Дуэйн обернулся к Риццоли, и она обратила внимание на его идеально скроенный костюм и аккуратно завязанный шелковый галстук. Запах его одеколона перебивал аромат роз. — Ну и как я выглядел? — разволновался он. Она сказала правду: — Настоящим телевизионщиком. — Да? Удивительно — там внизу столько камер. Такой ажиотаж вокруг. — Он посмотрел на жену. — Знаешь, дорогая, нам надо все документировать. Чтобы осталось для истории. — Что ты имеешь в виду? — Ну вот хотя бы этот момент. Мы должны сфотографироваться: я приношу тебе цветы в больничную палату. Я уже сфотографировал ребенка. Нянечка поднесла ее к окошку. Но нам нужны крупные планы. Например, ты держишь ее на руках. — Ее зовут Роуз. — И потом, у нас нет фотографий, где мы вместе. Нам определенно нужно сфотографироваться. Я принес фотоаппарат. — Я не причесана, Дуэйн. Ужасно выгляжу. Я не хочу никаких фотографий. — Да ладно тебе. Они так ждут. — Кто они? Для кого эти фотографии? — Ну, это мы решим позже. У нас будет время, чтобы взвесить все предложения. Историю с фотографиями можно продать гораздо дороже. — Он достал из кармана фотоаппарат и вручил его Риццоли. — Вы не будете так любезны сделать снимок? — Это решать вашей жене. — Все нормально, нормально, — настаивал он. — Просто щелкните нас. — Он наклонился к Мэтти и протянул ей букет роз. — Может, вот так? Я вручаю ей цветы. По-моему, замечательно. — Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Идеальный муж, оберегающий свою жену. Риццоли взглянула на Мэтти. Она не увидела протеста в ее глазах, лишь странный лихорадочный блеск, смысл которого был непонятен. Она подняла фотоаппарат, навела его на семейную парочку и нажала на кнопку. Вспышка сработала как раз вовремя, чтобы запечатлеть такую сцену: Мэтти Первис ударяет мужа по лицу букетом роз. 33 Четыре недели спустя На этот раз не было никакого актерства, никакого мнимого безумия. Амальтея Лэнк вошла в комнату для частных бесед и села за стол. Взгляд, устремленный на Мауру, был ясным и осмысленным. Прежде растрепанные волосы были аккуратно убраны в жидкий хвостик, и черты лица стали более явными. Всматриваясь в высокие скулы Амальтеи и ее прямой взгляд, Маура недоумевала: «Почему я раньше отказывалась замечать это? Это ведь так очевидно. Глядя на нее, я вижу себя, только на двадцать пять лет старше». — Я знала, что ты вернешься, — заявила Амальтея. — И вот ты здесь. — Вы знаете, почему я здесь? — Получила результаты анализа, так ведь? Теперь ты знаешь, что я говорила правду. Хотя ты отказывалась верить мне. — Мне были нужны доказательства. Люди постоянно лгут, а ДНК — нет. — И все равно ты наверняка знала ответ. Еще до того как получила результаты своего драгоценного анализа. — Амальтея подалась вперед и посмотрела на гостью с почти доверительной улыбкой. — У тебя отцовский рот, Маура. Представляешь? А еще мои глаза и скулы. Глядя на твое лицо, я вижу себя и Элайджу. Мы семья. В наших жилах течет одна кровь. Ты, я, Элайджа и твой брат. — Она замолчала. — Ты ведь знаешь про него? Маура судорожно сглотнула. — Да. — «Единственный ребенок, которого ты оставила. Ты продала нас с сестрой, а сына оставила». — Ты так и не сказала, как умер Сэмюэл, — произнесла Амальтея. — Как его убила та женщина. — Это была самооборона. Больше вам знать и не нужно. У нее не было другого выхода, кроме как защищаться. — И кто эта женщина, Матильда Первис? Я бы хотела узнать о ней больше. Маура промолчала. — Я видела ее по телевизору. Она мне не показалась какой-то особенной. Даже не представляю, как она могла такое сделать. — Люди способны на многое, чтобы выжить. — Где она живет? На какой улице? По телевизору сказали, что она из Нэтика. Маура вгляделась в темные глаза матери, и ей вдруг стало страшно. Не за себя, а за Мэтти Первис. — Зачем вам это? — Я имею право знать. Как мать. — Мать? — Маура едва не расхохоталась. — Вы действительно думаете, что вас можно так назвать? — Но я его мать. А ты сестра Сэмюэла. — Амальтея придвинулась ближе. — Мы имеем право знать. Мы — его семья, Маура. Нет ничего крепче в жизни, чем узы крови. Маура посмотрела в ее глаза, до ужаса похожие на ее собственные и такие же умные, даже блестели они так же. Но этот свет был извращен, как отражение в кривом зеркале. — Кровные узы ничего не значат, — заявила Маура. — Тогда почему ты здесь? — Я пришла, чтобы в последний раз взглянуть на вас. А потом я уйду навсегда. Потому что я уже решила: что бы ни показал анализ ДНК, вы не моя мать. — А кто же твоя мать? — Женщина, которая любила меня. Вы не умеете любить. — Я любила твоего брата. Могла бы и тебя любить. — Амальтея протянула руку и коснулась щеки Мауры. Прикосновение было нежным, почти материнским. — Только дай мне шанс, — прошептала она. — Прощайте, Амальтея. — Маура поднялась и нажала кнопку вызова охраны. — Мы закончили, — сообщила она по интеркому. — И я готова уйти. — Ты вернешься, — сказала Амальтея. Маура не удостоила ее взглядом, даже не обернулась, выходя из комнаты. А в спину ей прозвучал крик Амальтеи: — Маура! Ты вернешься! В раздевалке доктор Айлз достала из шкафчика свой бумажник, водительские права, кредитные карточки. Документы, удостоверяющие ее личность. «А ведь я уже знаю, кто я», — решила она. «И знаю, кем я точно никогда не буду». Выйдя на улицу, Маура остановилась и сделала глубокий вдох. Почувствовала, как тепло летнего дня снимает с легких тюремный налет. И как исчезает из ее жизни яд Амальтеи Лэнк. Пусть ее лицо и глаза доказывают, что они с Амальтеей дочь и мать. Пусть в ней течет кровь убийц. Но зло не передается по наследству. Возможно, в ее генах скрывается этот потенциал, но то же самое можно сказать о любом ребенке. «В этом я ничем не отличаюсь от других. Мы все произошли от зверей». Маура пошла прочь от здания, где обитали одинокие узники. Впереди ее ждали автомобиль и дорога к дому. Она даже не оглянулась. * * * notes Примечания 1 «Ле Аль» — самый большой торговый центр Парижа. (Здесь и далее — прим. ред.)