«А теперь мой вопрос: зачем ты вытащила меня из постели?» «Потому что хотела свинтить мозги тебе, а не Гриффину. – Она посылает мне визуальный образ себя с надутыми губками, что сильно мешает, особенно когда смотришься в зеркало, чтобы побриться. – Мне сообщили из нашего оперативного отдела, что Биллингтон прилетел сюда несколько часов назад. Скорее всего, он зайдет к себе в казино, прежде чем…» «К себе в казино?» «Да. Ты не знал? Это его отель». «Ого. Значит…» «Он сейчас внизу». Я вздрагиваю и на собственном опыте узнаю, что порезаться электробритвой все-таки можно, если очень постараться. Я быстро заканчиваю это мероприятие и открываю дверь. Рамона вручает мне объемную сумку. – Одевайся. – Где ты это взяла? Я вынимаю аккуратно сложенный смокинг; под ним виднеется еще что-то. – Забрала для тебя у администратора, – улыбается Рамона. – Ты должен выглядеть соответственно, чтобы у нас все получилось. – Черт. Я ныряю обратно в ванную и пытаюсь разобраться с одеждой. На брюках странные застежки в неожиданных местах, и я понятия не имею, что делать с шелковым красным шарфом, и радуюсь хотя бы тому, что бабочку выдали уже завязанную. Когда я открываю дверь, Рамона сидит в кресле у кровати и аккуратно заряжает крошечный пистолет. Она смотрит на меня и хмурится. – Это нужно повязать на пояс, – сообщает она. – Я такого никогда не носил. – Я покажу. Давай-ка… Пистолет исчезает, а Рамона подходит ко мне и наводит порядок. Через минуту она отступает на шаг, чтобы смерить меня критическим взглядом. – Ладно, пока сгодится. В полумраке, если выпить пару коктейлей. И не горбись, а то выглядишь так, будто пора подавать в суд на твоего ортопеда. – Прости, это все туфли. А еще ты нанесла критический удар по моему гиковскому целомудрию. Точно нельзя просто надеть футболку и джинсы? – Нельзя. – Внезапно она улыбается. – Обезьянышу неудобно в обезьяньем костюмчике? Скажи спасибо, что тебе не приходится иметь дело с лифчиком на косточках. – Как скажешь. Я зеваю и, прежде чем мой задний мозг успевает снова дать команду выключения системы, подхожу к кейсу, чтобы забрать все необходимое, что упаковал туда Борис: часы «Tag Heuer» с кучей разных циферблатов (один из них показывает уровень тавматургической энтропии – не знаю, что делают кнопки), ключи от машины с брелоком, в котором скрывается трекер GPS, большой старомодный мобильный телефон… – Ой, что-то с этим телефоном не так! Какой-то он… тяжелый. Я вдруг понимаю, что Рамона оказалась у меня за спиной. – Выключи его! – шипит она. – Кнопка включения – это предохранитель. – Ладно-ладно! Выключаю! – Я кладу телефон во внутренний карман, и Рамона расслабляется. – Борис ничего не говорил о том, что это за штука? И тут до меня наконец доходит. – Вот черт! – К нему и попадешь, если направишь на Папу, включишь и наберешь 1-4-7-звездочка, – кивает Рамона. – Он стреляет девятимиллиметровыми патронами. Тебе годится? И она приподнимает одну идеально нарисованную бровь. – Нет! Я не привык к огнестрельному оружию, оно меня нервирует; мне куда комфортней с наладонником с загруженными защитными заклятьями и заряженной Рукой Славы. Но все равно, если только что кого-то чуть случайно не застрелил, сразу просыпаешься. Я вожусь с новым планшетом, который мне выдал Борис, включаю его и запускаю защиту от незваных гостей. – Пойдем поймаем Биллингтона? Я не заядлый пляжник. Не утонченный эстет и не изысканный франт. К опере я равнодушен, клубы – это такие места, куда ходят викторианские джентльмены, и подходить к игровому автомату в казино так же опасно, как распечатывать пачку двадцатифунтовых купюр посреди вокзала. Но есть какая-то компенсаторная радость в том, чтобы выйти в ночь под руку с обворожительной блондинкой и с коричневым конвертом «ПРЕДСТАВИТЕЛЬСКИЕ РАСХОДЫ» в кармане – хоть мне и придется отчитываться за каждый пенни оттуда на бланках F.219/B в трех экземплярах, причем «проиграл в казино» в списке допустимых трат не значится. Снаружи уже темно, и температура опустилась до жара доменной печи, так что я себя чувствую праздничной уткой в духовке. С берега дует легкий ветерок, который создает иллюзию прохлады, но он слишком влажный и лишь теребит песчинки на тротуаре. Набережная представляет собой бетонную аллею, выкрашенную в пастельные цвета и украшенную в духе тропиков, так что вышло что-то вроде необрутализма в праздничный день. Здесь шумно, сияют полуночные бутики, открытые бары и ночные клубы. Публика вполне ожидаемая: туристы, серфингисты и отдыхающие, все принарядились для веселого вечера. К утру они будут выблевывать свои коктейли на дощатые мостки в конце мола, но сейчас все счастливы и бодры. Рамона с абсолютной уверенностью ведет меня через толпу прямо к ярко освещенному, выстланному алым ковром холлу, который занимает половину квартала впереди. У меня свербит в носу. Почему-то в рекламных проспектах всегда забывают упомянуть, что ночные растения цветут как раз в пик туристического сезона. Я отчаянно пытаюсь не чихнуть, пока Рамона дефилирует по алому ковру, оставив позади стайку туристов, которых на входе проверяет охрана. Ливрейный лакей припадает к ее затянутой перчаткой руке. Я вхожу в холл следом за ней, и меня он окидывает по-рыбьи холодным взглядом, будто не может решить, попытаться вытянуть у меня кошелек или врезать в нос. Я высокомерно ему улыбаюсь, а Рамона говорит: – Простите, но мы с Бобом тут впервые! Тут все такое чудесное! Вы не могли бы мне показать, где здесь касса? Бобби, дорогой, купи мне выпить. Умираю от жажды! Идиотку она изображает сочно и красочно. Я киваю, перехватываю взгляд швейцара и перестаю улыбаться. – Покажите ей, пожалуйста, кассу, – тихо цежу я, а потом разворачиваюсь на каблуках и вхожу – надеюсь, я иду в правильном направлении, – чтобы позволить Рамоне приложить его чарами. Мне немного стыдно оставлять швейцара ей на растерзание, но оправдываюсь перед совестью тем, что я для него просто очередной фраер: что посеешь, то и пожнешь. Внутри темно и более шумно, чем на аллее. Вокруг игорных столов мельтешат разряженные гости средних лет. По полу бегут зайчики от зеркальных шаров под потолком, на сцене в дальнем конце зала квартет жестоко терзает классический джаз. В конце концов я высматриваю бар и перехватываю взгляд одной из официанток. Она молодая и симпатичная, и я улыбаюсь уже с большей искренностью. – Здравствуйте! Что будете пить, сэр? – Водку с мартини и льдом, – бросаю я, на миг замолкаю и добавляю: – И «Маргариту». Она вкрадчиво улыбается в ответ и отворачивается, а призрачное чувство, будто острый каблучок давит мне на подъем, исчезает так же быстро, как и пришло. «В этом не было необходимости», – холодно возмущаюсь я. «Спорим? Ты слишком легко вошел в роль, обезьяныш. Сосредоточься». Я нахожу Рамону у маленького окна в толстой раме, где она сгребает пластиковые фишки в сумочку. Я жду с бокалами в руках, а затем вручаю ей «Маргариту». – Спасибо. Она закрывает сумочку, а затем ведет меня мимо стайки крикливых фанатов «однорукого бандита» к пустому пространству у стола, где напряженные старикашки смотрят, как молодой громила в белой рубашке и бабочке с машинной размеренностью сдает карты. – Ну и что это было? – шепчу я. – Что «это»? – она поворачивается, чтобы посмотреть на меня в темноте, но я отвожу глаза. – Вот это – со швейцаром. – «Американские авиалинии» не обслуживают клиентов с моими диетическими потребностями, а день был долгий. – Правда? – Я пристально смотрю на Рамону. – Не знаю, как ты можешь с собой жить. – Этот Марк, – она едва заметно указывает подбородком назад, на дверь, – воображает себя одиноким волком. Ему двадцать пять, на работу здесь он устроился после того, как его с позором вышибли из французских воздушно-десантных войск. Но прежде он отсидел два года из пяти. Ты не поверишь, какие истории могут случиться во время миротворческих миссий ООН. Она замолкает и отпивает глоток коктейля, прежде чем продолжить. Ее голос звучит очень сдержанно, едва слышно на фоне квартета: – Он не поддерживает связь со своей семьей в Лионе, потому что отец вышвырнул его из дому, когда узнал, что он сделал со своей младшей сестрой. Живет один, в комнате над мастерской по ремонту велосипедов. Когда фраер проигрывается и пытается надуть казино, Марка иногда отправляют объяснить ему правду жизни. Марку очень нравится эта работа. Обычно он берет беспроводной перфоратор с тупой насадкой три на восемь. Два раза в неделю он ходит трахать местную шлюху, если у него есть деньги. Если денег нет, он выбирает туристку, которая не против приятно провести время: у них он обычно забирает деньги, но оставляет посадочные талоны. В прошлом году он дважды брал женщин покататься утром на лодке, чему они, вероятно, не обрадовались, потому что были связаны и накачаны рогипнолом. У него есть восьмифутовая лодка, и он знает один заливчик около Норт-Пойнта, где какие-то люди, которых он не знает по именам, платят ему хорошие деньги за каждую женщину, которой никто не хватится. – Она берет меня за руку. – Никто не будет по нему горевать, Боб. – Ты… Я прикусываю язык. – А ты учишься, – сухо улыбается Рамона. – Еще пару недель – и, может, даже научишься. Я сглатываю желчь. – Где Биллингтон? – Всему свое время, – тихонько мурлычет она таким голоском, что у меня холодок пробегает по спине, а затем поворачивается к столу, где играют в баккара. Посреди стола в форме почки крупье смешивает несколько колод карт. Полдюжины игроков и их спутников следят за ним с наигранной скукой и искренним напряжением: богатые бездельники, двое или трое седых пенсионеров, один парень, похожий на куницу в смокинге, и женщина с резким вытянутым лицом. Я останавливаюсь, пока Рамона объясняет у меня в голове – будто кого-то цитирует: «„Эта игра похожа на все остальные азартные игры. Шансы банкомета и понтировщика практически одинаковы. Одного тура может быть достаточно, чтобы сорвать банк или проиграть“.[12] Кстати, это Ян Флеминг». «Кто? Вот этот, носатый?..» «Нет, автор цитаты. Теорию он знал, но не очень владел практикой. Во время Второй мировой войны он отправлял британских агентов в нейтральные порты, чтобы они там обыгрывали своих противников из абвера и доводили их до банкротства. Не сработало. И даже не думай попробовать такой фортель против Биллингтона». Крупье поднимает руку и спрашивает, кто держит банк. Кивает остроносая дама. Я смотрю на груду фишек перед ней. Там примерно два годовых бюджета моего отдела. Она не замечает, как я выкатил глаза, так что я быстро отвожу взгляд.