Я опускаю взгляд на разбитую тарелку и задаюсь вопросом, как же мне склеить разбитые кусочки. * * * Звонок в дверь вырывает меня из унылого плена кровати, постельное белье уже давно пора бы поменять. Уже почти полдень, а я все еще скрываюсь в убежище из одеял. Мне пришлось взять отпуск в связи со смертью родственника: я чувствую себя слишком разбитым и сломленным, поэтому не могу сосредоточиться на каких-то задачах. Из-за этого мои дни теперь похожи друг на друга. Я уныло бреду из своей комнаты в белой футболке и спортивных шортах, мои волосы похожи на птичье гнездо из травы и веточек. Когда я сворачиваю по короткому коридору к лестнице, то застываю. Я останавливаюсь, поворачиваюсь к проему старой спальни Тео, которая теперь стала комнатой для гостей. Эндрю сидит на кровати Тео. Он просто сидит там. Смотрит в пустоту. Невыносимая боль разрывает мне сердце. Не в силах на это смотреть, я отворачиваюсь. Слишком больно. Звонок в дверь. Этот звонок раздается снова, возвращая меня в настоящее. Я спускаюсь по лестнице к входной двери. Это Венди. Я опешил на мгновение. Хотя она присутствовала на прощании с Тео, чтобы выразить свои соболезнования, мы мало разговаривали. Мы вообще мало разговаривали с тех пор, как она заразила меня своим извращенным видением наших с Джун отношений. Видением, которое для меня стало точкой неминуемого уничтожения. Меня охватывает негодование, но я даже не знаю, направлено ли оно на Венди за то, что она пробудила мои дремавшие чувства, или на себя самого за то, что в первую очередь позволил этим самым чувствам существовать. – Привет. – Я широко распахиваю дверь, пропуская ее внутрь. – Что ты здесь делаешь? Венди мнется, прежде чем переступает порог. Ее волосы цвета бургунди собраны в небрежный пучок, на шее – фиолетовый шелковый шарф. Я гляжу на него, прищурившись и стиснув зубы. – Извини за беспокойство, – говорит она, сжимая в руке маленький подарочный пакетик. Медные глаза широко распахнуты, светятся от сочувствия. – Шеф Марино попросил меня передать тебе это. Он выражает свои соболезнования. Она протягивает мне пакетик, и я заглядываю внутрь: – Шоколадные конфеты? – Его знаменитые трюфели с фундуком. Я улыбаюсь. Поли прислал заполненную от руки карточку, когда узнал о смерти Тео. Он сказал мне, чтобы я отдыхал столько времени, сколько нужно. Меня в любом случае ждут там. Это много значило. Каким бы колючим ни был Поли, в нем есть что-то настоящее. Что-то искреннее. Душевное. – Спасибо, – пробормотал я. Она кивает: – Конечно. – Сжав ладони, Венди покашливает, опустив взгляд в пол. – Как ты, Брант? Сказать правду? Полуправду? Откровенную ложь? Я никогда не понимал этого вопроса в данной ситуации, особенно если он исходил от людей, которые не готовы принять правду. А если им нужна ложь, зачем спрашивать? – Я не в порядке, Венди. – Правда победила, от этих слов она поднимает голову, хмурится от беспокойства, как будто ожидала услышать ложь. – На самом деле мне еще никогда не было настолько плохо. Я не помню, когда в последний раз принимал душ или заставлял себя подняться с постели в полдень. И я не знаю, как жить после всего этого. Я не в порядке. И больше всего мне хотелось бы вернуться в прошлое и занять место Тео. Она открывает рот, но не издает ни звука. Она делает неуверенный шаг мне навстречу, тянет руку, чтобы обнять меня или утешить, но резко останавливается, когда сзади раздается еще один голос. – Что она здесь делает? Я поворачиваюсь и вижу Джун у основания лестницы, она сжимает перила до побелевших костяшек на руках. Жесткий взгляд пронзил ее обычно мягкие черты лица, на ней только старая футболка Тео для колледжа, края которой доходят ей до бедер. Сперва она смотрит на меня, потом, прищуриваясь в отвращении, – на Венди. – Тебе здесь не рады. Мы скорбим. – Меня попросили зайти. – Венди смотрит в мою сторону, молчаливая просьба о помощи, прежде чем обратиться к Джун. – Босс Бранта хотел, чтобы я принесла ему подарок. – У босса Бранта есть его номер телефона и адрес. Зачем посылать его бывшую девушку? – Я предложила. Две девушки молча смотрят друг на друга, враждебность витает в воздухе. Джун почти никогда не бывает агрессивной, поэтому ее поведение меня поражает. Прочистив горло, я осторожно подхожу к Джун. – Все в порядке, Джун. Это просто шоколадные конфеты. – Я поднимаю пакетик, чтобы сакцентировать на этом внимание. – Это не нормально. – Джун скрещивает руки на груди, футболка задирается вверх. Ее глаза становятся как синие угли, когда она впивается взглядом в Венди. – Она использует твою травму в попытке вернуть тебя. – Это просто смешно, – вклинивается Венди, подавшись вперед. – Зачем ты это надела? – Что? – Венди оглядывает свою одежду. – О чем ты говоришь? – Этот шарф. Он фиолетовый. – Джун надвигается на нее, ее глаза полны злобы и печали. – Зачем ты его надела? – Ты ведешь себя как сумасшед… Джун бросается на Венди и срывает шарф с ее шеи – по ее щекам текут слезы, все тело дрожит. Он падает на пол. – Если бы ты действительно переживала о Бранте, ты бы не надела это, – выкрикивает она. – Просто уходи! Тебе здесь не рады… – Эй, эй. – Мой шок рассеивается, и я вклиниваюсь между девушками. Внимание приковано к Джун: я хватаю ее за руки и отвожу назад, подальше от ошеломленной Венди. Мой голос тихий, хриплый. В нем сквозит беспокойство. – Что ты делаешь? – Я. – У нее вспыхивают щеки, губы дрожат, она судорожно смотрит то на меня, то на Венди, потом снова на меня. – Извини… – Она сглатывает, качая головой. – Извини, Брант. Гнев в ее глазах постепенно гаснет, на его месте остается лишь глубокая печаль. Душераздирающая скорбь. Когда моя хватка слабеет, она вырывается и уносится вверх по лестнице. Я вынужден бежать за ней. Я замираю на мгновение, а затем оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Венди: она подбирает с пола свой шарф, бросает на меня наполненный болью взгляд и выскальзывает через парадную дверь. И я иду в спальню Джун. Когда я прохожу мимо, Эндрю все еще сидит на кровати Тео. Все еще смотрит в пустоту. Черт. Черт. Тяжело вздохнув, я нахожу Джун, свернувшуюся калачиком на кровати. Ее колени прижаты к груди, а лицо спрятано. Она крепко обнимает Агги, всхлипывая. Пока я смотрю на нее, застыв в дверях, меня охватывает знакомое чувство, и единственное слово срывается прежде, чем я успеваю его обдумать: – Джунбаг. Она замирает, это слово эхом разносится по комнате. Джунбаг. Я не называл ее так уже несколько недель. Как я мог? Это прозвище родилось из невинности и чистоты. Незапятнанной любви. Но теперь я знаю, как звучит ее желание. Я запомнил, как ее изгибы впивались в меня, когда я тянул ее за волосы, исступленно целуя. Я видел голубые искры пламени в ее глазах, когда она смотрела на меня так, как никогда не должна была смотреть. Боже, зачем она меня поцеловала?