Он перевел дух и так крепко обнял меня, что я не могла вздохнуть. После минуты-другой молчания он продолжал уже веселым тоном: – Теперь, Дженет, я все тебе объясню. Это был наполовину сон, наполовину явь. Не сомневаюсь, к тебе в комнату действительно заходила женщина, и это была… ну конечно же, Грейс Пул. Ты сама называешь ее странной. И у тебя есть на то полное право: что она сделала со мной? Что с Мейсоном? В полусне ты увидела ее, наблюдала ее поведение, но в лихорадочном, почти бредовом состоянии тебе померещился жуткий облик, не схожий с ее подлинной внешностью. Длинные растрепанные волосы, распухшее черное лицо, рост, широкие плечи были плодом воображения, результатом кошмара. То, что фата была в злобе разорвана, – это правда, и поступок в ее духе. Понимаю, ты спросишь, почему я держу в своем доме такую женщину. В годовщину нашей свадьбы я объясню тебе это, но не теперь. Ты удовлетворена, Джейн? Согласна с моим объяснением тайны? Я подумала и пришла к выводу, что другого объяснения нет. Удовлетворена же я не была, но не хотела расстраивать его и притворилась. Впрочем, на душе у меня и правда стало легче, а потому я ответила ему спокойной улыбкой. После чего – уже давно шел второй час – я приготовилась уйти. – Софи ведь спит с Аделью в детской? – спросил он, когда я зажгла свою свечу. – Да, сэр. – И в кроватке Адели достанет места для тебя. Раздели ее с ней до утра, Джейн. Вполне понятно, что случившееся взбудоражило твои нервы, а потому я предпочту, чтобы ты не спала в одиночестве. Обещай, что ляжешь в детской. – С радостью, сэр. – И хорошенько заприте дверь изнутри. Разбуди Софи, когда поднимешься туда, попроси, чтобы она подняла тебя завтра пораньше. Тебе ведь нужно одеться и позавтракать до восьми. И больше никаких мрачных мыслей! Прогони докучные тревоги, Дженет. Разве ты не слышишь, как нежно теперь шепчет ветер? И дождь больше не стучит в окна. Погляди-ка, – он приподнял штору, – какая чудесная ночь! Да! Половина небосвода совсем очистилась от туч – ветер теперь переменился, дул с запада, – и они длинными посеребренными волнами уносились на восток. Мирно лила свой свет луна. – Что же, – сказал мистер Рочестер, глядя на меня. – Как теперь чувствует себя моя Дженет? – Ночь безмятежна, сэр, и я тоже. – И тебе не будут сегодня сниться разлуки и несчастья, а только счастливая любовь и священные узы. Предсказание это сбылось лишь наполовину: несчастья мне не снились, но и радости тоже. Попросту говоря, я так и не заснула. Обняв малютку Адель, я берегла ее детский сон – такой спокойный, такой мирный, такой невинный – и ждала наступления дня. Моя душа бодрствовала, и я встала вместе с солнцем. Помню, как прильнула ко мне Адель, когда я хотела приподняться, помню, как я поцеловала ее, разжимая обвившие мою шею маленькие руки. Какое-то странное чувство вдруг заставило меня заплакать, и я поспешила уйти, опасаясь, как бы мои всхлипывания не нарушили ее по-прежнему крепкий сон. Она казалась символом моей прошлой жизни, а тот, грозный, но обожаемый, кого мне предстояло встретить, когда я оденусь для него, знаменовал мой неведомый будущий день. Глава 26 Софи пришла в семь, чтобы одеть меня, и занималась этим очень долго – столь долго, что мистер Рочестер, видимо, потеряв терпение из-за такого промедления, прислал справиться, почему я не спускаюсь. Она как раз прикалывала брошью к моим волосам фату (полосу простых кружев, которой все-таки пришлось обойтись), и я тут же вырвалась из ее рук. – Погодите! – вскричала она по-французски. – Посмотрите же на себя в зеркало – вы ни разу к нему не повернулись! Поэтому я повернулась у двери – и увидела фигуру в подвенечном наряде под фатой, настолько не похожую на меня, что она показалась мне незнакомой. – Джейн! – позвал голос, и я поспешила вниз. Мистер Рочестер встретил меня у подножия лестницы. – Копуша! – сказал он. – Я сгораю от нетерпения, а ты так медлишь! Он повел меня в столовую, внимательно оглядел с ног до головы, объявил, что я «прекрасна, как лилия», и не только гордость его жизни, но и радость его глаз, а затем, добавив, что дает мне десять минут на завтрак, позвонил. Явился лакей – один из новых нанятых им слуг. – Джон закладывает карету? – Да, сэр. – Багаж снесли вниз? – Сейчас сносят, сэр. – Пойдите в церковь, посмотрите, там ли мистер Вуд (священник) и причетник, а потом вернитесь и доложите мне. Церковь, как известно читателю, находилась почти сразу за воротами, и лакей вернулся очень скоро. – Мистер Вуд в ризнице, сэр. Надевает облачение. – А карета? – Запрягают лошадей. – Мы не поедем в ней в церковь, но к тому времени, когда мы вернемся, она должна быть готова, весь багаж погружен, привязан, а кучер на козлах. – Слушаю, сэр. – Джейн, ты готова? Я встала. Не было ни шаферов, ни подружек невесты, ни родственников. Не надо было ни ждать их, ни готовиться к церемонии – никого, кроме мистера Рочестера и меня. В прихожей стояла миссис Фэрфакс. Когда мы проходили мимо, мне очень хотелось поговорить с ней, но мою руку сжимали железные тиски, меня увлекали вперед даже быстрее, чем я могла идти, и один взгляд на лицо мистера Рочестера сказал, что он не потерпит ни секунды промедления ни по какой причине. Не знаю, выглядел ли так когда-нибудь другой жених – столь сосредоточенным на единственной цели, столь полным неумолимой решимости, в чьих глазах под таким гранитным лбом пылал бы такой огонь. Не знаю, был ли день ясным или пасмурным. По дороге я не смотрела ни на небо, ни на землю, мои глаза и мое сердце сосредотачивались на мистере Рочестере. Я жаждала увидеть то невидимое, на которое он словно бы устремлял гневный и яростный взгляд. Я жаждала постигнуть мысли, которые он, казалось, хранил, с которыми, казалось, вел борьбу. У церковной калитки он остановился, вдруг заметив, что я совсем запыхалась. – Я жесток с моей любовью? – сказал он. – Постоим немного. Обопрись на мою руку, Джейн. Теперь передо мной словно вновь встает маленькая серая обитель Божья. Над колокольней вьется грач, а за ней алеет утреннее небо. Я помню и еще кое-что: зеленеющие могильные холмики. В моей памяти живут и двое незнакомцев, бродящие между ними, читая надписи на кое-где сохранившихся обомшелых надгробиях. Запомнились они мне потому, что, едва увидев нас, скрылись за углом церкви – чтобы, как я предположила, войти в нее через боковую дверь и присутствовать на церемонии. Мистер Рочестер их не заметил, так как вглядывался в мое лицо, видимо, внезапно побелевшее. Во всяком случае, я почувствовала, как увлажнился мой лоб, как похолодели щеки и губы. Когда я оправилась, что не потребовало много времени, он бережно повел меня по дорожке к паперти. Мы вошли в скромный маленький храм. У невысокого аналоя нас уже ожидал священник в белом стихаре. Причетник стоял возле него. Царила глубокая тишина: лишь в дальнем углу маячили две тени. Я не ошиблась: незнакомцы проскользнули в церковь раньше нас и теперь стояли спиной к нам у семейного склепа Рочестеров, глядя сквозь ограду на потемневший мрамор гробницы, где коленопреклоненный ангел охранял останки Дамера де Рочестера, павшего при Марстон-Муре в дни войны Парламента против короля, и Элизабет, его супруги. Мы заняли свое место у алтарной ограды. Услышав позади осторожные шаги, я оглянулась. Один из незнакомцев, несомненно, джентльмен, шел по проходу. Служба началась. Было объяснено, во имя чего заключаются браки, а затем священник сделал шаг вперед и, слегка наклонившись в сторону мистера Рочестера, продолжал: – Прошу и заклинаю вас обоих (как вам придется ответствовать в грозный Судный День, когда откроют и тайны всех сердец), если кому-то из вас известно препятствие, воспрещающее вам вступить в законный брак, объявить о нем незамедлительно, ибо все те, кто соединяется иначе, чем дозволяет Слово Божье, не получают Божьего благословения на свой союз, и он недействителен в глазах Закона. Он замолчал, как того требовал обычай. Был ли случай, когда пауза после этого предупреждения нарушалась бы? Вероятно, ни разу за сотню лет. И священник, даже не поднявший глаз от требника, лишь перевел дух и, протянув руку к мистеру Рочестеру, уже приготовился спросить: «Берешь ли ты в жены эту женщину?», как вдруг совсем близко чей-то голос ясно и громко произнес: – Обряд не может быть продолжен. Я заявляю о наличии препятствия. Священник посмотрел на говорившего и онемел. Как и причетник. Мистер Рочестер покачнулся, будто у него под ногами содрогнулась земля, но выпрямился и, не повернув головы, глядя прямо перед собой, сказал: – Продолжайте. После того как он произнес это слово глубоким низким басом, воцарилась мертвая тишина. Затем мистер Вуд сказал: – Я не могу продолжать, не раньше, чем будет рассмотрено это возражение и доказано, верно оно или ложно. – Обряд не будет продолжен, – вновь раздался голос позади нас. – Я могу неопровержимо доказать свои слова: заключение этого брака невозможно из-за непреодолимого препятствия. Мистер Рочестер услышал, но и бровью не повел. Он стоял упрямо и неподвижно и только взял меня за руку. Каким горячим и сильным было это пожатие! Его бледный твердый, широкий лоб казался высеченным из мрамора, и как сверкали глаза под этим лбом – застывшие, настороженные и яростные! Мистер Вуд, казалось, растерялся. – Но какое препятствие? – осведомился он. – Быть может, это лишь недоразумение, и достаточно будет тех или иных объяснений? – Едва ли! – последовал ответ. – Я назвал его непреодолимым и отвечаю за свои слова. Незнакомец подошел к алтарной ограде и оперся на нее, а затем продолжал, произнося каждое слово четко, спокойно, неумолимо, но негромко: – Оно заключается в существовании предыдущего брака. У мистера Рочестера есть жена. Мои нервы содрогнулись от этого тихого утверждения, как не содрогались ни от какого удара грома. Моя кровь отозвалась на их скрытую сокрушительность, как не отзывалась ни на мороз, ни на огонь. Но я держала себя в руках, и мне не угрожал обморок. Я посмотрела на мистера Рочестера, заставила его посмотреть на меня. Его лицо преобразилось в бескровный гранит, глаза были и блестящими, и кремневыми. Он не поспешил с отрицаниями. Казалось, он просто бросает вызов всему и вся. Молча, не улыбаясь, словно бы даже не признавая во мне человеческой сущности, он только обвил рукой мою талию и привлек меня к себе. – Кто вы? – спросил он незнакомца. – Моя фамилия Бригс, я нотариус, …-стрит, Лондон. – И вы готовы снабдить меня какой-то женой? – Я готов напомнить вам о вашей супруге, сэр, которую таковой признает закон, если вы ее не признаете. – Будьте любезны, ознакомьте меня с ее именем, происхождением, местом проживания. – Разумеется! – Мистер Бригс невозмутимо достал из кармана официального вида документ и начал читать официальным же, чуть гнусавым голосом: – Я утверждаю и могу доказать, что двадцатого октября такого-то года (дата пятнадцатилетней давности) Эдвард Фэрфакс Рочестер, владелец Тернфилд-Холла в графстве … и имения Ферндин в ***шире, Англия, вступил в брак с моей сестрой Бертой Антуанеттой Мейсон, дочерью Джонаса Мейсона, негоцианта, и Антуанетты, его супруги, креолки, в … церкви в Спаниш-Тауне, Ямайка. Запись об этом браке имеется в книге записей этой церкви, копия каковой находится у меня. Подписано: Ричард Мейсон. – Если это подлинный документ, он доказывает лишь то, что я был женат, но не то, что женщина, именуемая в нем моей женой, еще жива. – Три месяца назад она была жива, – возразил нотариус. – Откуда вы знаете? – У меня есть свидетель, чьи показания, сэр, даже вы не сумеете опровергнуть. – Предъявите его… или убирайтесь к черту! – Прежде я предъявлю его. Он здесь. Мистер Мейсон, будьте так добры, подойдите сюда.