…Утро выдалось ненастным. Подойдя к окну, Марцингер увидел, что по запотевшему стеклу, перегоняя друг друга, быстро стекают струйки воды. Вдалеке едва угадывались расплывшиеся в тумане очертания старого Штефля[11]. Небо было покрыто темно-серой пеленой без единого светлого пятнышка. По всему чувствовалось, что дождь зарядил надолго. Нужно было сдать в редакцию обещанную статью. Но Марцингеру не хотелось идти в такую погоду. Он решил, что успеет сделать это и вечером. Писатель вынул из ящика стола папку с бумагами и принялся за работу. Однако вскоре постучалась квартирная хозяйка: — К вам гость, господин Марцингер. В комнату вошел человек в дождевом плаще. Марцингеру он сначала показался незнакомым. Но когда гость скинул плащ, писатель вспомнил, что несколько раз видел его в редакции одной из прогрессивных газет. Кажется, их даже знакомили, но он позабыл его фамилию. — Погодка! — сказал, поздоровавшись, вошедший. — Да, погода, действительно, скверная, — согласился Марцингер. Он выжидающе посмотрел на посетителя. — Вы удивлены, не правда ли? — рассмеялся тот. — Но мое посещение объясняется очень просто. Вы знаете Яна Гусака из «Руде Право»? Да, Марцингер был хорошо знаком с этим известным чешским литературным критиком. Они встретились на пражском фестивале молодежи и с тех пор переписывались. Гусак, как и Марцингер, очень интересовался проблемами детской литературы. — Он сейчас в Вене, остановился в гостинице «Ройяль» и просил вас зайти к нему часов в одиннадцать утра… Но если вы не можете сейчас, — поспешно добавил посетитель, посмотрев на разбросанные по столу бумаги, — то я передам Гусаку… — Нет, что вы, я сейчас пойду… Только где же находится «Ройяль»? — Недалеко отсюда. Кварталов пять или шесть… Впрочем, я вас провожу. Мне тоже в ту сторону. — Буду вам очень признателен, — обрадовался Марцингер. Ему вовсе не хотелось разыскивать гостиницу под проливным дождем. Гостиница оказалась, действительно, неподалеку, в самом начале американской зоны. Это было грязное трехэтажное здание, очень похожее на казарму. Входить нужно было со двора. Марцингер немного удивился, что Гусак поселился в такой невзрачной гостинице. Вероятно, он плохо знает Вену, и этим воспользовались предприимчивые шофера такси. Некоторые из них состоят в сговоре с владельцами гостиниц и получают от них плату за доставленных клиентов. Внутри гостиница выглядела гораздо приличнее. Они прошли мимо портье и поднялись на второй этаж. Перед одной из бесчисленных дверей спутник Марцингера остановился. — Здесь, — сказал он и постучался. Никто не ответил, но это его не смутило. Он распахнул дверь и пригласил Марцингера войти. Видимо, он был здесь своим человеком. В комнате никого не было. — Прошу вас, присядьте, — провожатый указал на стул, стоявший у окна. — Господин Гусак, наверное, в соседнем номере. Там живет известный шахматист, чуть ли не Эйве. А господин Гусак — вы сами знаете, как он любит шахматы. Он вышел, затворив за собой дверь. Марцингер посидел несколько минут, затем встал и прошелся по комнате. И вдруг он инстинктивно почувствовал, что сзади к нему кто-то подкрадывается. Он быстро обернулся и тут же получил сильный удар по голове. На него навалились, бросили на землю, прижали к носу что-то холодное и мокрое. Он стал задыхаться и потерял сознание. Очнулся уже в тюрьме… — Вот и вся моя печальная история, — сказал Марцингер, закончив рассказ. — Поймали меня, как зверя в капкан, — невесело пошутил он. — Вы думаете, что тот, из газеты, заманил вас в ловушку? Марцингер пожал плечами. — Трудно сказать. Может быть, беднягу самого обманули, и он тоже попал им в лапы. На свободе я, разумеется, все выяснил бы. А отсюда, сами понимаете, очень трудно разобраться. — Да, верно… Из какой же газеты был ваш знакомый? — По-моему, я встречал его в редакции «Дер таг». Макс кивнул головой. — Знаю эту газету. Там один мой приятель работает… Карл Хор звать его, может, слышали?.. Что с вами? — спросил он, заметив, что Марцингер изменился в лице. — Карл Хор, Карл Хор… Карл Хор, — повторил несколько раз Марцингер. — Да ведь это же тот самый и есть! — неожиданно вскричал он. — В очках, да? Смуглолицый такой, долговязый? И он до сих пор в газете работает, никуда не исчезал? Так значит… — Нет, это невозможно! Что вы говорите? Марцингер не стал спорить. — Ладно, оставим это… Вероятно, я ошибаюсь. Однако сомнение уже было порождено. Макс не мог избавиться от тревожных мыслей. Хор? Неужели?.. Чем больше он думал об этом, тем быстрее сомнения перерастали в подозрение. Почему Хор принял такое деятельное участие в подготовке Макса к поездке в Венгрию? Что у него за знакомство с торговцами готовым платьем? Уж не повинен ли Хор в том, что с ним, Максом, случилось? Мысли двигались непрерывно, как лента конвейера. Память подсказывала все новые и новые факты. С каждой минутой все определеннее вырисовывалась картина предательства. Вместо Макса в Венгрию по планам Си-Ай-Си должен был отправиться тот, другой. Откуда они узнали, каким поездом он поедет? Да потом сыграть роль другого человека ведь не так просто! Нужно быть подробно осведомленным о его характере, привычках, даже о том, в какой одежде он уехал… А не для этого ли потребовалось, чтобы Макс приобрел новый костюм? Не потому ли Хор так настаивал на его покупке? Тогда двойник Макса смог бы заранее облачиться в точно такой же костюм. Ну конечно! Именно так. Хор — предатель! Он агент Си-Ай-Си. Он заманил в ловушку Марцингера. Он предал Макса. Заскрежетал ключ в двери камеры. Макс переглянулся с Марцингером. У обоих мелькнула одна и та же тревожная мысль. Макс встал и, накинув пиджак на плечи, шагнул вперед. Что ж, если это должно свершиться, он готов. В камеру вошли двое американцев — солдату офицер. Они остановились у двери. — Шикарная берлога! — произнес офицер, когда глаза его немного свыклись с полумраком. Он шумно потянул носом: — Вот только воздух чуть тухловат… Оба загоготали. — Ну-ка, дай список, — сказал лейтенант Спеллман солдату. — Посмотрим, какой здесь водится зверь. Он взял бумагу и, повернувшись лицом к ярко освещенному коридору, стал медленно водить по списку пальцем. — Камера номер три… Камера номер три, — бормотал он. — Вот! — Палец лейтенанта остановился посредине списка. — А! Так это вы? Спеллман посмотрел на Макса. В его глазах фарфорового херувима мелькнуло жадное любопытство. — Для вас, герр спекулянт, — иронически улыбаясь, обратился он к Максу, — у меня есть радостная новость. «Вот оно — конец! Только почему он называет меня так странно — спекулянт?» — пронеслось в голове у Макса. — Завтра, то-есть нет, уже сегодня, — поправился Спеллман, взглянув на часы, — вас будут судить ваши соотечественники. Суд начнется в одиннадцать утра. Так что можете готовить свое последнее слово. Оно, наверное, получится у вас очень душещипательное — вы ведь пи-са-тель!.. Подбоченясь и широко отставив локти, как ковбои в голливудских кинофильмах, Спеллман прошелся по камере. И только теперь он заметил, что заключенный был не один. — А это еще кто? — изумленно уставился он на Марцингера, лежавшего на цыновке. — Посмотри список! Солдат вышел в коридор на свет. — Вроде больше никого в третьей камере не должно быть… А, вот, нашел! В самом конце списка, — добавил он извиняющимся тоном. — Это Иоганн Миллер, сэр. — Миллер, Миллер… Насобирали тут всякую дрянь… Вставай, чертов Миллер, когда с тобой говорят, — неожиданно разъярился лейтенант. Он подошел к Марцингеру и с размаху ударил его ногой. Кровь ударила Максу в лицо. Негодяй! Бить беззащитного!.. Он с трудом подавил в себе мгновенно возникшее бешеное желание броситься на лейтенанта. Это означало бы верную смерть: солдат, стоя в двери, взялся за рукоятку пистолета, торчавшего из кобуры, и настороженно следил за Максом. — Уоткинс со своими слюнтяями распустил вас порядком! — продолжал кричать Спеллман. — Теперь этого больше не будет! Я научу вас настоящей дисциплине… Пошли, Линдсей! Железная дверь камеры затворилась с леденящим сердце визгом. — Американец принял вас за меня, — Марцингер улыбнулся, перемогая боль. — Похоже на то… Он вначале думал, что я здесь один… И потом, вероятно, мой костюм сбил его с толку. А впрочем, какая разница! — Какая разница? Разница есть… У вас появился шанс, — понизил голос Марцингер. Макс недоуменно посмотрел на него. О чем он? Какой тут еще шанс? Но Марцингер знал, что говорит. — Да, да. Не смотрите на меня с таким удивлением. Вы понимаете, что это означает? В тюрьме сменилась стража. — Что из того? Кажется, эти тоже не спешат выпустить нас на волю? — Неужели вы не понимаете? Макс начал догадываться. Но, может быть, Марцингер имеет в виду что-либо совсем другое? — Да что вы говорите загадками? Скажите прямо, о чем думаете.