— Это крылья… — шепчу я. Краем глаза вижу, как напрягается у Эллы лицо. — Мои крылья. — Молчание. — Одно крыло тоже задето. Болит. Пытаюсь втянуть в себя воздух. От волнения меня сейчас стошнит. Медленно, преодолевая боль, расправляю крылья. Совсем чуть-чуть, чтобы только этой женщине было видно рану. Глаза у них расширяются и расширяются. Все шире и шире. Прямо-таки сейчас из орбит выскочат. Элла открыла было рот и хочет что-то сказать, но безуспешно. Онемела от удивления. К моему удивлению, ее мама по-докторски внимательно продолжает изучать мои крылья. Как будто я самый обыкновенный пациент. Как будто нет во мне ничего особенного. Подумаешь, крылья как крылья — большое дело. Задыхаюсь, голова кружится. Я вот-вот упаду. — Ты права, крыло тоже задето, — словно про себя бормочет женщина и аккуратно отводит его чуть дальше в сторону. — По-моему, тут и кость повреждена. Она присаживается на край ванны и внимательно на меня смотрит. Я не выдерживаю ее пристального взгляда и отвожу глаза. Разве можно было представить, что со мной такое случится? Что такое вообще может случиться? Клык меня просто убьет. И будет прав. Эллина мама тяжело вздыхает: — Так-так, Макс, — голос ее спокойный и уверенный. — В первую очередь, надо промыть раны и остановить кровотечение. Тебе когда последний раз прививку от столбняка делали? Как все оказывается просто. Никаких лишних слов. Никакой суеты. Только ласковые, заботливые материнские руки. А я просто ребенок. Неудивительно, что от слез я уже почти ничего не вижу. — От столбняка? Никогда… — Ну не беда, это дело поправимое. 32 — Погоди-погоди. — Газман так крепко сжал в руках сосновую ветку, что у него совсем онемели пальцы. — Да говори же ты скорей, что там происходит, — нетерпеливо настаивал Игги. — Что, едут? Раннее утро. Газман и Игги примостились на старой сосне, раскинувшей ветви над заброшенной лесной дорогой. Ситуацию они оценили правильно. Все происходило ровно так, как они и предполагали. По меньшей мере, двое ирейзеров разбили палатки неподалеку от площадки, где пару дней назад приземлился их вертолет. Совершенно очевидно, их главная цель — изловить оставшихся членов стаи. А там, как получится. Можно просто поймать, а можно и замочить. Самим-то ирейзерам это по фигу. Но и нам тоже разницы никакой нет. Плен был бы хуже смерти. Газмана, как и всех нас, по ночам по-прежнему мучили кошмары. Во сне он неизменно видел себя в Школе: белохалатники вытягивали из него кровь, вкалывали ему всякую дрянь, исследуя реакцию на всевозможные наркотические смеси, гоняли его, как белку в колесе, заставляли глотать радиоактивную кашу, отслеживая потом ее циркуляцию. Его по-прежнему мучили воспоминания о бесконечных днях, неделях, годах непрестанной боли, рвоты, крайнего истощения, заточения в клетке. Газман, не задумываясь, предпочел бы смерть возвращению в этот ад. Ангел бы точно с ним согласилась… Если бы, конечно, могла выбирать… Но у нее-то выбора уже не было. — Тихо, «хаммер» едет, — еле выдохнул он. — По правой дороге? — Ага. Прямо-таки мчится, — Газман вымученно улыбается. — Они тут не слишком правилами дорожного движения озабочены. — Ш-ш-ш! Уже совсем близко. Всего с четверть мили осталось. — А видно там масло? Не блестит? Прикрыто? — Не бойсь, не блестит. Газман напряженно следит, как по ухабам несется грязный черный «хаммер». «Сейчас, сейчас», — шепчет он Игги, и оба чуть не дрожат от возбуждения. — Надеюсь, привязные ремни у них не в почете. И тут такое кино началось, закачаешься! По лесной дороге мчится неуклюжий квадратный внедорожник. Оглушительный визг тормозов. «Хаммер» заносит влево. Словно в дикой пляске, он кружит и кружит. Рывок — его выбрасывает в кювет. Какой-то неведомой силой несет прямо на толстенный ствол дерева. Хрясь! Ветровое стекло вдребезги! Еще секунда — колесами вверх зависает в воздухе, футах в пятнадцати над землей. И наконец падает с грохотом сминаемого в лепешку железа. Стоп кадр! — Вот это да! Прямо глазам своим не верю! — А мне? Да говори же немедленно, как оно было. — Масло! В масло их с разгона внесло, понимаешь? Ну и там занесло, в дерево впилили, взлет и — хлоп всмятку! Валяется там теперь колесами кверху, как дохлый жук навозный. — А эти? Шевелятся? — М-м-м. Кажись, один вон выбирается… И второй! Оба как под наркотой. Но, похоже, целы. Больше всего на свете Газману хотелось бы стереть этих ирейзеров с лица земли. Чтобы от них и следа не осталось. Но он никого никогда не убивал. И не очень понимал, как это вообще живое существо можно уничтожить. Но эти ирейзеры поймали Ангела. Вот и поделом им! Мало им еще досталось! — «Работничка»! Бросай на них «работничка»! — Игги никакие моральные сомнения не мучают, и он явно расстроен, что им не удалось укокошить ирейзеров. Газман отрицательно затряс было головой, но тут же вспомнил, что Игги этого не видит. — Нет, не время сейчас. Они уже мобилы достали. И в лес вошли. Мы теперь только пожар лесной устроим. — Так-так. — На переносице у Игги легли напряженные морщины. — Тогда начинаем перегруппировку. Операция переходит во вторую стадию. Айда в лесной штаб! — Айда! — с готовностью согласился Газман. — Мы и так сегодня здорово потрудились! 33 В незапамятные времена лесорубы наскоро сколотили себе избушку, пристанище на рабочий сезон. Заброшенная уже лет тридцать, хибара эта практически совсем развалилась. Но стае это было только на руку, и мы облюбовали ее под свой лесной штаб. — Стадия номер один завершена успешно. — Развалившись в сломанном пластиковом шезлонге, Игги принюхался. — Мы сюда сто лет не наведывались. Сыростью пахнет. — Ага, была развалюха, развалюхой и осталась! — Вот и я об этом. Нам потому здесь всегда и нравилось. — Как мы им намаслили! И всего-то канистра с маслом, а такую заваруху учинили! «Хаммеру»-то совсем конец пришел! — Газман поежился. — Мне даже не по себе как-то! Игги открыл рюкзак, достал из него «работничка» и погладил домодельную бомбу тонкими чувствительными пальцами. — Ирейзеров надо окончательно уничтожить. А не то они нас достанут. — И за Ангела отомстить! Давай подорвем их вертолет! Игги кивнул и поднялся на ноги. — Слушай, сматываться отсюда надо, да побыстрей. К дому двигать пора. В следующее мгновение пол чуть заметно завибрировал. Игги настороженно замер. — Ты слышал? — шепнул Газман. Игги молча кивнул, поднимая руку. — Енот, наверное… — Какой там енот средь бела дня! Они одновременно обернулись. Царапанье в дверь становилось все отчетливее. Газман похолодел от страха. «Это ничего. Это просто зверек какой-то лесной», — пытается он себя успокоить. Напрасно. Кровь застыла у него в жилах. — Эй, вы, крошки-хрюшки, пустите меня в гости. — Ангельский голосок, казалось, струился сквозь щелястые стены, как дым подпаленной травы-отравы. На этот колдовской голос, как на песню сирен, выманивали ирейзеры свои жертвы, и те, как завороженные, добровольно сдавались в их волчьи пасти. С лихорадочно бьющимся сердцем Газман мысленно оценивает диспозицию. Дверь. Два окна. Одно в комнате, другое, совсем крошечное, в ванне. В него и ему-то не пролезть, а уж Игги и подавно. Ирейзер снова заскребся в дверь. Ладно, значит, остается вот это. Газман осторожно двинулся к главному оконному проему. Он знал, что Игги последует за ним, ловя малейший шорох. Хрясь! Дверь с треском слетела с косяка, только щепки полетели в разные стороны. В дверном проеме вырос здоровенный ирейзер. — Угол стрелок на восемь часов, — подсказал Газман Игги направление к окну. Мозг его с удивительной четкостью фиксирует ситуацию. Он напрягся всем телом, готовясь прыгнуть в окно. Но и там свет вдруг заслонила громадная осклабившаяся рожа. — Эй, где вы, крошки-хрюшки, — насмешливо запел второй ирейзер в затянутое паутиной стекло. Уроки Макс не прошли даром. Газман собрался. Толчками адреналина энергия приливала к каждому мускулу. Отход через дверь перекрыт. Отход через окно блокирован. Они окружены. Отступать некуда. Значит, будем драться. И не на жизнь, а на смерть.