Лили обернулась и заметила Мауру. Вместо того чтобы помахать рукой, она застыла, уставившись на соседку, и толкнула Сьюзан локтем. Та тоже обернулась, при виде Мауры у нее отвисла челюсть. Спустя некоторое время на нее с крайним изумлением смотрели уже все соседи. «Почему они глазеют на меня? — подумала Маура. — Что я такого сделала?» — Доктор Айлз? — Бруклинский патрульный тоже вылупился на нее. — Это… это ведь вы? — пробормотал он. «Что за глупый вопрос», — подумала она. — Это мой дом. Что происходит, офицер? — Мм… — пропыхтел патрульный, — пожалуй, вам лучше пойти со мной. Полицейский взял Мауру за руку и повел через толпу. Соседи мрачно расступались перед ней, словно освобождали проход приговоренному узнику. Их молчание казалось странным; тишину нарушало лишь потрескивание полицейских раций. Они подошли к желтой ленте оцепления, которую натянули между колышками, — несколько штук красовались на лужайке господина Телушкина. «Он так гордится своим газоном и вряд ли этому обрадуется», — пронеслась у нее в голове спонтанная и нелепая мысль. Патрульный приподнял ленту, и Маура нырнула под нее, осознав, что попала на место преступления. Она поняла, что это место преступления, заметив посреди лужайки знакомую фигуру. Даже издалека Маура узнала детектива Джейн Риццоли из отдела убийств. На восьмом месяце беременности маленькая Риццоли выглядела спелой грушей в брючном костюме. Ее присутствие еще больше смутило Мауру. Что делает здесь, в Бруклине, бостонский детектив, ведь это не ее территория? Риццоли не замечала приближения Мауры; ее взгляд был прикован к автомобилю, припаркованному перед домом Телушкина. Явно расстроенная, она качала головой, ее растрепанные темные кудряшки прыгали во все стороны. Первым Мауру заметил детектив Барри Фрост, напарник Риццоли. Он мельком взглянул на нее, потом быстро отвел взгляд, а затем резко, словно спохватившись, обернулся и, разом побледнев, уставился на Мауру. Не говоря ни слова, он потянул Риццоли за руку. Джейн остолбенела, и на ее лице, которое то и дело озаряли синие вспышки проблесковых маячков, отразилось недоверие. Словно в трансе она двинулась навстречу Мауре. — Доктор, — тихо произнесла Риццоли, — это вы? — А кто же еще? Почему меня все об этом спрашивают? Почему все глядят на меня, как на призрак? — Потому что… — Риццоли запнулась. Тряхнула головой, потревожив непокорные кудряшки. — Господи! Я и сама чуть было не решила, что вы призрак. — Что? Риццоли повернула голову и крикнула в темноту: — Отец Брофи! Маура не заметила священника, который одиноко стоял в стороне. Он выплыл из тени, в темноте промелькнула белая стойка воротничка. Его обычно красивое лицо осунулось и приобрело выражение сильного потрясения. Что здесь делает Даниэл? Священников вызывали на место преступления только по просьбе родственников жертвы, если им требовались совет и утешение. Господин Телушкин был не католиком, а иудеем. Ему священник был ни к чему. — Вы не могли бы проводить ее в дом, святой отец? — попросила Риццоли. — Кто-нибудь объяснит мне в конце концов, что здесь происходит? — не выдержала Маура. — Идите в дом, док. Пожалуйста. Мы объясним позже. Маура почувствовала, как рука отца Брофи скользнула по ее талии, этим он как бы говорил: сейчас сопротивляться ни к чему. Нужно просто подчиниться просьбе детектива. Доктор Айлз позволила священнику отвести себя к передней двери дома, испытывая тайное возбуждение от тесного контакта с ним, от его теплого объятия. Он стоял так близко, что от волнения ей никак не удавалось справиться с замком. Хотя они были друзьями вот уже несколько месяцев, никогда еще Маура не приглашала отца Брофи к себе, и ее нынешняя реакция на его присутствие лишний раз напомнила о том, почему она так старательно держала дистанцию. Они вошли в гостиную, где уже горели светильники, включенные автоматическими таймерами. Маура остановилась возле дивана, не зная, что делать дальше. Ситуацию спас отец Брофи. — Сядьте, — сказал он, указывая на диван. — Я принесу вам что-нибудь выпить. — Вы гость в моем доме. И это мне следовало предложить вам что-нибудь, — сказала она. — Только не при нынешних обстоятельствах. — Я даже не знаю, что это за обстоятельства. — Вам расскажет детектив Риццоли. Священник вышел из комнаты и вернулся со стаканом воды; сейчас Маура предпочла бы другой напиток, но как-то неловко просить священника принести бутылку водки. Она потягивала воду, смущаясь от его взгляда. Отец Брофи устроился в кресле напротив и неотрывно смотрел на нее, словно опасаясь, что она исчезнет. Наконец Маура услышала, как в дом зашли Риццоли и Фрост и зашептались в холле с кем-то третьим, чей голос был ей незнаком. «Какие-то секреты, — подумала она. — Почему все от меня что-то скрывают? Почему не хотят мне говорить?» Она подняла взгляд, когда детективы вошли в гостиную. Третьим оказался мужчина, который представился детективом Эккертом из бруклинской полиции. Это имя ни о чем не говорило Мауре, и она была уверена, что забудет его уже через пять минут. Ее внимание было приковано исключительно к Риццоли. Им уже доводилось вместе работать, и она испытывала к этой женщине симпатию и уважение. Детективы уселись в кресла напротив Мауры. Она чувствовала себя в меньшинстве — одна под прицелом четырех пар глаз. Фрост достал свой блокнот и ручку. Что он собирается записывать? Почему все это так напоминает начало допроса? — Как вы себя чувствуете, док? — спросила Риццоли тихим голосом, исполненным участия. Маура рассмеялась столь банальному вопросу. — Мне было бы значительно лучше, если бы я знала, что происходит. — Могу я спросить вас, где вы были сегодня вечером? — Я только что из аэропорта. — Что вы делали в аэропорте? — Я прилетела из Парижа. Из аэропорта Шарль де Голль. У меня был долгий перелет, и я совершенно не настроена на игру в двадцать вопросов.[2] — Как долго вы были в Париже? — Неделю. Я улетела в прошлую среду. — Мауре показалось, что в жестких вопросах Риццоли есть оттенок обвинения, и почувствовала, как нарастает в ней раздражение, переходящее в злость. — Если вы мне не верите, можете спросить у моего секретаря Луизы. Она заказывала для меня билеты. Я ездила на конференцию… — Международную конференцию по судебно-медицинской патологии. Верно? — Вы уже знаете? — опешила Маура. — Нам сказала Луиза. «Они задавали вопросы обо мне. Еще до моего приезда они наводили справки у секретаря». — Она сказала, что ваш самолет должен был приземлиться в пять вечера в аэропорте Логан, — сказала Риццоли. — Сейчас почти десять. Где вы были все это время? — Рейс задержали в Париже. Из-за какой-то дополнительной проверки безопасности. Теперь все авиалинии страдают паранойей, и нам еще повезло, что мы вылетели с опозданием всего на три часа. — Выходит, ваш рейс был отложен на три часа. — Я же вам только что сказала. — В котором часу вы приземлились? — Не знаю. Примерно в половине девятого. — Вам понадобилось полтора часа, чтобы добраться до дома из Логана? — Мой чемодан потерялся. Пришлось заполнять бланк заявления в «Эр Франс». — Маура замолчала, решив, что с нее довольно. — Послушайте, в чем дело, черт возьми? Прежде чем отвечать на дальнейшие вопросы, я имею право знать, что происходит. Вы меня в чем-то обвиняете? — Нет, док. Мы вас ни в чем не обвиняем. Просто пытаемся очертить временные рамки. — Временные рамки для чего? — Вам кто-нибудь угрожал, доктор Айлз? — спросил Фрост. Маура изумленно взглянула на него. — Что? — У кого-нибудь есть причины навредить вам? — Нет. — Вы уверены? — Разве в наше время можно быть в чем-то уверенной? — усмехнулась Маура. — Вам наверняка не раз приходилось давать показания в суде, которые могли здорово разозлить кого-нибудь, — сказала Риццоли. — Только если этот кто-нибудь разозлился на правду. — Вы нажили себе немало врагов. Среди преступников, которым вынесли приговор с вашей помощью. — Уверена, что и вы тоже, Джейн. Это же ваша работа. — Вы получали какие-нибудь конкретные угрозы? Письма или телефонные звонки? — Номер моего телефона в справочниках не значится. А Луиза никогда не дает моего адреса. — А как насчет писем, которые поступают на служебный адрес? — Иногда попадаются странные. Но они наверняка приходят и вам. — Странные?