132 Ужасные слова Джеба снова и снова эхом отдаются в моем мозгу, и с каждым разом их смысл и значение становятся все яснее, страшнее и непоправимее. — Ты убила собственного брата! Это не может быть правдой. Как может ЭТО быть правдой? Как? Или это очередной поворот в его игре? Новая роль? Еще один тест? Каким-то образом — не помню как — мы выбрались на поверхность. Клык поджидал нас снаружи. Меня точно грузовиком переехало, но я через силу заставляю себя двигаться. К тому же, я хорошо помню, чем набиты мои карманы. Имена, адреса, фотографии… Скорее всего, наших родителей! — А где остальные дети? Мутанты… Господи, как же за всем уследишь — столько всего обрушилось на меня за последние несколько часов. — Их увела девочка с крыльями. Не знаю куда. Она ни за что не хотела с нами оставаться. Ничем ее было не убедить. Кого-то она мне напоминает… Отмахиваюсь от него. Мне не до шуток, не до объяснений. Я вообще ни о чем не хочу ни слышать, ни разговаривать. Ни о чем и ни с кем. Даже с Клыком. Я все еще вижу, как закатились у Ари глаза. А в ушах все еще стоит хруст его позвонков. «Иди, — приказываю себе, — просто иди и иди. И ни о чем не думай». Проходит минуты две, прежде чем я вдруг осознаю, что Ангел несет не только Селесту. Что-то еще оттягивает ей руки. — Ангел, — я останавливаюсь посреди тротуара, — что у тебя там? Что-то маленькое, черное, пушистое возится у нее под мышкой. — Это моя собачка, — отвечает Ангел, и я вижу, как напрягается ее подбородок. Верный признак ее непоколебимого упрямства. — Твоя что? — не веря своим ушам, переспрашивает Клык. Мы было окружили Ангела, но тут я понимаю, что наша стайка и без того привлекает к себе ненужное внимание, и командую: — Не останавливайтесь, вперед! И уже на ходу бросаю Ангелу: — А с тобой разговор еще не окончен! В Баттери Парке, в самой нижней оконечности Манхэттена, маленькая заброшенная эстрада почти полностью скрыта от людских глаз разросшимися рододендронами и кустами можжевельника. Под ее прикрытием мы и спрятались от чужих нескромных взоров и от дождя, смывавшего с города дневную пыль. Чувствую себя опустошенной, словно кровь у меня откачали до последней капли. — Значит, так, — стараюсь расправить плечи и придать голосу хоть какое-то подобие авторитета, — Ангел, объясни, пожалуйста, историю с этой собакой. — Это мой пес, — твердо отвечает Ангел, не глядя на меня, — из Института. Клык бросает мне взгляд, который недвусмысленно означает: «Если ты разрешишь ей оставить собаку, тебе крышка». — Ангел, мы не можем оставить собаку. Высвободившись из рук, пес садится рядом с ней. Сколько я могу судить, он ничем не отличается от обычной нормальной собаки. Смотрит на меня круглыми приветливыми глазами-бусинами и дружелюбно виляет коротким хвостом. Его черный влажный нос радостно принюхивается к тысяче новых запахов свободного мира. Ангел притягивает собаку к себе, и Газ с любопытством придвигается к ним поближе. — К тому же у тебя есть Селеста. — Я люблю Селесту, но не могла же я оставить Тотала в том зверинце. — Тотал? Почему Тотал? — интересуется Игги. — Так было написано на карточке у него на клетке. — Тотальный мутант. Стоит нам уснуть, как он тут же перегрызет нам горло, — Клык за словом в карман не лезет. Он точно заранее знал, как объяснить собачью кличку. На мгновение пес поник головой и поджал хвост. Но тут же забыл обиду. Клык смотрит на меня, словно говоря: ладно, так уж и быть, готов взять на себя миссию домашнего тирана. Обрадовавшись отведенной мне второстепенной роли, начинаю ласковые уговоры: — Ангел, мы, беглые и бездомные, и себя-то прокормить не всегда можем. Мы живем в вечной опасности. Посуди сама, куда нам еще собака? Она упрямо выставляет вперед подбородок и смотрит на свои кроссовки: — Он самый лучший пес на свете. И что, скажите на милость, с ней теперь поделать? Беспомощно поворачиваюсь к Клыку. — Ангел, — сурово вступает он, а она смотрит на него невинными голубыми глазами, сияющими с неумытого усталого личика. — Как только ты перестанешь за ним ухаживать, с первого же раза с ним распрощаешься. Понятно? С лучезарной улыбкой она бросается обнимать Клыка, а я остолбенело смотрю, как он ласково гладит ее по голове. Он, конечно, сразу усек выражение моего лица: — Никогда не могу устоять перед ее умоляющим взглядом. Ты же знаешь, это моя всегдашняя слабость, — шепчет он мне на ухо. — Тотал, тебе можно остаться! Нам разрешили! — и Ангел блаженно прижимает к себе его маленькое пушистое тельце. Счастливо взвизгнув в ответ, Тотал подпрыгивает от радости. У нас у всех дружно отпадают челюсти. Взвившись вверх этак футов на шестнадцать, он чуть не пробил крышу нашего навеса. — Ой! — только и смогла вымолвить Ангел, а пес уже плюхнулся обратно и снова подскочил лизнуть ее в щеку. «Вот тебе, — думаю, — и „ой!“» 133 В ту ночь мы развели костер около воды в том районе Нью-Йорка, который называется Статен-Айленд. Сидим и зализываем раны. Особенно я. Все тело — один сплошной синяк, и болит нестерпимо. Но бумаги, распечатанные в Институте, не дают мне покоя. — Ребята, стая, семья, я так рада, что мы все вместе, что мы в безопасности. — Перевожу дыхание и постепенно подбираюсь к сути дела. — Мы нашли Институт. И думаю, что я обнаружила там именно то, что мы искали. Имена, адреса и даже фотографии людей, которые вполне могут оказаться нашими родителями. Уверяю тебя, уважаемый читатель, на лица моей команды стоит посмотреть! Говорят, на лице написано то-то и то-то. Но я никогда не видела, чтобы лица выражали сразу столько противоречивых чувств: шок и нетерпение, надежду и смятение, удивление и страх. Все то, что, наверное, будет написано на лице у человека, впервые узнавшего о своих родителях в шесть, восемь или в четырнадцать лет. — Чего ты ждешь, давай открывай конверт, читайте, что там написано, и рассказывайте поскорее, — торопит меня Игги. С замиранием сердца достаю рассованные в Институте по карманам страницы. Они скрывают секреты наших замысловатых и не очень-то счастливых жизней. Вся наша стая сгрудилась вокруг меня. Заглядывают через плечо, разглаживают смятые листы. — Макс, помнишь, Джеб сказал, что ты убила своего брата. Как ты думаешь, что он имел в виду? — ни с того ни с сего выпаливает Надж. В этом вопросе она вся. Думает что-то свое, а потом вдруг раз — и ляпнет. — Он что, хотел сказать, что Ари твой брат? Это получается, что… Я хочу сказать… — Она теряется в догадках и путается в словах. Стараюсь не закричать и не разорваться от переполняющих меня эмоций. Стараюсь взять себя в руки: — Не знаю, Надж, пока не знаю. Я пока не могу на эту тему думать Давайте лучше читать документы. Когда найдете что-нибудь существенное, читайте вслух. Раздаю пачки помятых листов. Но Газ не успокаивается: — А кто твой отец и кто твоя мать? 134 Ангел начинает читать, медленно шевелит губами и шепчет каждое слово. Секунд через десять она бормочет: — Что-то я тут ничего не понимаю. Но ее уже перебивает возбужденный возглас Газа: — Нашел! Нашел!