже если его делает знающий человек, а не пьяный… — Азиат? — подсказал я. — Доктор Ли, — он улыбнулся, — делает аборты, делает нелегально. Как человек — он ведет себя весьма сомнительно. Как хирург — он нарушает законы врачебной этики. Как гражданин Соединенных Штатов— он совершает поступки, подлежащие судебному преследованию. Вот что у меня на уме, доктор Бэрри. И я хочу знать, почему вы суете нос не в свое дело, почему вы пристаете к членам моей семьи. И вообще докучаете всем, вместо того, чтобы исполнять свои прямые обязанности— обязанности, за выполнение которых Линкольнская больница платит вам жалованье… — Доктор, — сказал я. — Если подходить к этому делу исключительно по-семейному: как бы вы поступили, приди ваша дочь к вам сообщить, что она беременна? Что, если бы она посоветовалась с вами, прежде чем обратиться к подпольному акушеру? — Бессмысленно строить догадки. — Но ведь у вас, без сомнения, должен быть ответ. Рендал начал багроветь. Над крахмальным воротничком выступили вены. Поджав губы, он сказал: — Так вот вы чего добиваетесь! Хотите опорочить мою семью в безумной надежде помочь вашему так называемому другу? Он захлопнул дверцу, включил мотор и умчался прочь в облаке сердитого синего выхлопного газа. 12 Дом свой по возвращении я нашел темным и пустым. Значит, Джудит с детьми все еще у Ли. Пошел туда и я. Бетти сидела на кухне с застывшей улыбкой на лице и кормила годовалую дочку; вид у нее был усталый и слегка растрепанный. Джудит находилась тут же; рядом с ней, держась за ее юбку, стояла Джейн — наша младшая. Из гостиной доносились выстрелы игрушечных пистолетов и голоса мальчишек, игравших в «полицейских и воров». При каждом выстреле Бетти вздрагивала. — У нас плохие вести, — сказала Джудит. — Звонил Брадфорд. Он отказался вести дело. — Надо поговорить с ним, — сказал я, стараясь сохранять присутствие духа. Джудит взглянула на часы: — Уже половина шестого. Его, вероятно, не будет… — Все равно, я попробую — И направился в кабинет Арта. Джудит последовала за мной. Я затворил дверь, отгораживаясь от звуков перестрелки, и, усевшись за стол Арта, начал набирать номер Брадфорда. — Да, вот еще, — сказала Джудит, — Фриц Вернер звонил. Ему нужно поговорить с тобой. Этого следовало ожидать. Уж кто-кто, а Фриц всегда пронюхает. С другой стороны, он мог знать что-нибудь существенное. — Я позвоню ему попозже, — сказал я. — Да, пока я не забыла, завтра ведь мы идем в гости. — Не хочу я никуда идти. — Придется, — возразила она. — Это же к Джорджу Моррису. Я и забыла. — Ладно! В котором часу? — В шесть. Мы можем уйти пораньше. — Ладно! Она пошла обратно в кухню, и в это время на том конце провода секретарша подняла трубку. — Мистера Брадфорда, пожалуйста. — Очень сожалею, — ответила секретарша. — Мистер Брадфорд уже ушел. — Как бы я мог с ним связаться? — Мистер Брадфорд будет в конторе завтра в девять часов утра. — Так долго ждать я не могу. — Очень сожалею, сэр. — А вы не сожалейте. Просто пойдите и поищите его. Это доктор Бэрри. Тон ее мгновенно изменился: — Подождите минутку, пожалуйста, доктор. — И несколько минут спустя: — Мистер Брадфорд уже уходит, но он сейчас поговорит с вами. — Спасибо! Послышался механический щелчок.