– Но здесь не станут тебя искать, – сказал д’Артаньян. – А если сюда кто войдет? – сказал осторожный Планше. – Никто не видел, как я вошел, и ваши домашние примут меня за вора. – Это правда, – сказал д’Артаньян. – Слушай, знаешь ты какое-нибудь провинциальное наречие? – Лучше того, сударь, я знаю целый язык, – сказал Планше, – я говорю по-фламандски. – Где ты, черт возьми, выучился ему? – В Артуа, где я сражался два года. Слушайте: «Goeden morgen, myn heer! Ik ben begeeray te weeten the ge sond hects omstand». – Что это значит? – «Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья». – И это называется язык! – сказал д’Артаньян. – Но все равно, это очень кстати. Он подошел к двери, кликнул слугу и приказал позвать прекрасную Мадлен. – Что вы делаете, сударь, – вскричал Планше, – вы хотите доверить тайну женщине! – Будь покоен, она не проговорится. В эту минуту явилась хозяйка. Она вбежала с радостным лицом, надеясь застать д’Артаньяна одного, но, заметив Планше, с удивлением отступила. – Милая хозяюшка, – сказал д’Артаньян, – рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии: я его беру к себе на несколько дней на службу. – Моего брата! – сказала ошеломленная хозяйка. – Поздоровайтесь же со своей сестрой, master Петер. – Wilkom, zuster! – сказал Планше. – Goeden day, hrôer![5] – ответила удивленная хозяйка. – Вот в чем дело, – сказал д’Артаньян, – этот человек ваш брат, которого вы, может быть, и не знаете, но зато знаю я; он приехал из Амстердама; я сейчас уйду, а вы должны его одеть; когда я вернусь, примерно через час, вы мне его представите, и по вашей рекомендации, хотя он не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как ни в чем не могу вам отказать. Понимаете? – Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, – сказала Мадлен. – Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас. Сказав это, д’Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богоматери. Глава VIII О различном действии, какое полупистоль может иметь на причетника и на служку Д’Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезнее. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д’Артаньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д’Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они собирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере, а такой умница, как д’Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо. В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д’Артаньян подошел к собору Богоматери. Он поднялся на паперть, вошел в храм и спросил у ключаря, подметавшего часовню, не знает ли он г-на Базена. – Господина Базена, причетника? – спросил ключарь. – Его самого. – Вот он прислуживает за обедней, в приделе Богородицы. Д’Артаньян вздрогнул от радости. Несмотря на слова Планше, ему не верилось, что он найдет Базена; но теперь, поймав один конец нити, он мог ручаться, что доберется и до другого. Он опустился на колени, лицом к этому приделу, чтобы не терять Базена из виду. По счастью, служилась краткая обедня, она должна была скоро кончиться. Д’Артаньян, перезабывший все молитвы и не позаботившийся захватить с собой молитвенник, стал на досуге наблюдать Базена. Вид Базена в новой одежде был, можно сказать, столь же величественный, сколь и блаженный. Сразу видно было, что он достиг или почти достиг предела своих желаний и что палочка для зажигания свеч, оправленная в серебро, которую он держал в руке, казалась ему столь же почетной, как маршальский жезл, который Конде бросил, а может быть, и не бросал, в неприятельские ряды во время битвы под Фрейбургом. Даже физически он преобразился, если можно так выразиться, совершенно под стать одежде. Все его тело округлилось и приобрело нечто поповское. Все угловатости на его лице как будто сгладились. Нос у него был все тот же, но он тонул в круглых щеках; подбородок незаметно переходил в шею; глаза заплыли, не то что от жира, а от какой-то одутловатости; волосы, подстриженные по-церковному, под скобку, закрывали лоб до самых бровей. Заметим кстати, что лоб Базена, даже совсем открытый, никогда не превышал полутора дюймов в вышину. В ту минуту как д’Артаньян кончил свой осмотр, кончилась и обедня. Священник произнес «аминь» и удалился, благословив молящихся, которые, к удивлению д’Артаньяна, все преклонили колена. Он перестал удивляться, узнав в священнослужителе самого коадъютора, знаменитого Жана-Франсуа де Гонди, который уже в это время, предчувствуя свою будущую роль, создавал себе популярность щедрой раздачей милостыни. Для того чтобы увеличить эту популярность, он и служил иногда ранние обедни, на которые обычно приходит только простой люд. Д’Артаньян, как и все, опустился на колени, принял причитающееся на его долю благословение, перекрестился, но в ту минуту, когда мимо него, с возведенными к небу очами, проходил Базен, скромно замыкавший шествие, д’Артаньян схватил его за полу; Базен опустил глаза и отскочил назад, словно увидел змею. – Господин д’Артаньян! – воскликнул он. – Vadе retro, Satanas![6] – Отлично, милый Базен, – ответил, смеясь, офицер, – вот как вы встречаете старого друга. – Сударь, – ответил Базен, – истинные друзья христианина те, кто споспешествует спасению, а не те, кто отвращает от него. – Я вас не понимаю, Базен, – сказал д’Артаньян, – я не вижу, как я могу служить камнем преткновения на вашем пути к спасению. – Вы забываете, – ответил Базен, – что пытались навсегда закрыть к нему путь для моего бедного господина; из-за вас он губил свою душу, служа в мушкетерах, хотя чувствовал пламенное призвание к церкви. – Мой милый Базен, – возразил д’Артаньян, – вы должны были бы понять уже по месту, где меня видите, что я очень переменился: с годами становишься разумнее. И так как я не сомневаюсь, что ваш господин спасает свою душу, то я хочу узнать от вас, где он находится, чтобы он своими советами помог и моему спасению. – Скажите лучше – чтобы вновь увлечь его в мир? По счастью, я не знаю, где он, так как, находясь в святом месте, я никогда не решился бы солгать. – Как! – воскликнул д’Артаньян, совершенно разочарованный. – Вы не знаете, где Арамис? – Прежде всего, – сказал Базен, – Арамис – это имя погибели. Если прочесть Арамис навыворот, получится Симара, имя одного из злых духов, и, по счастию, мой господин навсегда бросил это имя. – Хорошо, – сказал д’Артаньян, решившись перетерпеть все, – я ищу не Арамиса, а аббата д’Эрбле. Ну же, мой милый Базен, скажите мне, где он. – Разве вы не слыхали, господин д’Артаньян, как я ответил вам, что не знаю этого? – Слышал, конечно; но я отвечу вам, что это невозможно. – Тем не менее это правда, сударь, чистая правда, как перед богом… Д’Артаньян хорошо видел, что ничего не вытянет из Базена; ясно было – Базен лжет, но по тому, с каким жаром и упорством он лгал, можно было легко предвидеть, что он от своего не отступится. – Хорошо, – сказал д’Артаньян. – Так как вы не знаете, где живет ваш барин, не будем больше говорить о нем и расстанемся друзьями; вот вам полпистоля, выпейте за мое здоровье. – Я не пью, сударь, – сказал Базен, величественно отводя руку офицера. – Это подобает только мирянам. – Неподкупный! – проворчал д’Артаньян. – Ну и не везет же мне! И так как д’Артаньян, отвлеченный своими размышлениями, выпустил из рук полу Базена, тот поспешил воспользоваться свободой для отступления и быстро удалился в ризницу; он и там не считал себя вне опасности, пока не запер за собой дверь. Д’Артаньян, задумавшись, не двигался с места и глядел в упор на дверь, положившую преграду между ним и Базеном; вдруг он почувствовал, что кто-то тихонько коснулся его плеча. Он обернулся и едва не вскрикнул от удивления, но тот, кто до него дотронулся пальцем, приложил этот палец к губам в знак молчания. – Вы здесь, мой дорогой Рошфор? – сказал д’Артаньян вполголоса. – Ш-ш… – произнес Рошфор. – Знали вы, что я освободился? – Я узнал это из первых рук. – От кого же? – От Планше. – Как, от Планше? – Конечно. Ведь это он вас спас. – Планше? Мне действительно показалось, что это он. Вот доказательство, мой друг, что благодеяние никогда не пропадает даром. – А что вы здесь делаете? – Пришел возблагодарить господа за свое счастливое освобождение, – сказал Рошфор.