Обходя на моем пути стулья, столы и девочек, я дошла до маленького печального уголка столовой, где Кэтрин Келли всегда сидела одна. Ее длинные светлые волосы выглядели так, словно их давно не касалась щетка. Она закладывала их за свои торчащие уши и краснела, когда остальные дети называли ее Дамбо. Несмотря на все перекусы, которые она так любила, — хрустящий картофель, шоколадки, бесконечные газированные напитки, — она была кожа да кости. Ее блузка болталась у ворота, где не хватало одной пуговички, а галстук был в пятнах. Я заметила, что ее темно-синий блейзер испачкан мелом, словно она терлась о доску. Подойдя ближе, увидела, что у нее почти нет бровей в тех местах, где она всегда выщипывала их кончиками пальцев. Я наблюдала, как она делает это в классе, складывая волоски в кучки и потом сдувая их, словно загадывая желание. Кэтрин состроила рожу — наверное, подумала, что я шучу, приглашая ее присоединиться к нам. Она уставилась на девочек за моим столом — все они хихикали над чем-то, что шепнула им Рейчел после того, как я ушла, — но когда они увидели, что Кэтрин на них смотрит, улыбнулись, помахали ей и позвали к себе. Я была очень довольна собой, когда она перенесла свой поднос на наш стол и села рядом с нами. Пока не прочла клочок бумаги, подложенный под мою тарелку. Рейчел произнесла маленькую речь, не дав мне что-либо сказать или сделать. — Кэтрин, если я когда-то задела твои чувства, то прошу меня извинить. Друзья? — спросила она и протянула через стол руку для пожатия. Тихая девочка покорно протянула свою. Я увидела, какие у нее обгрызенные ногти, а кожа вокруг них красная и ободранная. Я также заметила, что у нее в брекетах застрял кусочек лазаньи. Щеки Кэтрин зарделись, когда она пожала Рейчел руку, и ее банка с колой опрокинулась. Хелен — всегда умная и практичная — моментально достала бумажные носовые платки и вытерла стол, словно знала, что это должно случиться. — Пожалуйста, извини меня, — произнесла Рейчел. — Я такая неловкая. Вот, возьми мою колу. Она полная, я к ней еще не притрагивалась. — Все в порядке, я не очень хочу пить, — ответила Кэтрин, покраснев еще больше, чем раньше, так что ее лицо и банка стали почти одного цвета. — Не может быть, я настаиваю. Рейчел протянула напиток через стол, и разговор продолжился. Я не могла оторвать глаз от листка бумаги, читая записку и размышляя, как правильно поступить: Я напи́сала в банку Кэтрин. Если скажешь ей до того, как она выпьет, завтра за ланчем будешь сидеть одна. Конечно, я уже знала, как поступить правильно, но так ничего и не сделала, а просто сидела и смотрела на тарелку с едой, которая в меня больше не лезла. Через пять мучительных минут после того, как она села с нами, Кэтрин взяла напиток. Рейчел удалось сохранить невозмутимое лицо, но вид у Хелен был восторженный, а Зои уже хихикала. Мне хотелось, чтобы она только пригубила, но девочка откинула голову назад, сделала несколько глотков и только тогда поняла: что-то не так. — Ты только что выпила мою мочу! — произнесла Рейчел, широкая улыбка снова озарила ее лицо. Все засмеялись, и новость о том, что случилось, вскоре стала распространяться от одного столика к другому, пока чуть ли не вся школа начала показывать пальцем на Кэтрин Келли и смеяться над ней. Она не сказала ни слова. А просто пристально посмотрела на меня. Затем встала и вышла из столовой, не забрав свой поднос и не оглядываясь назад. Он Среда 07.45 — Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Анна и Прийя обе смотрят в мою сторону, но я обращаюсь к своей бывшей жене. — Скажите, пожалуйста, она здесь ни к чему не притрагивалась? — спрашиваю я Прийю, у которой на удивление застенчивый вид. — Только к телефону. Я закрываю глаза. По-моему, я знал, что она собиралась сказать до того, как она это произнесла. Это была моя идея попросить Анну подождать в кабинете школьного секретаря, так что винить больше некого. Я поворачиваюсь к ней, желая увидеть реакцию. — Звонок на твой мобильный — якобы с информацией о последнем убийстве — был сделан со стационарного телефона в этой комнате. Анна пристально смотрит на старомодный аппарат. — Но ты же можешь посыпать его порошком и взять опечатки пальцев? Или что ты там делаешь? — Думаю, мы обнаружим только твои отпечатки, и у нас нет никакой возможности узнать, были ли они здесь раньше или появились только сегодня утром. — Конечно, мои отпечатки пальцев появились на этом телефоне только сейчас, как они могли появиться раньше? Прийя выступает вперед. — Сэр, извините, я… — Ты что, предполагаешь, что я позвонила сама себе и дала наводку? — перебивает ее Анна. — Я еще ничего не предполагаю, но по-прежнему собираю улики. Пожалуйста, пойдем сейчас со мной. Прийя, вы оставайтесь здесь и ждите группу. Проследите, чтобы они проверили каждый угол и каждую щель в этом кабинете. Тот, кто убил Хелен Вэнг, был здесь. Я держу дверь для Анны — я же все-таки джентльмен, — а в ответ, проходя мимо, она одаривает меня одним из своих неодобрительных взглядов. За последние несколько месяцев нашего супружества я к ним привык. Сначала мы молча идем по школьным коридорам, но ей не надо ничего говорить, поскольку я и так знаю, что она кипит от злости. У мужей и жен вырабатывается собственный молчаливый язык. Они не забывают, как на нем говорить, — даже если разводятся — и бегло считывают выражения лиц друг друга, жесты и непроизнесенные слова. — Куда мы сейчас идем? — наконец спрашивает она. — Вывожу тебя из помещения. — Я все равно буду освещать эту историю. — Как хочешь. — Ты считаешь, что я не должна? — С каких это пор тебя беспокоит мое мнение? Она останавливается, но я больше не хочу продолжения. Я так устал спорить по любому поводу, кроме того, что нас сломало, хотя именно это мы должны были как следует обсудить, чего так и не произошло. — Ты мне веришь, так? — спрашивает она. Тридцатишестилетняя женщина, стоящая передо мной, превращается в застенчивого и испуганного подростка, которого я знал двадцать лет назад. В тихую девочку, с которой моя сестра и Рейчел Хопкинс дружили по неизвестным и непонятным мне причинам. Она была совсем другой. Тогда девочки были для меня даже большей тайной, чем сейчас для меня являются женщины. — Ты говоришь, что сегодня утром тебе позвонили ровно в пять. — Да. — И что ты не узнала голос и даже не можешь сказать, кто звонил: мужчина или женщина? — Правильно. По-моему, голос был искажен. Я не могу не поднять бровь. — Интересно. Как ты думаешь, почему кто-то сообщил тебе об этом убийстве? — спрашиваю я, но она пожимает плечами. — Потому что видели по телевизору, как я освещаю первое убийство? — Тебя не беспокоит, что это может быть нечто более личное? Анна смотрит так, словно хочет мне что-то сказать, но затем, похоже, передумывает. У меня нет времени играть в прятки, и я иду дальше. Мы доходим до парковки, и я вижу, что грузовик со спутниковыми тарелками уехал. Здесь практически никого нет, почти как прошлым вечером, когда я сюда заезжал. Я никому об этом не сказал, поскольку знаю: факт, что я был здесь, равно как и на месте преступления в лесу в понедельник вечером, выставляет меня не в самом лучшем свете. Полицейские машины и машины прессы все еще припаркованы на стоянке перед школой, куда я сейчас собираюсь увести Анну. — Где твоя группа? — спрашиваю я. — Они не знали, на сколько меня задержали, и, наверное, пошли завтракать. — Провожу тебя до твоей машины, — говорю я, заприметив вдали красную «Мини», которую терпеть не могу. — Черт возьми, ты действительно хочешь, чтобы я убралась. Анна ждет ответа, но я молчу. Мы продолжаем идти, каждый шаг тяжелее предыдущего — на нас как по заказу давит наше неловкое молчание. Она, кажется, не замечает разбитого стекла, пока я ей не показываю. Кто-то разбил окно ее машины. — Ну что же, превосходно, — говорит она, подходя немного ближе и пытаясь заглянуть внутрь. — Ничего не трогай. Не сводя глаз с Анны, звоню Прийе и прошу ее кого-нибудь сюда прислать.