В Александр-шанц убывали строительные роты и крепостные канониры. Потрудились солдаты на славу. – Работы-то, конечно, еще изрядно осталось, Алексей Петрович, но вы уж не обессудьте, сроки возвращаться подошли, – словно бы извинялся за уход в днепровскую крепость капитан Мутьев. – Сами знаете, Иван Абрамович хоть генерал и не злобливый, но уж больно горячий. Сначала он выволочку по полной устроит, а уже потом думать будет, как ее смягчить. С лесом вот долго получилось. Пока его сюда завезли, уже и Николай Зимний на дворе. Так, из шести смотровых, трех саженных сигнальных вышек на линии мы только три выставили и хорошо укрепили. А вот для трех остальных только лишь опоры вывели и между собой их связали. С большой, на центральном форту, тоже долго провозились, но зато и она получилась на славу. Высота в целых пять саженей – это не шутки, плохо там сладишь, и громыхнется так, что мало никому не покажется. Но мы за свою работу ручаемся. Просите нас опять к себе по лету, авось их превосходительство смилостивится, да и пошлет сюда на подмогу. Нам здесь у вас понравилось. – Буду просить, Андрей Викторович, – кивнул Егоров. – Не обижаешься за тех троих, что к нам перевелись? – Да ладно, – махнул тот рукой. – Еще наберем людей. К нам рекрутские партии на Днепр теперь частенько пригоняют. А эти так еще и драчунами были. Пускай лучше у вас, вон, побегают в егерях. Тоже ведь та еще служба! Канонира Прохора переманить к себе не удалось, так что артиллеристы под командой бравого обер-фейерверкера Степанова убывали к Днепру всем своим личным составом, за исключением павшего в осеннем бою наводчика-канонира. На линии с уходом двух с половиной сотен людей сразу же стало тихо. Не стучали топоры и молотки, не вжикали пилы, и не слышался за версту уже такой привычный матерок. Лешка придерживал под спинку и голову малыша в корыте, а Катарина лила из ковшика нагретую на печи теплую воду. – С гуся вода, с Ильюшиньки вся худоба! – приговаривала мама и трижды полила ему на голову. – Уа-а-а! – малец дал реву. – Тихо, тихо, тихо, мой сладкий! – приговаривала баба Йована. – Все хорошо, не нужно обижаться. – Алексий, давайте, давайте мне внука! – и приняла его, заворачивая в сухое одеяло. – Сейчас, сейчас мама тебя переоденет и совсем уже скоро кормить станет. Конечно, он без настроения будет, проголодался ведь! Попробуй, вон, его папку в голоде подержи, и он тоже не так еще кричать будет. – Это да-а! – усмехнулся Алексей. – Еще как буду. Даже, пожалуй, и похлеще могу. Жизнь шла своим чередом. Все так же будили и укладывали спать солдат барабаны, отбивая привычный уже для всех уклад. На стрельбище хлопали ружейные выстрелы и нет-нет иной раз бухали разрывы гренад и фугасов. По пограничной линии уходили пешие и конные дозоры, осматривавшие окружающую местность и беря под контроль любой след. Казаки сейчас ходили больше по речному льду. Тут у них была хорошо набитая и широкая тропа. На противоположной стороне мелькали конные разъезды турок, которые близко к русским не подходили. Как таковых столкновений в эту зиму на линии не было. Стороны старались соблюдать те договоренности, которых они достигли этой осенью после бойни на реке. Только пару раз затеяли «пострелушки», когда, увлекшись, казачки зашли на острова, имевшие статус нейтральных. Да и то османы палили больше для острастки, дабы показать нахалам, что они неправы. Станичники тоже немного постреляли и потом убрались на свою сторону. Все, инцидент был исчерпан, и кровь в эту зиму не пролилась. Весна 1778 года в Новороссии была дружной. Вот только что по степи мела поземка, и мороз покалывал щеки, а уже в марте задуло с близкого моря соленым, и потом хлынули дожди. С восточного тракта в Николаевскую прибыло два всадника «одвуконь» с запасными лошадьми под вьюками. И сами люди, и их кони были сплошь облеплены грязью. – Ленька, ты, че ли? А это кто? Да никак Данила? – удивился караульный, переводя курок на фузее на предохранительный взвод. – Ну, братцы, вас ведь вообще не узнать! – покачал головой капрал Милушкин. – Худющие, на грязных арапов похожие, и как только доехать смогли по такой-то вот грязюке, – кивнул он на разбитую дорогу. – Отодвигай свою палку, Авдейка, – жизнерадостно крикнул ротный барабанщик. – Чего здесь держишь? Нам бы их высокоблагородию доложиться да в баньку поскорее. Всю грязь с себя сбить, да ведь, Данила? – Это да-а, – протянул вестовой. – Все-е, ну вот мы дома, наконец-то уже к себе вернулись! – …Проведена съемка местности на юго-востоке вдоль Сиваша до Арабатской стрелки и на север на две сотни верст. Западной стороной, как вы и наказывали, мы взяли реку Днепр, – докладывал Леонид. – Полгода непрерывно в степи были, ваше высокоблагородие, а потом в крепость доложиться к их превосходительству прибыли и показали ему те наброски местности, что в пути делали. Он выделил нам отдельную избу в крепостных предместьях, и мы там три недели беспрерывно все воедино соединяли. Из мелких кусков и на одну карту переносили. А потом уже и для вас быстро копию сделали. – Ну и как, остался генерал вашей работой доволен? – поинтересовался Алексей, разглядывая разостланный на столе большой плотный лист с топографическими обозначениями. – Так точно, очень они довольные были, – улыбнулся барабанщик. – Предлагали они мне у них остаться, да еще и в сержантском чине. А Данилке так целого фурьера сразу же пообещали. – Ну а вы что же, чего там не остались-то? – Лешка посмотрел на чумазые лица своих егерей. – Ну что вы, вашвыскоблагородие! – протянули те обиженно. – Как мы свою роту можем оставить? Мы их превосходительство попросили не гневаться на нас и поскорее к себе отпустить. Они в тот день в духе были и велели каждому из нас по десять премиальных рублев дать, а с верховой лошадью так еще и вьючную себе оставить. – О как, молодцы! – похвалил егерей Алексей. – Большое дело вы сделали, братцы. Неделя вам отдыха теперь точно положена. Никто вас трогать у нас не будет, отъедайтесь и отсыпайтесь пока. Вымотались там, небось? – Есть маненько, – согласились ротные картографы. – И с ногаями сшибки были. Хорошо хоть, что охранение у нас из опытных дончаков было. Да и наши штуцера тоже там пригодились. – Вот как, неспокойно, значит, в степи? Не замирил еще Александр Васильевич ногаев и татар? – удивился Егоров. – Знаю, что его с Крыма на Кубанскую линию перебросили. Ну да ничего, если за врага сам генерал Суворов взялся, значит, все там вскоре решится. Отдыхайте, братцы, не буду я вас больше задерживать. И два чумазых егеря вышли за дверь. – Фролка, Фролка, ты Степана Матвеича не видел?! Нам бы с амуницией порешать! – послышались крики на улице. – Братцы, а кто в станице сегодня баньку топил, не слыхали случаем? Только чтобы она жаркая была! До костей бы нам с Данилкой прогреться! В Крыму обстановка была крайне сложной. Здесь боролись русская и турецкая партии. Хотя Блистательная Порта по Кучук-Кайнарджийскому мирному договору от 1774 года и признала независимость ханства, но полностью исполнять его трактаты она не спешила. Прошло уже два года, а десять тысяч турецких солдат все еще не покинули полуостров. В Трапезунде формировался десант, а на Дунае находилась сильная турецкая армия, готовая войти в оставленную русскими Валахию. К войне готовились и крымские татары. Чтобы турки не предупредили нас в Крыму, туда пришлось снова вводить войска. Казалось бы, история повторяется… но сейчас ситуация была совсем другой. Русские войска входили для поддержки законно избранного хана, Сахиб Герая, и баталии сейчас были неуместны. А между тем в Крым с турецким десантом прибыл новый претендент на власть Девлет Герай, который сверг правящего хана, развернул репрессии среди недовольных и сам занял место правителя. В Стамбул был отправлен трактат с просьбой расторгнуть с Россией договор о независимости Крымского ханства. И здесь же было прописано предложение о его возвращении под власть Османской империи. Это был явно поспешный и неосторожный шаг, ведь реально вести новую войну Турция была еще не готова, а значительный воинский контингент в Крым султан пока еще послать не мог. Турецкая агрессия вызвала крайнее возмущение Санкт-Петербурга, хотя, скорее всего, Екатерина II была даже рада такой опрометчивости противника, фактически позволившей ей более активно вмешиваться в крымские проблемы. Осенью 1776 года русские войска при помощи ногайцев преодолели Перекоп и снова ворвались в Крым. Их поддержали и те крымские беи, которых Девлет Герай хотел наказать за поддержку прорусского Сахиба Герая. В январе 1777 года командование войсками в Крыму принял у заболевшего князя Прозоровского генерал-поручик Суворов. У Александра Васильевича было четкое предписание от генерал-аншефа – подавлять силой любое вооруженное сопротивление, ибо татары уже не раз нападали на казачьи разъезды и даже убили несколько станичников. Правда, ему было известно и пожелание императрицы уклоняться от формальной войны всеми возможными способами. Суворов мог бы с легкостью увеличить список своих побед, пролив кровь, но он решил последовать пожеланию Екатерины. Крымским войскам русского экспедиционного корпуса было приказано строжайше избегать конфликтов с местным населением, а от применения оружия воздержаться. Генерал-поручик одними только искусными маневрами рассеял татарскую конницу самозванца. Протурецкий лидер был вынужден бежать, отплыв в спешке в Стамбул, а в марте 1777 года на полуостров с Кубани перебрался другой претендент на верховную власть в Крыму – Шахин Герай. Он был принят русскими войсками со всеми подобающими почестями и церемониями как глава государства. Тотчас были организованы выборы, и вслед за кубанскими и крымские мурзы тоже избрали его ханом. Как позже писали современники, первый акт драмы был сыгран, да еще притом так, что Порта не имела никакой возможности уличить русских в явном содействии Шахин Гераю. Из отпуска по болезни вернулся генерал-аншеф Прозоровский, и страдавший от отсутствия «настоящей» службы Суворов отпросился в отпуск и уехал на Полтавщину, где в это время жила его семья. Российские войска оставались на полуострове, расположившись у Ак-Мечети, на том самом месте, где позднее будет построен Симферополь. Было понятно, что их помощь новому хану еще понадобится. Русский ставленник был незаурядным для своего времени человеком. Он учился в Салониках и Венеции, а кроме турецкого и татарского знал еще пять языков. Шахин Гирай мечтал реорганизовать средневековый Крым по европейским образцам. Однако он не учел реалий ханства. Любые нововведения вызывали лишь раздражение как у местной знати, боявшейся утратить свое влияние, так и у духовенства, у которого хан решил конфисковать их земельные наделы-вакуфы. Мечети на полуострове стали центрами сопротивления, где Шахин Герая называли изменником и вероотступником. Против политики хана выступили даже его родные братья Бахадыр и Арслан, собравшие вокруг себя большие отряды воинов. Осенью 1777 года начался бунт, на помощь которому пришел турецкий десант во главе с очередным назначенным в Стамбуле ханом Селимом Гераем III. Восстание быстро охватило весь полуостров. По сути, это была гражданская война. Лишь при поддержке русских войск Шахин Гераю удалось удерживаться у власти. Теперь уйти из Крыма войскам было уже никак нельзя. Контингент их был увеличен, а командование всеми силами было доверено Александру Васильевичу Суворову, срочно отозванному из отпуска. – Ваше высокоблагородие, к вам вестовой с северного тракта! – доложился Данила. – Говорит, что из Елисаветграда прибыл. Впускать? – Давай! – Алексей поднялся, приветствуя гусарского подпоручика. – Господин премьер-майор, я к вам с пакетом от генерала-поручика Гудовича, – доложился молодой офицер. И вот еще один пакет, от подполковника Баранова. Алексей вскрыл сургуч на первом: Командиру отдельной особой роты премьер-майору Егорову. Приказываю в трехдневный срок по получении оной директивы убыть к экспедиционному корпусу в Крым под начало генерала-поручика Суворова Александра Васильевича. Число, подпись, личная печать. Коротко, емко и ничего не понятно! Бросать насовсем эту устраиваемую Бугскую линию и оголять такую неспокойную границу? Ведь ему весьма четко еще четыре года назад дали понять, что Бугская линия – это очень серьезно и что нужно крепить ее всемерно. Алексей вскрыл второе письмо. Командиру отдельной особой роты премьер-майору Егорову. Убываете в Крым с сотней своих человек верхоконными. Соответствующее указание о выделении вам лошадей уже ушло в Бугский казачий полк. Часть вашей роты под руководством опытных командиров продолжит нести службу на пограничной линии вплоть до вашего возвращения. В ставке Суворова А. В. поступите в прямое распоряжение хорошо знакомого вам лица. Число, подпись Баранова С. Н., личная печать. «Хм, ну вот это уже хоть что-то объясняет, – подумал Егоров. – Выходит, речь идет о длительной командировке. Похоже, в Крыму стало совсем жарко, если даже его отборные стрелки там так срочно понадобились. Ну и самое главное – Бугскую линию мы совсем не бросаем, а оставляем ее на часть своих товарищей. Нда-а, знать бы еще, что это за “хорошо знакомое мне лицо”? Вот любят же люди из ведомства Баранова нагнать таинственности! Три дня подготовки, – думал Алексей. – Сейчас нужно определяться, кто из роты остается на границе и показывает туркам, что она и далее находится под “железным замком”, а кто же убывает в Крым». – Данила, проводи господина подпоручика к интендантам, чтобы они его покормили и показали, где он с дороги сможет отдохнуть, а мне Леньку сюда позови, – распорядился Егоров. Через пятнадцать минут с центрального форта станицы барабан ударил особым сигналом «командирский сбор». Под эти звуки все егеря в звании от старших унтер-офицеров и выше поспешили на его зов. – Господа командиры, к нам только что поступила депеша от командования об убытии ста человек в Крым. Вы сами слышали, что там сейчас происходит. Похоже, и для нас теперь в нем дело нашлось. Осталось только посоветоваться и определиться, кто останется здесь, на месте, и будет держать эту Бугскую линию, а кто уйдет на юго-восток. После жаркого обсуждения Алексей вынес итоговый вердикт: – За старшего на Бугской линии остается капитан-поручик Милорадович. В помощники ему будет из обер-офицеров подпоручик Хлебников Вячеслав. А из младших командиров унтера Андреянов Трифон, Прошин Ермолай и Степан Усков. Плюс к этому еще и три капрала. Останется для несения службы у орудий и все отделение канониров. А для дальнейшего обустройства линии – большая часть из тыловой группы. Не переживайте, – успокаивал расстроенных егерей Алексей. – Думаю, что все это ненадолго. А вам тут скучать тоже будет некогда. Работы на все лето вон сколько, а там уже и мы к вам обратно подойдем. Сложнее было с Катариной. Объяснить жене, что все это быстро закончится и что его ждет недолгая и легкая прогулка, не получилось. Женское сердце очень чувствительное, тем более если оно любящее. – Ну же, не плачь, милая, – прижимал Алексей ее к груди. – Ты ведь жена офицера, егеря. Ну что поделать, коли наша доля такая – следовать туда, куда нам прикажут. То ли еще дальше будет! Впереди у нас такие длинные войны, солнце мое. А русский офицер – он должен быть всегда уверен, что его дома ждут и любят. Ну не плачь, моя маленькая, а то сейчас Ильюха проснется и тоже даст рева, – кивнул он на колыбельку с сыном. – Так сыро тогда станет, что даже наш Буг опять из своих берегов выйдет. Тебе нельзя сильно расстраиваться, а то, не дай Бог, вдруг молоко пропадет. Ну же, успокойся, моя хорошая! – Я буду молиться за тебя, Алексинька, – молодая женщина уткнулась ему в грудь. – Ты должен себя беречь. Слышишь?! Обещай мне?! – Обязательно, сердце мое! – Лешка обнял крепко Катарину. – Я обещаю! Сотня егерей верхом при двух десятках вьючных лошадей уходила в восточном направлении. Их провожали солдаты и все местные. Для многих они стали уже близкими и своими людьми. – Лошадей-то каких хороших нам выделил Касперов! – качал головой Гусев. – Неужто вот прямо так сразу же и отдал, безо всяких там своих капризов? – Ага, чтобы природный кавалерист да без капризов коней своих отдавал? Ну конечно! – хмыкнул Лешка, вглядываясь вдаль. – Небось, сердце у него кровью обливалось, изворчался передо мною весь. Ну что он мог поделать? Ему там, похоже, бумага серьезная поступила. Я слышал, как подполковник своего интенданта чихвостил на улице. Дескать, что он сам к генерал-поручику для скорой расправы поедет, коли тут такой умный.