Голос Иванова Бруно узнал сразу и немедленно развернулся кругом. – Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! Не ожидавший от учёного годности к строевой службе, Борис Семёнович заулыбался. – Вольно! Я просил, чтобы в группу включили опытного психолога с хорошими способностями к гипнозу. Это вы и есть? – Вы меня смущаете! – хмыкнул Хинкис. – Но с удовольствием признаю столь нескромную оценку. Иванов рассмеялся, поправляя очки. – Скажите, – заговорил он, построжев, – вы любого можете загипнотизировать? – Ну что вы! Вас точно не смогу – никакое внушение не перебьёт сильную, закалённую волю. – У нас нескромная ничья, – явственно прифыркнул Борис Семёнович. – Вот что… Меня волнует младший лейтенант Вальцев… – «Лжемиха»? – тонко улыбнулся Хинкис. – Он самый. – Иванов остро взглянул на Бруно. – Ну коли вы здесь, стало быть, подписки о неразглашении пачками визировали! М-да… В общем, всё идёт к тому, что американцы решатся на эксфильтрацию. А если Максим не пройдёт проверку? Допустим, ему удастся отбиться от дозы пентотала натрия[36], хотя бы под тем предлогом, что химпрепарат якобы подавляет сверхспособности. Но как быть с детектором лжи? – С полиграфом? – поднял брови Хинкис. – А тут тоже всё зависит от силы воли и её закалки. Иванов слушал, скребя пальцами по лёгкой щетине. – Тогда пойдёмте, – решительно сказал он, увлекая Бруно за собой. – Я хочу, чтобы вы, скажем так, определили стойкость Вальцева и, если это возможно, укрепили его волю. В конце длинного тёмного коридора Борис Семёнович отворил дверь в просторную и неожиданно светлую комнату, обставленную по принципу «ничего лишнего». Под высоким потолком, украшенным пыльной лепниной, витал сквознячок, словно зазывая на улицу, на свежий воздух и солнцепёк. Молодой человек, сидевший за столом у окна, отложил учебник английского и обернулся. Хинкис чуть заметно вздрогнул. Лицо и причёска парня полностью соответствовали единственной фотографии «Михи», которой пользовались спецслужбы США, Израиля и СССР. – Здорово! – честно признался Бруно. – Вылитый «Миха»! Вальцев смущённо улыбнулся и встал. – Познакомься, Максим, – мягко проговорил Иванов, – это Бруно Хинкис, наш эксперт в области психофизиологии. Контора его уже раз пять привлекала, если не больше. Ну я на вас надеюсь, товарищ Хинкис! – Мы не подведём! – сверкнул белыми зубами Бруно, расстёгивая как бы между делом блестящий серебряный браслет роскошного «Ролекса». Генерал-лейтенант тихо прикрыл дверь за собой, а эксперт, продолжая улыбаться, повернулся к Вальцеву: – Я не зря сказал «мы», ведь у нас одна общая задача, и решать её мы будем вместе, – мягко зажурчал он, качая браслет на пальце, словно играя с ним. – Садитесь поудобнее, не думайте о постороннем, все тревоги остались за стенами этого дома, а угрозы ещё далеко. Мы не друзья, но что нам стоит подружиться… Максим, сидевший в свободной позе, вдруг помотал головой и сказал виноватым голосом: – Простите, но я не поддаюсь гипнозу. – Отлично! – обрадовался Хинкис. – Просто отлично! Дайте-ка вашу руку… – Он обхватил запястье Максима тонкими пальцами и стал слушать пульс. – Будем учиться обманывать детектор лжи! Американцы уверены, что это невозможно, но тут они ошибаются. Детектор всего лишь следит за сердцебиением, дыханием, потливостью, за артериальным давлением. Если вы, скажем, совершили преступление, а на допросе пойдёте в отказ, то выступивший пот резко повысит электропроводность кожи, участится пульс, собьётся ритм вдохов и выдохов… И психолог, проверяющий вас, тут же поймёт: ложь! Но сколько было случаев, когда матёрые гангстеры, опутанные датчиками, спокойно отвечали: «Нет, мистер, никого я не убивал!», и допрашивающий разводил руками. А гангстер врал! Просто держал себя в узде, не позволяя разгуляться нервам! – И я так смогу? – с жадным интересом спросил Вальцев. – А почему нет? – пожал плечами Бруно, цепляя часы обратно на руку. – Воля у вас есть, осталось научиться пользоваться ею. Начнём, пожалуй, с дыхательных упражнений. Не буду долго и нудно растолковывать суть, просто уясните для себя одну важную вещь: контролируя дыхание, вы контролируете сознание. Итак, медленно вдыхайте, спокойно вставая… Руки поднимайте вверх, разводите в стороны, приближайте к телу. Вот так… Выдыхая, приседайте… Руки вниз, вместе – и будто что-то плавно отталкиваете от себя… Вот так… Вдох – выдох… Вдо-ох – вы-ыдох… Пятница, 2 мая 1975 года, день Первомайск, улица Дзержинского – Мишенька! – прозвенел голос сестрёнки. – Так… Я пошла! – Настенька! Я остался! Девочка захихикала и клацнула дверью. Глухо донёсся дробный топоток. И тишина… Подцепив с трюмо свежую «Комсомолку», я поволок на кухню тяжеленную сумищу. – Некогда нам духовную пищу принимать, – прокряхтел я, взваливая ручную кладь на стол. – Нам бы чего попроще… Достав вилок капусты, завалявшийся в гаражных закромах, я поморщился – верхние листья превратились в мерзкую серую слизь, источавшую зловоние. Очистив кочан в мойке, нашинковал овощ, выложив на тяжёлую чугунную сковородку бело-зелёную горку. Ужарится – как раз выйдет. Глянув на сложенную газету, я развёл руками, словно извиняясь перед невидимой публикой: – Ну а что делать? Жизнь такая! – и включил радио. – …отметил огромное значение для совершенствования и развития плановой экономики, – затараторил приятный женский голос. – Товарищ Байбаков высоко оценил методы оптимального планирования, разработанные академиком Канторовичем… «Жить станет лучше, жить станет веселей! – Я поставил на огонь сковородку поменьше и плеснул постного масла из трёхлитровой банки. – Ох и взвоют министерские! И заплачут как дитя… – Острый нож будто сам нарезал свининку на кусочки. – Проснутся поутру, а за ресурсы, ещё вчера дармовые, надо, оказывается, платить! А вы как хотели материально-техническую базу создавать? За бесплатно? Всё, товарищи, халява кончилась!» Я сгрёб мясо с разделочной доски на сковороду, и оно злобно зашипело, зашкворчало, напуская того непередаваемого аппетитного духу, что преследует голодного со времён пещер. А мы ещё лучку добавим и травок всяких… – …правительства ГДР и Чехословакии уже выразили полную поддержку предложению товарища Леонида Ильича Брежнева о необходимости полностью использовать потенциал социалистического содружества, – подхватил бодрый мужской голос, – включая организацию общего рынка труда, товаров и услуг, единой валюты и свободы поездок… «Здорово! – Я натёр морковку и перемешал с капустой. Промыв рис, поставил его вариться в маленькой эмалированной кастрюльке с легкомысленными розочками на круглых боках. – Вот это я понимаю! Неужто наша берёт? А впрочем, все эти плюшки ещё Сталин обещал, когда СЭВ только-только родился и пачкал пелёнки…» Мы с мамой обожаем венгерские огурчики от «Глобуса», и лечо у них замечательное, а папа жить не может без болгарского конфитюра. Да, если всё пойдёт как надо, то полки в магазинах заполнятся. Побегут по советским шоссе «Вартбурги» и «Шкоды», «Татры» и «Юго». Инженер из Свердловска устроится на работу в Будапеште, а какой-нибудь Дитрих Холтофф с гэдээровского «Фортшритта» переедет трудиться на «Ростсельмаш», доводя до ума комбайн «Дон», тяжёлый как танк… Наши ВАЗ, ГАЗ и ЗАЗ волей или неволей зашевелятся, иначе Госплан отлучит от финансирования неразворотливых. Социалистическая конкуренция! Я перемешал мясо с капустой, добавил рис, томатную пасту, посолил, поперчил… Уф-ф! Пускай теперь тушится, доходит потихоньку. – …на экраны страны вышел фильм Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», снятый по одноимённому роману Михаила Шолохова… Всё, хватит, а то подгорит. Я выключил конфорку и… Где моя газета? Ага… Навстречу XXV съезду… Пятилетке качества – рабочую гарантию… Родине – наш ударный труд… В дружественной обстановке… Заголовки-то какие! Плакатные, зовущие… Ага, вот! «На Пленуме ЦК КПСС были приняты постановления «О созыве очередного XXV съезда КПСС», «Об улучшении управления народным хозяйством, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного роста». Дальше, дальше… «Доклад секретаря ЦК КПСС М. А. Суслова». М-да… Всё та же приглаженная и залакированная велеречивость. Хотя… нет. Я углубился в текст. «…партия обязана следить за народным хозяйством, воплощением усилий миллионов трудящихся, но в то же время мы не должны опускаться до мелочной опеки. Пусть предприятия сами налаживают связи между собой, договариваются, назначают цену за свою продукцию. Нельзя сковывать да стреноживать социалистическую предприимчивость! Необходимо вернуться к ленинским принципам хозяйственного расчёта[37] – самоокупаемости, самофинансированию и самоуправлению!» «Хитёр Михал Андреич! – Я покачал головой. – Ишь как завернул! Да ещё и Владимира Ильича приплёл. Умно. Кто ж выступит против Ленина? А под шумок «Интернационала» вызволят заводы и фабрики… Молодцы!» Я с хрустом разложил газету, сгибая её «против шерсти». Что там дальше? «…мы не поддадимся на провокации американской военщины и не позволим втягивать нашу страну в разорительную гонку вооружений…» Замысловато. Надо полагать, товарищ Суслов признал верным мой вывод о пользе разрядки. «…братские партии должны правильно понять наш решительный отказ в поддержке лжесоциалистических организаций и движений, имитирующих марксизм-ленинизм…» Отличный ход, Михаил Андреевич! Знать бы ещё, включат ли в список «имитаторов» Гэса Холла, Жоржа Марше, Гордона Макленнана?[38] Я хмыкнул и продолжил чтение. «…в связи с вышесказанным считаю важной и своевременной инициативу группы товарищей – обсудить реформу КПСС. Партия должна очиститься от таких пороков, как местничество, бюрократизм, комчванство…» А вот это уже серьёзно. Это как объявление войны! Многие воспримут партийную реформу в штыки, да как бы не в буквальном смысле. Терпенья усидеть не хватило, я вскочил и стал ходить – до окна с занавеской, плещущей на сквозняке, разворот, к двери, разворот… Мимоходом помешав духовистое рагу, я выглянул в заоконье, где буйно цвела весна, призывая плодиться и размножаться. «Слишком всё ладно выходит, – задумался я, держа ложку на отлёте. – Прознали вожди судьбу СССР, почесали в затылках – и дружно кинулись спасать первое в мире государство рабочих и крестьян! Хм… Как-то подозрительно всё выглядит…» Меня даже не то смущало, что члены «малого Политбюро» сразу взяли и поверили «сверханализу» – у них было и время, и возможности убедиться в правоте «Михи». Но как-то слишком уж резко они изменились! Да, Михаил Андреевич уверяет, что это он так поработал над собой. Ну пусть и дальше верит в свободу воли… А как оно в реале? Не я ли его «перелечил»? По «методу Ершова»? Откуда мне знать, каков предел у моих способностей? Суслов выпил добрых пол-литра воды, заряженной мною. Брежневу достался стакан или чуть больше. И как она подействовала, эта «живая вода»? Укрепила сердце, почистила сосуды… А может, и по извилинам прошлась, выводя шлаки догматизма, начётничества, перестраховки, нетерпимости? «Ну и чего ты так всполошился? – подумал я насмешливо, хотя и с холодком. – Тебе что, больше нравились брежневские «сиськи-масиськи» и «сосиски-сраны»?[39] Или извращённо приглаженный стиль речей Суслова? Михаил Андреевич сам правил черновики, старательно вычёркивая смысл, стирая малейший проблеск мысли, словно готовя одноклеточный серый фон для цитат Маркса-Ленина. Ну так сравни, что было и как стало! Чего ты так распереживался? Надо будет, всё Политбюро зомбируешь, лишь бы… Как там «неуловимые» пели? «Жила бы страна родная, и нету других забот!» На сквозняке зашелестела «Комсомольская правда», а мне почудилось, что свежим ветерком потянуло с газетных страниц…