– Сдал в металлолом, – ответствовал я, также согласуясь с обычаем. Дюха, странно глянув на меня, выскочил за дверь. – Ты куда? – всполошилась Зиночка, а в ответ – удаляющийся топот. – Привет, привет! – помахала мне Маша. Светланка молча улыбнулась, а Инка с Ритой, о чём-то оживлённо судачившие, обернулись ко мне с одинаково сладкими улыбочками. – Приветики! – подвигала пальчиками Сулима. – Приветики! – Я плюхнулся на своё место с ощущением подвоха. Инна лишь на секундочку прислонилась ко мне и незаметно погладила мою руку. Люди же кругом… Незаметно в класс просочилась чёрненькая, сухонькая, маленькая Кукуруза Бармалеевна, она же Феруза Валеевна, учительница физики. Одноклассники мои загремели стульями, вставая и убавляя громкость разговоров до шёпота. Бармалеевна – женщина весьма толковая. Её отличала невнимательность и склонность «подвисать» – Феруза могла глубоко и надолго предаться размышлениям прямо посреди урока. И старшие классы этим пользовались – надо было просто тихонечко сидеть, не мешая учительнице думать… – Садитесь! – рассеянно улыбнулась Кукуруза Бармалеевна. – Поздравляю вас – и нас! – с новым учебным годом! – Спасибо! – разошлось по классу. Тут распахнулась дверь, и на пороге показался сияющий Жук. В руках он держал пачку газет. – Нарисовался, фиг сотрёшь, – выразился Почтарь, изображая вопросительный знак. – Опаздываем? – ласково спросила физичка. – Да вы что? Я… это… отлучался. Вот! – Дюха победным маршем прошествовал к учительскому столу и выложил свежие номера «Комсомольской правды». – Ку… Феруза Валеевна, тут про нашего Мишку! Класс загудел, как гигантский улей. Инна запищала и стала меня мутузить, а Рита перегнулась, к великой радости «камчатки», и растрепала мои волосы. – Там про сверхпроводимость! – авторитетно сообщил Дюха. – Про высокую! – Высокотемпературную, – поправил я рефлекторно. – А, ну да! Учительница нащупала стул и медленно уселась, вчитываясь в текст на четвёртой полосе, а Дюха с видом именинника разнёс газеты, последнюю вручив мне. – Дай посмотреть! – Рита вскочила и положила мне руки на плечи, заглядывая со спины, Инна нависла слева. Статья называлась коротко и ёмко: «Открытие», а неведомый фотограф запечатлел меня в лаборатории физтеха. Это случилось где-то дня через три после супоневской эскапады. На снимке я стоял в белом халате, держа в руках тонкую сверхпроводящую ленту из висмутовых керамических жил, запрессованных в серебряную матрицу. Лицо задумчивое такое, одухотворённое даже… – Ой какой хорошенький! – запищала Альбина. – Тоже мне, нашла красавца! – мигом отозвался Изя. – Ты на меня лучше посмотри! – Ой, Изя, скажешь тоже… – Аля права! – шепнула на ухо Рита, наваливаясь мне на плечо. – Да я тут лучше, чем в жизни, – проворчал я, нетерпеливо цепляя глазами текст. – При температуре жидкого азота? – воскликнула физичка. – Выше, Феруза Валеевна. – С ума сойти… – Бармалеевна выдохнула, хватая взглядом строчки. – А тут вот Мишкина микроЭВМ! – гордо сказала Зиночка. – Где? – А вот, на врезке! – Тимоша вчиталась: – Курский завод «Счётмаш» выпускает! – Он у нас как Леонардо да Винчи! – резюмировал Жека. – Леонардо недовинченный! – хихикнул Сосницкий, и тут Дэнчик меня удивил – эта трусоватая личность, гораздая лишь на вялый словесный отпор, дала Сосне подзатыльник. – Ты чё? – вылупился Юрка, чуть не клюнув носом столешницу. – А ничё! – агрессивно ответил Данька. – Тихо! – Физичка застучала указкой по столу. – Миша, мы тебя слушаем. И чтоб в подробностях! – Можно с места? – вздохнул я. – Да, конечно! Первый урок в четверти я сорвал… Суббота, 13 сентября 1975 года, день Первомайск, парк им. Петровского Сдержанно рокочущий теплоходик «ПТ‐4», который все звали катером, подвалил к парковой пристани, пихаясь в навешанные шины. Я быстренько сошёл на берег, ныряя в тень развесистых деревьев. Будто и впрямь окунулся в прохладную воду. Плакучие ивы изгибались вдоль воды, распуская плети ветвей, а дальше небо закрывали кряжистые осокори, наполняя воздух терпким запахом нагретой листвы. Аллеи парка поражали пустынностью. Сиеста. Приступ лета. Безо всякой цели я свернул на широкую дорожку, уводившую мимо ротонды и дальше, под мост, к пляжу и стадиону. Так путь до дому удлиняется, зато всё время топаешь, окружённый пышной зеленью, что упрямо не сдаётся осени, а не тащишься по тротуару, как по раскалённой сковородке, вдыхая бензиновый чад. Завидев ротонду, я вздохнул. Звёздочки, рисованные Маринкой, поблекли, смытые дождями. Пошлёпав ладонью толстую колонну, я направился к мосту. Изящные ласточки срывались с гнёзд чёрными каплями, подпевая плещущим волнам. По бетонному пролёту, гудевшему над головой, гуляла световая сеточка отражений от зелёной речной воды. Контрапунктом набрякшая тень испугала. Я резко повернул голову, встречаясь глазами с невзрачным коротышкой, одетым, несмотря на жару, в строгий чёрный костюм. Волосы на голове мужчинки стремительно редели, оконтуривая будущую плешь, на губах то занималась, то таяла насмешка, а глаза смотрели холодно. Перехватив взгляд полурослика, я почувствовал нервный удар, выплеск тёмной силы. Коротышка, крутивший на пальце часы с серебряным браслетом, ухмыльнулся: – Ну здравствуй, «Миха»! Испытав мгновенный тошнотворный страх, я ответил с вызовом: – Привет. А мы разве знакомы? Мужчинка мелко рассмеялся – и мгновенно стёр улыбку, замораживая безразличное выражение на бледном, незагорелом лице. – Меня зовут Хинкис, – представился он, – Бруно Хинкис. Я работаю в Институте мозга, а подрабатываю оперативником Комитета партийного контроля. Уловив ситуацию, я небрежно отозвался: – Приказ найти меня отдал Пельше или… – Или, – кивнул Хинкис. – Ты нужен Леониду Ильичу. Не бойся, условия для жизни, учёбы и работы – лучше не найти. У тебя будет всё! – Кроме свободы, – кивнул я. – Спасибо, нет. Мне это не подходит. Бруно поганенько захихикал. – А кто тебя спрашивает, юноша? – Он неторопливо закрутил браслетом, проговаривая монотонным, заунывным голосом: – Я твой друг, твой лучший, единственный друг… Мне можно и нужно доверять во всём… Тебе со мной спокойно, хорошо, ты с радостью подчиняешься моим приказам… Надо было срочно переходить на сверхскорость, бросаться и вырубать коротышку, но я не мог сдвинуться с места! Застыл, как истукан с острова Рапа-Нуи, и таращился на Того-Кто-Приказывает. Моя личность билась в панике, заходясь от ужаса, а тело отказало – ноги, руки, шея сделались как каменные, налились неподъёмной тяжестью. Я всё прекрасно слышал, вот только язык и губы не подчинялись мне, даже тупо мычать не выходило. Ещё немного, и свалюсь тут, как декоммунизированный памятник… Выстрел из бесшумного пистолета прозвучал как гром. Пуля разорвала Хинкису плечо, и тот с размаху сел на худую задницу. – Ай! – взвизгнул коротышка, и морок тут же спал с меня, возвращая подвижность всем членам. Пошатнувшись, я обернулся, увидав Леви. Израильтянин стоял, набычившись, с ненавистью глядя на Бруно. Пистолет в его руке не дрожал, словно оружие и впрямь сжимала длань статуи. – Привет, «Миха», – обронил Шавит. – Эта сволочь убила Хаима!