— Ну как, друзья, решили? — Решили. Ответили вразброд, но уверенно и бодро. — Значит, идут все?.. Отлично! Поглаживая по привычке свои седеющие волосы, Киршнер внимательно посмотрел на молодых людей. На их лицах не было заметно ни следа колебаний. Все смотрели ему прямо в глаза, открыто, сосредоточенно. Чудесные ребята! На них можно смело положиться — не подведут… Вот только слишком горячи. Все время приходится сдерживать. — Прошу вас, друзья, будьте осторожны. МП[1] страшно разозлена. Если вы сейчас попадетесь ей в руки, да еще с листовками против войны, у вас могут быть большие неприятности. Вчера они так сильно избили Анну Эдер, что ее пришлось отвезти в больницу. Киршнер помолчал немного, а затем тихо добавил: — Она до сих пор еще не пришла в себя. Да и вообще неизвестно… Зазвонил телефон. Киршнер взял трубку. Говорила Грета Эрлих из венского городского комитета сторонников мира: — Курт? У меня есть новость для вас. Мы получили приглашение в Будапешт, на конгресс венгерских сторонников мира. Мы решили, что ехать должен представитель вашего района. У Киршнера в уголках глаз собрались веселые морщинки. — Что ж, не откажемся… А когда нужно быть в Будапеште? — Конгресс начинается пятнадцатого. Так что времени осталось немного. В комнате сразу стало шумно. Услышав новости юноши и девушки начали оживленно переговариваться. В Венгрию! Поехать в Венгрию! — Тихо, — замахал на них рукой Киршнер и сказал в трубку: — Ну, Грета, пропадаю! Тут уже идут прения. Эрлих сообщила Киршнеру различные подробности. Завтра же нужно обратиться в министерство насчет за граничного паспорта. Цель поездки лучше указать другую: иначе могут вмешаться американцы, и все сорвется. Киршнер положил трубку. К нему подошел секретарь комитета Карл Хор, все время молчаливо сидевший на стуле у окна. Одетый в короткие, выше колен, кожаны штаны, которые в Австрии носит чуть ли не каждый второй мужчина, он казался очень высоким и худым. В руках Хор держал очки и быстро-быстро протирал их носовым платком. Это был у него верный признак волнения. — В Будапешт, значит, — сказал он, близоруко щурясь. — Кого же мы пошлем? — А вот давайте решать… Как думаете, кого следует послать? — обратился Киршнер к собравшимся. После короткого спора вперед вышел светловолосый юноша в синем комбинезоне: — Пусть едет Макс Гупперт… Мы так считаем… — Ну конечно! Ведь вы, кажется, с ним в одном цехе работаете, — нервно улыбнувшись, прервал его Хор. — Вовсе не поэтому, — спокойно возразил юноша. — Больше подписей под Стокгольмским воззванием, чем Макс, никто не собрал. А ведь у него были самые трудные кварталы. И вообще, что мы ни проводим, Макс всегда впереди. Да что там доказывать! Все его знают. Юношу шумно поддержали товарищи: — Правильно! — Пусть едет Макс… — Ты не согласен с ними? — спросил Киршнер у Хора. — Так называй своего кандидата. Обсудим. Хор смешался: — Да нет у меня никаких кандидатов. Я тоже за Макса. Ведь он еще и мой друг… — Он запнулся иг секунду. — Гм… По правде говоря, я и сам был бы ж прочь поехать… Взрыв хохота не дал ему договорить. Он сначала нахмурился, а затем неожиданно рассмеялся сам. — Отделали тебя… — Киршнер потрепал его по плечу. — В общем, я тоже думаю, что поедет Макс Гупперт. Сегодня у нас заседание комитета, и я предложу его кандидатуру… А теперь, друзья, давайте обсудим сегодняшние дела… Юноши и девушки окружили Киршнера. Он выбрал из ящика стола большую карту Вены и расстелил ее на столе. — Ваша задача — распространить листовки вот в этих кварталах. Не пропускайте ни одной квартиры. Население нашего района так натерпелось от оккупантов, что охотно выслушает вас и прочитает листовки. А если все же найдется какой-либо прохвост, который попытается задержать вас и передать МП, то… то вас ведь трое в каждой группе… РАННИЕ ГОСТИ — Мицци, уже половина седьмого! В голосе Макса звучали нотки нетерпения. Ровно в семь он должен выйти из дому. Ведь ему еще нужно забежать в комитет за листовками. Так немудрено и опоздать на завод. — Уже готово, Макс! Занавеска, отделявшая «столовую» от «кухни», раздвинулась, и появилась улыбающаяся голубоглазая Мицци со стареньким, до блеска начищенным кофейником в руках. — Вот! Она налила кружку до краев. От густого, черного напитка по комнате распространился приятный аромат. Макс, обжигаясь, отпил глоток. — А сахар? Улыбка на лице Мицци исчезла, уступив место растерянному, немного виноватому выражению. — Я не купила… Понимаешь… — Понимаю… Забыла. — Нет… Видишь ли… Она вдруг решилась и выпалила: — Просто денег не хватило. На прошлой неделе опять все стало дороже и… ну, просто не на что было купить. Макс недовольно хмыкнул. Не очень-то приятно пить кофе без сахара. Но Мицци права. Никакого заработка не хватит, чтобы угнаться за растущими ценами. Мицци присела с ним рядом. Ее большие глаза обычно такие веселые, сделались задумчивыми и печальными. Он обнял ее за плечи. — Ладно, Мицци, не отчаивайся. Как-нибудь выкрутимся. Ведь не у нас одних такое положение… Придет другое время. Мицци тяжело вздохнула: — Да, придет! Но когда око придет… В дверь постучали. — Кто в такую рань? — удивился Макс. Это были Киршнер и Хор. — Здравствуй, Макс. Что, не ожидал таких ранних гостей? — По правде говоря, нет… Я даже перепугался, подумал, не МП ли. — Ну да, — усмехнулся Хор. — Тебя испугаешь! Карл Хор — друг детства Макса. В свое время они были неразлучны. Вместе дрались с мальчишками из соседнего двора, играли в одной футбольной команде. В одно время вступили в подпольную Комсомольскую организацию. Затем их пути разошлись. Макса призвали в гитлеровскую армию и, как «недостаточно преданного райху и фюреру», зачислили в рабочую команду, выполнявшую тяжелые и опасные земляные работы на русском фронте. В 1943 году с группой коммунистов Макс дезертировал из ненавистной гитлеровской армии, примкнул к отряду словацких партизан в Карпатах и вместе с ними дрался против фашистов. От Хора Макс известий не имел. Слышал только, что его арестовало гестапо, и считал своего друга погибшим. Но когда в 1945 году, после освобождения Вены, Макс вернулся в родной город, он узнал, что Хор был в Бухенвальде и чудом уцелел. Былая дружба не возобновилась, но между ними установились теплые приятельские отношения. Хор часто заходил к Гупперту посидеть, потолковать о том, о сем, и поэтому Макс не удивился его сегодняшнему приходу. Но вот Киршнер впервые у Макса… — Выпейте кофе, — предложила Мицци, когда гости уселись. — С удовольствием, — отозвался Киршнер. — Дома я тоже пил кофе, но, признаться, без сахара. Мицци весело глянула на Макса и, не выдержав, прыснула со смеху.