И он целует меня. Целует меня по-настоящему. Невольный стон срывается с губ, когда его язык проникает мне в рот. Стон, который я никогда не пойму и который никогда не смогу объяснить. Стон, от которого стонет и он. Это не первый мой поцелуй, но, боже мой… такое ощущение, что первый. Мой язык касается его языка. Я чувствую, как он вздрагивает, прижимаясь ко мне, и крепче стискивает мне волосы. Запретно. Недозволительно. Скандально. Неправильно, неправильно, неправильно. Но я не отстраняюсь. Я не отталкиваю его. Напротив, я придвигаюсь ближе. Ближе, чем мне когда-либо следовало быть. Я скольжу от его лица к волосам и нежно зарываюсь в них пальцами. Одаривая меня еще более глубокими поцелуями, он снова стонет, проводя языком по моему. Все это происходит до тех пор, пока я не начинаю исступленно всхлипывать, задыхаться и извиваться. Брант отстраняется, тяжело дыша. Его глаза темнеют, в них бушует вожделение и смятение. Не отпуская меня, он произносит: – Зачем ты это сделала… – Это даже не вопрос. Это скорее хриплый стон поражения, как будто он только что потерял что-то, за что так отчаянно боролся. Мои губы припухли. Покалывают. Я смотрю на него. Я не знаю, что сказать. Но я бы не смогла ничего сказать, даже если бы захотела, потому что он обрушивает на меня еще один обжигающий поцелуй. Из меня вырывается стон. Ужасный, злой звук, который я хотела бы вернуть назад. Это безумие. Зловещее безумие, которое пьянит меня, вызывает головокружение, пугает до ужаса. Он прикусывает мою губу и проникает языком мне в рот, ладонями сжимая мое лицо. Он ласкает и губит меня одновременно. Впивается пальцами мне в щеки, пока мы отчаянно целуем друг друга. Я все еще тяну его за волосы, ногтями впиваясь в кожу. Вздохи, стоны, всхлипы. Я чувствую его эрекцию. Все мое тело дрожит и горит, когда я посасываю его язык и чувствую его дрожь. Я мокрая. Мои трусики промокли насквозь – точно могу сказать. Боже мой, что мы делаем? Что, черт возьми, мы делаем? Чувство нарастающей тревоги начинает заглушать голод, пульсирующий внизу моего живота. Предупреждающие знаки проносятся в моей голове, завладевая моим вниманием. Это Брант. Это. Брант. Меня охватывает паника, и я нахожу в себе силы отпрянуть. В воздухе повисает мой испуганный вскрик, когда мы размыкаем губы и я отталкиваю его от себя. Грудь Бранта тяжело вздымается, взгляд остекленевший и дикий. Волосы растрепаны. Щеки пылают, губы припухли. Боже мой. Мне кажется, я слышу что-то вдалеке, чьи-то шаги, но я их не дожидаюсь. Я бросаюсь прочь. Со слезами на глазах я вылетаю через двойные двери, чуть не налетев на Селесту и Женевьеву, которые наблюдали за происходящим с другой стороны. Я не смотрю на них, как и не пытаюсь увидеть того, кому принадлежали шаги. Я просто бегу. Быстро и отчаянно, через главный вход, на парковку, где я смогу остановиться, чтобы перевести дух. Я не оглядываюсь. Глава двадцать первая «Первая группа реагирования» Тео, 25 лет – Ну ты и простак, Бейли. – Я ухмыляюсь, когда мы останавливаем полицейскую машину позади загородного клуба, где небольшая компания разодетых подростков посасывает сигареты. – Мы просто проведем быструю проверку и убедимся, что эти ребята являются законопослушными гражданами. Никакого распития алкоголя несовершеннолетними или диких оргий, да? – Потому что ты сам был таким святым в восемнадцать лет. Кип ухмыляется с пониманием дела и глушит двигатель. Я пожимаю плечами, с теплотой вспоминая свой выпускной. Моника отсосала мне в кладовке. Это было великолепно. И именно по этой причине я сейчас здесь: не могу допустить, чтобы Пич оказалась в каком-нибудь подозрительном чулане, чтобы на нее давили, заставляя делать всякие постыдные вещи с этим сукиным сыном, Райкером. Дебильное имя. Кип идет за мной по парковке, в это время четверо подростков бросают сигареты на землю, тушат окурки начищенными ботинками и сверкающими каблуками. Они выглядят перепуганными, разом замолкли все разговоры, все уткнулись в телефоны. Я киваю им, когда мы проходим мимо и заходим через заднюю дверь. Из меня вырывается невольный вздох от их реакции. Я это ненавижу. Большинство копов в моем отделе упиваются властью… им нравится эффект устрашения, который приходит вместе со значком и формой. Они расхаживают, выпячивая грудь, почему-то думая, что наличие заряженного оружия в кобуре каким-то образом может компенсировать отсутствие члена между ног. Но не я: я просто ненавижу, когда люди съеживаются, если я прохожу мимо, или отводят глаза, когда я пытаюсь им улыбнуться. Я ненавижу, что они избегают меня, когда я всего лишь пытаюсь помочь. Кип понимает это. Его страсть спасать людей так же велика, как и моя, с тех пор, как он потерял родителей в подозрительном несчастном случае на лодке. Он не стремится соответствовать квоте или запугивать гражданских до полного подчинения. Он просто хочет приносить пользу. Вот почему из нас вышли чертовски хорошие напарники. Звуки дерьмовой мейнстримной музыки доносятся до нашего слуха, пока мы идем с задней стороны здания, заглядывая в пустые комнаты, чтобы убедиться, что там нет подростков, устроивших оргии. Звуки из рации раздаются в тихих коридорах. Кип использует это как прекрасную возможность дать мне очередной непрошеный совет по поводу сестры. – Тебе в ближайшее время нужно будет потихоньку ослаблять поводок, чтобы не сойти с ума, когда она вырвется навсегда. – Предостережения Кипа просачиваются в мой разум, и я отвечаю ворчанием. Он добавляет: – Ты не можешь присматривать за ней вечно. – Кто сказал? – Говорит парень, который это пытался сделать и провалился. Джослин ненавидела меня целых два года, потому что я постоянно контролировал ее личную жизнь и отпугнул ее тогдашнего парня. – Молодец. Если этот слюнтяй сбежал, значит, он был недостаточно хорош для нее. Кип ухмыльнулся: – На сто процентов. Мы отбили кулачок. – Но суть не в этом, – продолжает он, расхаживая рядом со мной с засунутыми в петли ремня пальцами. – Суть в том, что она ненавидела меня. Не разговаривала со мной годами, потому что была в бешенстве и обижена, и это было чертовски больно после потери родителей. У меня никого не было. Я провожу ладонью вдоль подбородка, втягивая воздух: – Да, понятно, но Пич не такая колючка. Она слишком мягкая, чтобы долго злиться на меня. – Это потому, что она еще не нашла парня, которого тебе бы захотелось прибить. Подожди и посмотришь, как она отреагирует, когда ты попытаешься сунуть свой нос туда, куда не следует, а парень, которого она любит, разобьет ей сердце. – Он бросает на меня пронзительный взгляд. – В ответ она разобьет твое сердце. От этой мысли у меня по спине пробегает неприятная дрожь. Когда я смотрю на своего напарника, его острые, угловатые черты лица словно смягчаются от вспышки беспокойства в моих глазах. Я прочищаю горло, стараясь не выглядеть взволнованным. – Все будет в порядке, напарник. Пич никуда не денется, это я могу тебе обещать. Семья для нее – это все. Мама и папа, я, Брант… – Кожу покалывает от едва уловимого предчувствия. Раздражение, от которого крошечные иголочки пронзают все тело. Я почесываю руки. – Как скажешь, Бейли. Музыка становится громче, когда мы заходим за угол и поднимаемся по лестнице, которая ведет на верхний этаж. Я понимаю, что Кип говорит логичные вещи, но я упрямый ублюдок, и моя незыблемая любовь к Джун всегда брала верх над разумом. С тех самых пор, когда я был несносным ребенком, я хотел сестру. Маленькую принцессу, которую я бы защищал. Я думал, что будет легко уберечь ее от драконов и черной магии, укрыв в каменном замке, но иногда враг – не всегда что-то черно-белое. Иногда монстр проскальзывает незамеченным, маскируясь под то, чего мы не ожидаем.