Оставшись один, он встал и отворил дверь в коридор, потом в переднюю; утомленный д’Артаньян спал на скамье. – Господин д’Артаньян! – позвал Мазарини вкрадчивым голосом. Д’Артаньян не шелохнулся. – Господин д’Артаньян! – позвал Мазарини громче. Д’Артаньян продолжал спать. Кардинал подошел к нему и пальцем коснулся его плеча. На этот раз д’Артаньян вздрогнул, проснулся и, придя в себя, сразу вскочил на ноги, как солдат, готовый к бою. – Я здесь. Кто меня зовет? – Я, – сказал Мазарини с самой приветливой улыбкой. – Прошу извинения, ваше преосвященство, – сказал д’Артаньян, – но я так устал… – Излишне просить извинения, – сказал Мазарини, – вы устали на моей службе… Милостивый тон министра привел д’Артаньяна в восхищение. – Гм… – процедил он сквозь зубы, – неужели справедлива пословица, что счастье приходит во сне? – Следуйте за мной, сударь, – сказал Мазарини. – Так, так! – пробормотал д’Артаньян. – Рошфор сдержал слово; только куда же он, черт возьми, делся? Он всматривался во все закоулки кабинета, но Рошфора не было нигде. – Господин д’Артаньян, – сказал Мазарини, удобно располагаясь в кресле, – вы всегда казались мне храбрым и славным человеком. «Возможно, – подумал д’Артаньян, – но долго же он собирался сказать мне об этом». Это, однако, не помешало ему низко поклониться Мазарини в ответ на комплимент. – Так вот, – продолжал Мазарини, – пришло время использовать ваши способности и достоинства. В глазах офицера, как молния, сверкнула радость, но тотчас же погасла, так как он еще не знал, куда гнет Мазарини. – Приказывайте, монсеньор, – сказал он, – я рад повиноваться вашему преосвященству. – Господин д’Артаньян, – продолжал Мазарини, – в прошлое царствование вы совершали такие подвиги… – Вы слишком добры, монсеньор, вспоминая об этом. Правда, я сражался не без успеха… – Я говорю не о ваших военных подвигах, – сказал Мазарини, – потому что, хотя они и доставили вам славу, они превзойдены другими. Д’Артаньян прикинулся изумленным. – Что же вы не отвечаете?.. – сказал Мазарини. – Я ожидаю, монсеньор, когда вы соблаговолите объяснить мне, о каких подвигах вам угодно говорить. – Я говорю об одном приключении… Да вы отлично знаете, что я хочу сказать. – Увы, нет, монсеньор! – ответил в совершенном изумлении д’Артаньян. – Вы скромны, тем лучше! Я говорю об истории с королевой, об алмазных подвесках, о путешествии, которое вы совершили с тремя вашими друзьями. «Вот оно что! – подумал гасконец. – Уж не ловушка ли это? Надо держать ухо востро». И он изобразил на своем лице такое недоумение, что ему позавидовали бы Мондори и Бельроз, два лучших актера того времени. – Отлично! – сказал, смеясь, Мазарини. – Браво! Недаром мне сказали, что вы именно такой человек, какой мне нужен. Ну, что бы вы сделали для меня? – Все, монсеньор, что вы мне прикажете, – ответил д’Артаньян. – Сделали бы вы для меня то, что когда-то сделали для некоей королевы? «Положительно, – мелькнуло в голове д’Артаньяна, – он хочет заставить меня проговориться. Но мы поборемся. Не хитрее же он Ришелье, черт побери!» – Для королевы, монсеньор? Я не понимаю. – Вы не понимаете, что мне нужны вы и ваши три друга? – Какие три друга, монсеньор? – Те, что были у вас в прежнее время. – В прежнее время, монсеньор, – ответил д’Артаньян, – у меня было не трое, а полсотни друзей. В двадцать лет всех считаешь друзьями. – Хорошо, хорошо, господин офицер, – сказал Мазарини. – Скрытность – прекрасная вещь. Но как бы вам сегодня не пожалеть об излишней скрытности. – Пифагор заставлял своих учеников пять лет хранить безмолвие, монсеньор, чтобы научить их молчать, когда это нужно. – А вы хранили его двадцать лет. На пятнадцать лет больше, чем требовалось от философа-пифагорейца, и это кажется мне вполне достаточным. Сегодня вы можете говорить – сама королева освобождает вас от вашей клятвы. – Королева? – спросил д’Артаньян с удивлением, которое на этот раз было непритворным. – Да, королева! И доказательством того, что я говорю от ее имени, служит ее повеление показать вам этот алмаз, который, как ей кажется, вам известен и который она выкупила у господина Дезэссара. И Мазарини протянул руку к лейтенанту, который вздохнул, узнав кольцо, подаренное ему королевой на балу в городской ратуше. – Правда! – сказал д’Артаньян. – Я узнаю этот алмаз, принадлежавший королеве. – Вы видите, что я говорю с вами от ее имени. Отвечайте же мне, не разыгрывайте комедии. Я вам уже сказал и снова повторяю: дело идет о вашей судьбе. – Действительно, монсеньор, мне совершенно необходимо позаботиться о своей судьбе. Вы, ваше преосвященство, так давно не вспоминали обо мне! – Довольно недели, чтобы наверстать потерянное. Итак, вы сами здесь, ну а где ваши друзья? – Не знаю, монсеньор. – Как, не знаете? – Не знаю; мы давно расстались, так как они все трое покинули военную службу. – Но где вы их найдете? – Там, где они окажутся. Это уж мое дело. – Хорошо. Ваши условия? – Денег, монсеньор, денег столько, сколько потребуется на наши предприятия. Я слишком хорошо помню, какие препятствия возникали иной раз перед нами из-за отсутствия денег, и не будь этого алмаза, который я был вынужден продать, мы застряли бы в пути. – Черт возьми! Денег! Да к тому же еще много! – сказал Мазарини. – Вот чего вы захотели, господин офицер. Знаете ли вы, что в королевской казне нет денег? – Тогда сделайте, как я, монсеньор: продайте королевские алмазы; но, верьте мне, не стоит торговаться: большие дела плохо делаются с малыми средствами. – Хорошо, – сказал Мазарини, – мы постараемся удовлетворить вас. «Ришелье, – подумал д’Артаньян, – уже дал бы мне пятьсот пистолей задатку». – Итак, вы будете мне служить? – Да, если мои друзья на то согласятся. – Но в случае их отказа я могу рассчитывать на вас? – В одиночку я еще никогда ничего не делал путного, – сказал д’Артаньян, тряхнув головой. – Так разыщите их. – Что мне сказать им, чтоб склонить их к службе вашему преосвященству? – Вы их знаете лучше, чем я. Обещайте каждому в зависимости от его характера.