У меня никогда не было девушки. Я целовался с несколькими, но ни с одной не встречался. Это сводит мою маму с ума, но, возможно, данная ситуация и является причиной. Я не могу представить мир, в котором кому-то захотелось бы проводить время с любимым человеком подобным образом. Достаточно того, что приходится делать это для мамы. Еще несколько рвотных позывов, и мама со стоном кладет голову на унитаз. Я вздрагиваю за нее: мы не убирались, когда переехали сюда сегодня утром, и кто знает, какие плотоядные бактерии остались на этом ободке от предыдущих жильцов. – Прости меня, Сойер, – хрипло говорит она, – я и не думала, что выпью так много. – Я же говорил тебе, что ты должна поужинать с нами вместо того, чтобы уходить куда-то. – А что я могу сказать, кроме того, что ты прав? Немного. – Неужели все так пьяны? И если да, то как вы попали домой? – Дженнифер позвонила в «Убер» и заказала всем такси. А это значит, что мамина машина все еще стоит около ресторана или какого-то дома, где она ее оставила. Когда я тупо смотрю на нее в ответ, мама одаривает меня жалкой улыбкой. – Мы отмечали день рождения Вивиан. Но потом ее улыбка исчезает, и на глаза наворачиваются слезы. Я морщусь, потому что это не похоже на мою мать. Она очень счастлива, особенно когда в ее жилах течет алкоголь. – И что случилось? – Я наклоняюсь вперед, гадая, не вырвет ли ее снова. Мама закрывает глаза, сжимая их так сильно, что в уголках образуются гусиные лапки. – Сегодня вечером мне сказали, что на моей карточке недостаточно средств, поэтому пришлось заплатить наличными. Я была так смущена. Деньги никогда не были одной из тех проблем, с которыми мы сталкивались в нашей жизни. – Кто-то украл твою карточку? Она качает головой, прижимаясь к холодному кафелю. – Твой отец не прислал чек на алименты. Мой рот открывается от шока, но мое удивление быстро превращается в кипящий гнев. – Что? – За последние несколько месяцев он ничего не прислал. Я зарабатываю достаточно, чтобы содержать всех нас, и не хотела, чтобы вы, мои любимые дети, разочаровались в нем… Поэтому я ничего не сказала, но потом мне пришлось оплатить несколько непредвиденных счетов, ваши медицинские страховки, и я совсем забыла, что мне придется выплатить ипотеку за старый дом, а также первый и последний месяц аренды здесь. А затем еще были расходы, связанные с продажей дома и постройкой нового… Мамин лоб покрывается испариной, а мой желудок начинает скручивать от ужаса и ярости, когда я пытаюсь понять, к чему она клонит. Тело мамы сотрясается от рыданий. – Я и не подозревала, сколько положила на карточку и как сильно опустел счет. Боюсь, что чек за эту квартиру не примут. Наш домовладелец сказал, что его дочь скоро сдаст его на хранение. Все будет в порядке со следующей зарплатой, но… Мне очень жаль, Сойер. Простите меня… И, когда мама открывает рот, чтобы сказать что-то еще, она резко поднимает голову, и ее снова рвет в унитаз. Вероника Брат Люси – полный придурок, их мама – ходячий кошмар, но сама Люси – яркая звездочка семьи. Увидев в углу гостиной мой старый кукольный домик, она быстро забыла о своих страхах. Она поиграла несколько минут, а теперь сидит за нашим высоким кухонным столом и, болтая ногами, с удивлением рассматривает комнату. – Там очень много индеек. – Да, есть немного. Я выуживаю из шкафчика коробку крекеров. Это ведь то, что любят маленькие дети, верно? – А кто их сделал? – Я. Может быть, ты тоже хочешь сделать одну такую? – Конечно! Она улыбается мне, показывая свои молочные зубы. Открыв печенье, я вытаскиваю все для того, чтобы сделать бумажную индейку: цветную бумагу, карандаши, маркеры, клей и золотые блестки. Еще через несколько минут копаний в ящике с посудой я, наконец, нахожу безопасные розовые ножницы. Люси, кажется, довольна блестящими трубочками, которые она подносит к свету. – Мне здесь нравится. Здесь лучше, чем внизу, – говорит она. – А почему у вас так много индеек? – Я думаю, что лучше задать вопрос, почему не у всех на стене висят индейки. Люси наклоняет голову, как будто мой ответ был глубокомысленным, а затем ест крекер. Крошки падают с ее губ. – А сколько тебе лет? – спрашиваю я. – Шесть, – говорит она сквозь зубы, – а сколько тебе лет? – Семнадцать. – Мой день рождения был в июле, – заявляет Люси с важным видом. – А когда твой? – В мае. – У меня только один брат и ни одной сестры. – У меня вообще никого нет. – Это так грустно. – И ее маленькие карие глазки выражают, насколько она серьезна. – Мне нравится мой брат. Он очень забавный. Я в этом не сомневаюсь. – Через несколько месяцев у меня будет новый брат или сестра. Мои брови поднимаются вверх. – Твоя мама беременна? Люси трясет головой так быстро, что волосы падают ей на лицо. – Нет. Новая девушка, с которой встречается папа, ждет ребенка. Мама еще ничего не знает. Сойер сказал, что расскажет ей. Я рада, что не мне нужно делать это. Не люблю, когда мама плачет. Если она и плачет, то обычно в течение недели. Мама больше смеется по выходным, но только когда заболевает. Мне это тоже не нравится. Фантастика, наши новые жильцы – это не просто кошмар, а настоящий адский кошмар. – Так почему же ты так расстроилась сегодня? Люси перестает жевать печенье и перебирает цветную бумагу, пока не находит коричневый цвет. Я поджимаю губы, и она замечает это. – Что? – Коричневый – прекрасный выбор, но зачем делать индейку как у всех? Почему бы не сделать твою индейку немного по-своему? – Потому что индейки коричневые. – Но это вовсе не обязательно. – Но настоящие индейки коричневые. – Может быть, они коричневые, потому что все постоянно твердят им, что они коричневые? Может, нам нужно перестать навешивать ярлыки на индеек и выпустить их на свободу? Люси окидывает взглядом моих разноцветных индеек, а затем снова перебирает цветную бумагу. Я выбираю синий цвет, и мы начинаем процесс в тишине. Когда я рву зеленую мягкую бумагу и приступаю к сложному процессу скручивания концов, чтобы приклеить их к крыльям, Люси говорит: – Сойер мне не поверит. Я бросаю на нее короткий взгляд, потому что, если покажусь ей слишком заинтересованной, она замолчит. По крайней мере, так поступила бы я. – Во что Сойер не поверит? Звук ножниц, режущих бумагу, затихает, и я снова поднимаю глаза на Люси. Она пристально смотрит на меня. Белоснежная рубашка, черные глазки – большие и круглые. – Ты мне все равно не поверишь.