— Хотелось бы узнать их имена и номера телефонов, чтобы поговорить с ними. Вдруг Сара сказала что-нибудь еще, что может быть нам полезно? — Думаете, ее убили из-за этой новой работы? — Чем больше я буду знать о том, чем Сара занималась на момент смерти — о ее работе, ее друзьях, — тем больше у меня шансов узнать, что с ней случилось. — Хэл придвинул к Ребекке блокнот. — Вы не могли бы написать мне несколько имен? Она написала три имени. — Это девичьи фамилии. Я не знаю, какие имена они носят сейчас. — Думаю, я смогу их найти. — Он открыл плотный конверт и вытащил фоторобот Терри Стайн, который они разослали по всем участкам. — Последний вопрос, миссис Фельд. Вы узнаете эту женщину? — Нет. Я вижу ее впервые. Хэл постарался скрыть разочарование. Впрочем, удивляться было нечему. С чего он взял, что все будет так просто? — Спасибо, что вы согласились прийти. Ребекка Фельд не торопилась вставать из-за стола. Открыв сумочку, она вытащила пластиковый пакет и положила его на стол. — Может, что-то из этого вам поможет… Хэл повертел пакет в руках. Там лежали паспорт и калифорнийские водительские права на имя Сары Фельд. За ними был какой-то сложенный несколько раз документ. Детектив вытащил его и развернул. Свидетельство о рождении. Он вернул документ в пакет. — Вы можете оставить их себе, миссис Фельд. Она встала со стула и покачала головой. — Не могу. Пожалуйста, возьмите их. Сара получила этот паспорт, когда была дома. Планировала, когда закончатся съемки шоу, поехать осенью в Испанию… — Женщина расплакалась и поправила на плече ремешок сумочки. — Я не хочу никаких напоминаний о том, чего моя девочка больше никогда не сделает. Хэл отлично понимал муки матерей и отцов, чьи родительские роли были прерваны смертью детей. У тех, кто потерял ребенка, никогда не будет душевного покоя. Жизнь их чада всегда будет казаться им оборванной, а возможности — украденными. Это родителям положено уходить из жизни первыми, чтобы ребенок мог оглянуться на их жизни и оценить то, чего он сам достиг, а в чем потерпел неудачу. Миссис Фельд пыталась сохранить самообладание, и когда ей удалось взять себя в руки, сказала: — Если вы не против подвезти меня до автобусной станции, я бы хотела вернуться домой. 18 Сан-Франциско, Калифорния Шварцман выключила душ и услышала, что в комнате звонит телефон. Сегодня у нее выходной, а значит, звонок, скорее всего, от Хэла. Или от Мэйси, который хочет пригласить ее на свидание. Или что-то безобидное, вроде химчистки. Анна энергично вытерлась полотенцем, стараясь не задеть место биопсии молочной железы: в отличие от биопсии надпочечников, процедура на груди оказалась болезненной. Она намазала заживающую ранку витамином Е и, не торопясь, надела халат. Телефон никуда не денется. В ее распоряжении целый день. Она может тянуть резину столько, сколько ей захочется. Каждый третий понедельник у нее был отгул — компенсация за работу по выходным каждые шесть недель. Это был один из обещанных ей плюсов, когда она подавала заявление на службу в полиции. Ее коллегам нравилось иметь выходной в будни, так как появлялась возможность заглянуть во все те места, куда их не пускал рабочий график: на почту, в кабинет дантиста, в супермаркет, в тренажерный зал или кино без обычных субботних и воскресных толп. Шварцман была не из их числа. Она не возражала против воскресных толп на набережной, как и против того, чтобы на ее любимых пешеходных маршрутах было полно людей, так как их тела создавали ощущение комфорта и безопасности. Отгулы Анна обычно посвящала пачке медицинских журналов и чтению отчетов, которые накапливались за рабочие дни, но сегодня утром у нее был медленный старт. Налив себе в кухне чашку кофе, она вернулась в спальню. Телефон безмолвно стоял на тумбочке. Анна поставила кофе возле кровати, подошла к шкафу и сдвинула небольшой старинный латунный утюг, не дававший створке шкафа открываться самой по себе. Несколько месяцев назад она починила защелку, чтобы дверь, как ей и положено, оставалась закрытой, но в последние несколько недель та вновь начала открываться сама. Так утюг вновь стал дверным запором. Анна облачилась в удобные спортивные штаны и свободный свитер, подумав о том, что день прошел бы быстрее, если б она могла поспать подольше. Но ей никогда не удавалось спать после семи утра. Еще один шрам от ее жизни со Спенсером. И все-таки, кто стал бы звонить ей в воскресенье, еще до восьми? Хэл работал все выходные. Вчера он прислал краткий отчет о допросе матери жертвы. Сообщение содержало три пункта, и только один был хоть сколько-нибудь полезным. Он также признал, что не узнал ничего нового о том, почему убитая жила в скудно обставленной квартире в Сан-Франциско, но сообщил, что настоящее имя Виктории Стайн — Сара Фельд. Именно этот, последний факт заинтересовал Шварцман. Она вбила имя в поисковик, отыскав серию снимков лица и один коммерческий кредит. Было логично, что Спенсер связался с актрисой. Ее наняли, чтобы сыграть некую роль. Что она знала заранее? Согласилась сыграть жертву, не понимая, насколько реалистичной окажется эта роль? Аннабель редко видела своих пациентов, прежде чем те оказывались в ее владениях. При жизни лицо Сары Фельд было более угловатым, жевательные мышцы на подбородке чрезмерно развиты. Скорее всего, стресс. Мышцы orbicularis oculi[18] вокруг глазных яблок указывали на то, что она недавно сделала инъекцию ботокса, чтобы разгладить «гусиные лапки». Это не имело отношения к делу, но Шварман сделала мысленную пометку, чтобы сказать об этом Хэлу. Она потянулась за телефоном и увидела еще один пропущенный звонок и голосовую почту с номера в Сан-Франциско. Это был не номер управления и не номер мобильника Хэла. Анна положила телефон, затем взяла его снова. Причин тянуть не было. Не то чтобы она избегала работы… — Доктор Шварцман, это Рину Хан. Надеюсь, я вас не разбудила. Я видела доктора Фрейзера, когда вчера делала обход в университетской клинике. У лаборатории есть результаты вашей биопсии. Пауза. Шварцман сделала глубокий вдох. — Я хочу передать вам информацию как можно скорее, чтобы вы определили свои следующие шаги. Биопсия подтверждает наличие у вас инвазивного лобулярного рака в правой груди. Я знаю, что офис доктора Фрейзера свяжется с вами напрямую, но также хочу дать вам номер своего мобильного телефона, чтобы вы могли связаться со мной. Знаю, что сегодня воскресенье, но я доступна, если вы захотите поговорить. Доктор Хан начала диктовать свой номер, когда телефон в руке Анны зазвонил снова. Хэл. Анна резко присела в кровати. Голова закружилась, к горлу подкатился комок тошноты. — Шварцман. — Это Хэл. Доброе утро. Хм-м, по его голосу этого не подумаешь… — Доброе утро, — ответила она примерно с таким же сомнением в голосе. Рак. Инвазивный рак. Лобулярный. Анна попыталась выудить из памяти факты, полученные на медицинском факультете, и в результате услышала лишь конец того, что сказал Хэл. — Извини, но мне звонили по другой линии. Я пропустила то, что ты сказал. — Нет проблем. Ты куда-то спешишь? — Нет, все в порядке, — быстро добавила она, покраснев от необходимости лгать. — Хотел спросить, не могла бы приехать сегодня на работу? Я знаю, что сегодня воскресенье… — Могу, — ответила Шварцман, услышав в его голосе резкие нотки. — А в чем дело? — В девять часов я допрашиваю подозреваемого. Если есть возможность, приходи, тебе будет интересно. — Подозреваемого? Вы нашли сестру? — Нет, и ты была права. Они не сестры. У Сары Фельд нет братьев и сестер. Она упустила эту женщину. Она знала, что что-то не так, но ничего не предприняла. Более того, отвечала на ее вопросы, позволила ей сидеть в кресле и таращиться на нее все это время, зная… что бы они там ни знали. — Кого ты допрашиваешь? Хэл вздохнул. — Кена Мэйси. Шварцман снова села прямо. — Но Мэйси не…