Риццоли шагнула в холл, где сразу же наткнулась на гигантскую картину маслом. Она изображала Барби в зеленом вечернем платье, стоящую возле огромной вазы с орхидеями. Все в этом доме казалось безразмерным. Картины, потолки, груди. — В его офисе идет ремонт, так что он сегодня работает дома. Прямо по коридору и направо. — Простите… мне очень неловко, но я не знаю вашего имени. — Бонни. Бонни, Барби. Вполне созвучно. — Вы, видимо… госпожа Ван Гейтс? — спросила Риццоли. — Ага. Жена-трофей. Ван Гейтсу, должно быть, около семидесяти. — Могу я воспользоваться туалетом? Мне сейчас приходится бегать туда каждые десять минут. И тут Бонни заметила, что Риццоли беременна. — Ах, дорогуша! Конечно. Уборная вон там. Риццоли никогда еще не видела туалета в карамельно-розовых тонах. Унитаз возвышался на подиуме словно трон, а рядом на стене висел телефон. Неужели кому-то приспичит вести деловые переговоры, не отрываясь от других дел, не менее важных? Она вымыла руки розовым мылом над розовой мраморной раковиной, вытерла их розовым полотенцем и вышла в коридор. Бонни исчезла, но сверху доносились звуки музыки и топот ног. Вероятно, Бонни выполняла свои упражнения. «Мне тоже потом придется попотеть, чтобы вернуть форму, — подумала Риццоли. — Но я не стану делать это в таком розовом скафандре». Она направилась по коридору в поисках кабинета Ван Гейтса. Сначала заглянула в просторную гостиную с белым роялем, белым ковром и белой мебелью. Белая комната, розовая комната. Что дальше? В коридоре ей встретился еще один портрет Бонни, на этот раз в образе греческой богини — белое платье-туника, сквозь прозрачную ткань просвечивают соски. Боже, этим людям место в Лас-Вегасе! Наконец она добралась до кабинета. — Господин Ван Гейтс! — окликнула она хозяина. Мужчина, сидевший за столом вишневого дерева, оторвался от бумаг, и Джейн увидела водянистые голубые глаза, немолодое лицо в складках, с отвисшим подбородком, волосы… Боже, что за оттенок? — то ли желтые, то ли оранжевые. Окрас явно получился по недоразумению, плохая работа парикмахера. — Детектив Риццоли? — осведомился он и уставился на ее живот. Как будто никогда не видел беременного копа! «Смотри на меня, а не на живот». Риццоли подошла к столу и протянула руку для пожатия. Заметила предательски торчащие на его голове клочки пересаженных волос — последняя отчаянная попытка повернуть время вспять. Издержки обладания женой-трофеем. — Присаживайтесь, присаживайтесь, — сказал он. Джейн устроилась в гладком кожаном кресле. Оглядевшись по сторонам, она отметила, что декор кабинета радикально отличался от интерьера остальных помещений. Он был выполнен в традиционном адвокатском стиле, с обилием кожи и темного дерева. Полки из красного дерева были забиты юридической литературой. Ни намека на розовый цвет. Было совершенно очевидно, что это его вотчина — зона, свободная от Бонни. — Даже не знаю, чем могу вам помочь, детектив, — начал он. — Удочерение, которое вас интересует, состоялось сорок лет назад. — Ну, не такая уж древняя история. Он рассмеялся. — Думаю, вас в то время еще и на свете не было. Интересно, это намек? Пытается сказать: ты, мол, слишком молода, чтобы беспокоить меня такими расспросами? — Разве вы не помните имена участвовавших в сделке людей? — Я просто хочу сказать, что это было очень давно. В то время я только-только стал юристом. Работал в арендуемом офисе с арендованной мебелью и даже без секретаря. Сам отвечал на телефонные звонки. Я брался за любые дела — будь то разводы, усыновления или вождение в нетрезвом состоянии. За все, что позволяло мне оплачивать аренду. — И, разумеется, у вас сохранились все материалы по этим делам. Даже самым давним. — Они в архиве. — В каком? — В Квинси. Но, прежде чем мы продолжим, я должен вам кое-что сказать. Стороны, участвовавшие в интересующей вас сделке, просили об абсолютной конфиденциальности. Биологическая мать не хотела, чтобы ее имя было предано огласке. Все материалы давно опечатаны. — Речь идет о расследовании убийства, господин Ван Гейтс. Одна из приемных дочерей погибла. — Да, я знаю. Но я не вижу связи с удочерением сорокалетней давности. Какое это может иметь отношение к вашему расследованию? — Зачем вам звонила Анна Леони? Он явно опешил. И, что бы он потом ни говорил, это не могло замаскировать первоначальную реакцию — выражение крайней растерянности. — Простите? — переспросил он. — За день до убийства Анна Леони позвонила вам в офис из своего номера в отеле «Тремонт». Мы получили распечатку ее телефонных звонков. Ваш разговор длился тридцать семь минут. Так вот мне кажется, что эти тридцать семь минут вы должны были о чем-то говорить. Не могли же вы заставить бедняжку так долго ждать на линии? Он не ответил. — Господин Ван Гейтс! — Этот… этот разговор был конфиденциальным. — Мисс Леони была вашей клиенткой? Вы выставили ей счет за эту консультацию по телефону? — Нет, но… — Выходит, вы не связаны обязательствами по отношению к этому клиенту. — Да, но я связан обязательством по отношению к другому клиенту, который просил о конфиденциальности. — К биологической матери. — Да, она была моей клиенткой. Она отказалась от своих детей с одним условием — что ее имя навсегда останется в тайне. — Это было сорок лет назад. Возможно, она уже передумала. — Понятия не имею. Я не знаю, где она сейчас. Я даже не знаю, жива ли она вообще. — Поэтому звонила Анна? Узнать о своей матери? Он откинулся на спинку кресла. — Усыновленные дети часто интересуются своим происхождением. Для некоторых оно становится навязчивой идеей. И тогда они начинают охотиться за документами. Вбухивают тысячи долларов, доводят себя до инфаркта в поисках матерей, которые вовсе не желают быть найденными. И, если они все-таки находят их, конец редко бывает как в сказке. Но она искала именно это, детектив. Сказку. Иногда лучше забыть о корнях и продолжать жить своей жизнью. Риццоли подумала о своем детстве, о своей семье. Она всегда знала, кто она. Видела своих бабушек и дедушек, родителей, замечала в их лицах свои черты. Она была одной из них, вплоть до ДНК, и, как бы порой ни раздражали ее родственники, Джейн знала, что они одной крови. А вот Маура Айлз никогда не видела своих родных. Может быть, идя по улице, она искала в лицах прохожих похожие черты? Знакомый изгиб губ или носа? Риццоли очень хорошо понимала отчаянное желание докопаться до своих корней. Узнать, что ты не оторванный побег, а ветка дерева с глубокими корнями. Она посмотрела в глаза Ван Гейтсу. — Кто мать Анны Леони? Он покачал головой. — Я вынужден вновь повторить. Это никак не связано с вашим… — Позвольте мне решать. Назовите имя. — Зачем? Чтобы вы разрушили жизнь женщины, которой совсем не хочется вспоминать об ошибках молодости? При чем здесь ваше убийство? Риццоли подалась вперед, опершись ладонями о стол. Агрессивно вторгаясь на его территорию. Слащавая малышка Барби, возможно, не решилась бы на такое, но ей, полицейской девчонке из Ревера, все было нипочем. — Мы можем через суд поднять ваши документы. Но сейчас я прошу вас об этом вежливо. Некоторое время они в упор смотрели друг на друга. Потом он издал вздох, означающий капитуляцию. — Хорошо, я больше не вынесу этого. Я скажу вам, и на этом все, договорились? Имя матери Амальтея Лэнк. Ей было двадцать четыре года. И ей очень нужны были деньги, очень. Риццоли нахмурилась. — Вы хотите сказать, что она получила деньги за то, что отказалась от своих детей? — Ну… — Сколько? — Сумма была значительная. Достаточная для того, чтобы начать новую жизнь.