У меня было искушение промолчать, но что за этим последует, уже знала. — Тебя это не касается. Когда отпустят парней? И как я узнаю, что с ними и правда все в порядке, если мне запрещено с ними общаться? — попыталась я срулить с темы. — Ты теперь принадлежишь мне, куколка, — повернулся ко мне на светофоре захватчик, окидывая плотоядным взглядом. — И все содержимое твоей головы включено в комплект. Поэтому ответ «не твое дело» или «тебя это не касается» не принимается и отныне запрещен. Меня неожиданно прорвало, и я не смогла сдержать нервного смеха. — А не до хрена ли ты хочешь, мужик? Он схватил меня за подбородок и поднял к себе лицо, опять настойчиво потирая мои губы большим пальцем. — Захар. Никак иначе. — Я не буду ни черта тебе рассказывать о своей семье, За-хар, — отчеканила, подавляя желание натурально оскалиться в его лицо. — Так что там насчет моих друзей? Нам опять выражали недовольство за задержку дорожного движения, и он отпустил меня. Если честно, я вся затаилась в ожидании того, что он сейчас снова на меня вызверится. — Я не любитель уступок, Аяна, и тем более того, когда чего-то требуют от меня, не исполнив сначала мои требования, — вместо взрыва спокойно произнес мой пленитель. — Я не требую. Просто мне важно знать. — Аналогично. В салоне повисла многозначительная пауза, во время которой он невозмутимо продолжил крутить баранку, четко давая понять, что или по его, или никак. Урод. — Меня бил отец, — практически выплюнула я. — Часто? А вот черта с два! — Когда отпустят парней? — задрав подбородок, повторила я. Захар покосился на меня раз, другой и хмыкнул, покачав головой. — Как только ты очутишься в своем новом месте жительства и мы придем к пониманию по всем вопросам. Итак, как часто твой отец распускал руки? — Я что, считала, думаешь? — Он предупреждающе зыркнул, а я закатила глаза. — Да фиг знает. Почти каждый день, сколько себя помню, и до тех пор, пока я не научилась тупо быстро бегать и хорошо прятаться. — За что? — А за что ты меня сейчас, блин, волочишь в свою хренову берлогу, чтобы иметь по-всякому? — невесело хохотнула я. — Потому что он был сильным, я слабой, и ему так хотелось. — Не сравнивай! — внезапно рявкнул он, и я инстинктивно вжала голову в плечи. — Я объясняла, а не сравнивала. — Стиснув кулаки, я поборола естественную реакцию на его рык. — И моя очередь спрашивать. Так что там насчет того, что у меня должны быть гарантии безопасности парней. — А ты редкостная нахалка, да, Аяна? — Вот теперь движение его губ было даже похоже на подобие улыбки, а не ухмылку или оскал. — Когда это я сказал, что у нас уговор о поочередных вопросах? Я просто пожала плечами, прикусив нижнюю губу и не зная, какого Захара увижу в следующую секунду. Злобного хама и морального урода, очень старающегося указать мне, какое я для него ничтожество, или все еще вот эту, способную к имитации адекватного общения версию. — И о какой гарантии безопасности для этих дебилов речь, Аяна? Я их отпущу на все четыре стороны и никому не сдам, пока ты станешь следовать моим условиям. На этом все, — отрезал он и продолжил нашу спонтанно возникшую игру в вопрос-ответ: — Отец бил тебя за что-то конкретное, или он просто домашний садист и причина насилия только в этом? — Я, по-твоему, кто? Чертов семейный психолог? Или думаешь, он сначала беседы со мной вел задушевные, прежде чем отходить от души? — Сомневаюсь в наличии души у человека, поднимающего руку на своего ребенка. На любого ребенка, — нахмурившись, прокомментировал Захар. — Но так же знаю, что если человек не патологический садист, то у его агрессии должен быть исток, спусковой крючок, пусть его наличие нисколько не оправдывает причиняемого вреда. Я уставилась на него, испытывая искушение спросить, анализирует ли он так же тщательно свое поведение относительно меня и какие оправдания себе находит, но он повернулся, вперившись своими наглыми золотистыми зенками, как будто подначивая это сделать. И я промолчала. Хрен знает, какой будет его реакция. На мою удачу, мы уже въехали в смутно знакомый мне двор, и, прихватив мою сумку, Захар повел меня к подъезду, прекратив свои раскопки моей личной жизни. Впрочем, скорее всего, не прекратил, а только отложил. В этот раз он нарочно подвел меня к консьержке — женщине пенсионного возраста с волосами цвета баклажана и с длиннющими и толстыми спицами, ну прям копьями, в безостановочно двигающихся пальцах. — Добрый вечер, Захар Александрович! — поприветствовала она, льстиво ему улыбнувшись. — Валентина Степановна, эта девушка, — он бесцеремонно сдернул с моей головы капюшон, за которым я предусмотрительно спряталась, выбравшись из машины, — будет теперь жить здесь, в моей квартире на седьмом. Запомните ее хорошенько и сменщицам передайте. Я буду крайне недоволен, если у нее случатся какие-то неувязки или заминки с доступом в дом. Судя по тому, с какой рьяной тщательностью тетка взялась меня рассматривать, недовольство моего котоволчары вызывать она ни за что не хотела. И я ее понимаю. В прихожей я замялась и вздрогнула невольно от звука захлопнувшейся двери. На секунду появился импульс рвануть-таки отсюда со всех ног, а там уж как-нибудь… Но не сейчас, пока парни еще у него. — Чего застыла? Добро пожаловать домой, — театрально слегка поклонился Захар, указывая приглашающим жестом дорогу. Я, кусая губы, позволила ему снять с себя куртку. — Хочешь начать прямо тут опять? — внезапно прижавшись со спины, рыкнул он мне в ухо. — Прекрати кусать свои проклятые губы, или так и будет! Властно развернув мое лицо к себе, он столкнул наши рты, сразу же надавливая языком и требуя полного доступа. И я ответила ему, отдавая все, что хотел, сразу же, будто на уровне инстинкта, раньше, чем разум догнал суть происходящего. Подалась вперед, вырываясь, но ущерб уже был очевиден нам обоим. Дыхание сбилось, в горле пересохло, сердце затарабанило, а Захар самодовольно и понимающе ухмыльнулся, перехватывая в зеркале прихожей мой растерянный, «поплывший» взгляд. — Сегодня мы не станем слишком торопиться, — проурчал он, опускаясь на корточки и развязывая мои ботинки. — У нас ведь теперь времени сколько угодно, да, куколка? — Это вопрос, требующий ответа? — попыталась я уцепиться за свою язвительность, силясь сохранять адекватность, когда он, поставив меня посреди комнаты, стал обходить, будто примеряясь, откуда начать жрать. — Снимай все! — приказал он, проигнорировав мой укол. — Если это сделаю я, то это тряпье ты больше носить не сможешь. Хотя в любом случае это так. Я сделала несколько вдохов, подавляя рвущееся наружу желание послать его, заорав в лицо, и начала расстегивать рубашку, пока он так и продолжил наворачивать неторопливые круги, не отрывая от меня глаз и дико этим нервируя… и, провались он, возбуждая. Закончив, выпрямилась и вздернула подбородок, подавляя стыд вызовом. Захар встал передо мной и уставился на грудь, наблюдая за тем, как съеживаются мои соски. Его глаза сузились до щелей, ноздри дергались, а верхняя губа подрагивала, то и дело обнажая зубы. — Теперь меня! — намного более хрипло велел он. — Раздень меня сама, Аяна. Глава 19 И без того огромные глаза моей мультяхи распахнулись еще шире, когда до нее дошла суть приказа, и пару секунд мне казалось, что она начнет упрямиться или дерзить, и тогда не избежать нам снова спонтанного первого раза. Если дотронусь до нее хоть пальцем сейчас, до этой смуглой бархатистости кожи, что усыпана крошечными мурашками то ли от прохлады, то ли от уже разгоняющегося возбуждения, то остановлюсь, только когда кончу, хрипя и содрогаясь, будто помирал, рухнув с высоты на камни, а не достигал финала. Но сегодня я был намерен показать Аяне новые стороны ее чувственности, дать ощутить, что брать она хочет ничуть не меньше, чем бездумно отдаваться, впадая едва ли не в беспамятство от собственных потребностей и моего искусного воздействия. Хотя, надо быть честным, меня и самого с ней накрывало так, что осмысленно я делал что-то только в первый момент, а потом разум и расчетливость оказывались погребены под лавиной дичайшей похоти, и все происходило на уровне чистых инстинктов, как дыхание или глотание. Даря удовольствие моей кукле, я упивался этим не меньше, чем она. Полная взаимная отдача. Уже собирался подхлестнуть Аяну, что еще переминалась с ноги на ногу и то и дело поднимала и опускала свои тонкие руки, будто борясь с импульсом прикрыть хоть что-то от меня, но вот она порывисто шагнула вперед и взялась за пуговицы моего пиджака. Из-за нервозности движения выходили дергаными, так что она едва не выдирала их, а не просто расстегивала. — Нежнее, де-во-чка! — коварно желая еще быстрее выбить почву из-под ног ее контроля, я чуть наклонился и провел носом у виска, глубоко вдыхая и постигая все оттенки запаха. Эти новые нотки в нем… или, может быть, прежние, которые я просто не замечал, не улавливал из-за мгновенного бешеного возбуждения… Неважно, но они просто крышесносные. В прямом смысле. От них в голове странно пустело и будто начинало волшебным образом отрывать от земли, как если бы в моем черепе вместо мозга появлялся шар, наполненный сверхлегким газом, способным меня поднять и унести к чертям, куда-то в совсем иное место или даже пространство. Наверняка мстя за все, Аяна, обойдя меня, грубо сдернула пиджак и швырнула его, не глядя, в сторону. Какое пренебрежение к очень недешевому творению от известного модного дома. Сопя раздраженно все громче, встала передо мной, взявшись за рубашку с торопливостью человека, желающего поскорее отвязаться от тягостной обязаловки. Нет, мультяха моя, так не пойдет! Схватив ее за запястье, я провел языком по внутренней стороне ладони, отчего Аяна вся вытянулась, переставая дышать на несколько секунд, и тут же прикусил кончики указательного и среднего пальцев. — Ой! — вздрогнула она, и зрачки ее расширились. — Медленно, Аяна, — приказал, возвращая ее руку на свою грудь, — очень медленно. Похитительница моего здравомыслия зыркнула злобно, но аромат возбуждения уже плеснулся щедро в окружающий нас воздух. Упрямо глядя мне в глаза, выдерживая демонстративно паузу в полминуты, расстегнула три верхних пуговицы, но тут мазнула взглядом вниз, и я уловил, как ее кисти задрожали, а дыхание углубилось. Когда она добралась до ремня на брюках, остановилась в нерешительности, часто сглатывая, и над ее верхней губой сверкнули первые капельки пота. Впрочем, у самого-то уже вся спина взмокла. А скрыть то, как подпрыгивал мой член в нетерпеливом предвкушении освобождения и жарких объятий, не за что бы не удалось. Да я и не собирался. — Проблемы? — прохрипел, завороженно наблюдая за подрагиванием тонких пальцев над пряжкой, и заработал разъяренный и одновременно окрашенный растерянностью взгляд. Схватившись за ремень, Аяна рьяно стала его расстегивать, но коснулась тыльной стороной ладони моего живота и снова обмерла, судорожно вдохнув, как током ударенная. — Ты ведь нарочно это… — прошептала она и, словно крадучись, снова провела по моей коже. Теперь явно целенаправленно. От одного мизерного движения мое и так молотящее сердце загрохотало оглушительно, и пришлось на мгновение зажмуриться и сжать кулаки, борясь с удушливым захватом похоти, а мышцы сократились, обозначив природный рельеф, которым есть повод возгордиться. Непроизвольный выпендреж моего организма в попытке привлечь еще больше внимания. Терпение, еще немного терпения, что, я уже вижу, будет вознаграждено. — Нарочно что? Заставляю тебя понять, что секс со мной тебе необходим и притворяться, что ты делаешь кому-то одолжение и вся из себя тут жертва, не имеет смысла? — Ну и зачем тебе это? И почему все именно со мной? — Аяна подняла глаза, и в них отразилась какая-то робкая надежда. А вот этого не нужно, кукляха, не придумывай себе ничего о том, чего нет и никогда между нами не будет. Твоя эксклюзивность для меня носит весьма ограниченную форму и ни за что не станет какими-либо правами претендовать на большее. — А почему не с тобой? — небрежно пожал я плечами, и рубашка с них соскользнула. — Считай, что так звезды встали. Я тебя хочу, ты — меня, в моей власти — приказывать, в твоих интересах — подчиняться. Гармония здесь и сейчас. Гребаный хаос это, а не гармония, но кто же тебе признается, что твои проклятые губки, грудки, острые плечики, пухленькие соски да тонкие запястья с щиколотками разум мне разворотили не хуже заряда взрывчатки. И, сука, эффект нисколько не ослабевает пока от повторения. Вот только вчера долбил тебя, как с катушек слетевший, и разве полегчало? Черта с два, терпение и контроль — несуществующие в принципе вещи, когда ты, несуразная порноанимэшка, в зоне доступа. Насыщение с последующим безразличием — несбыточная мечта. Знать бы, как надолго. Аяна мотнула головой, словно я отвесил ей оплеуху, но тут же взяла себя в руки и, сжав так вожделеемые мною губы до белой полоски, стремительно опустилась на корточки. Потянула рывком, избавляя от брюк. Глянув снизу вверх со злым вызовом, спустила до колен и мои боксеры. Выскочивший из плена ткани член едва не ударил ее по лицу, стал раскачиваться, то указывая раздувшейся как никогда головкой на рот моей мультяхи, роняя умоляющие, тягучие, прозрачные слезы, то прижимался обратно сиротливо к моему животу, не получив того, что выпрашивал. Девушка замерла, наблюдая за танцем этого секс-попрошайки, а я затаил дыхание. Ведь теперь настала моя очередь пялиться на нее с дурацкой надеждой. Ну давай же, девочка, подайся чуть вперед, попробуй меня на вкус, лизни, обхвати, робко потрогай языком уздечку. Сама, сделай это, потому что хочешь сама, и я, ей-богу, на месте сдохну от кайфа. Долю секунды чудилось — момент моего триумфа совсем близок, слишком уж завороженно она смотрела, но что заводило еще мощнее — абсолютно точно ловила запах. Мое здравомыслие неумолимо утекало в никуда от каждого ее вдоха. Я уже покатился с безумной скоростью в состояние, где не существует никаких тормозов, ограничений, понятия о добре и зле или опасения перед возможным невосполнимым ущербом. Закушенная нижняя губа и попытка отстраниться Аяны стали спусковым крючком, выстрелом прямиком в башку, убившим адекватность и последние судороги совести. Рука метнулась, хватая короткие пряди на ее затылке и принуждая вернуться. Не хочешь добровольно — заставлю. Нам с тобой, кукла адская, это не впервой. Покрытый скользкой влагой наконечник моей гудящей от напряжения плоти мазнул по губам Аяны, и я укусил до крови себя изнутри за щеку, давя рвущийся позорный крик. Она отвернулась, на бархатистой щеке заблестел след, я яростно щелкнул зубами, возвращая мою погибель назад, но звенящую раскаленную атмосферу завязавшегося противостояния с прекрасно известным исходом разбила громкая мелодия моего сотового, установленного на мать. Я почти проигнорировал ее, но какая-то капля отрезвления все же разбавила безбрежное море моей агрессивной похоти, подгоняемое слишком говорящим взглядом Аяны. Осознание, что же творю, укололо прямо в сердце, добив и до мозга. С абсолютной четкостью понял: принуждения, вот такого наглого, ничем не прикрытого, девчонка мне не простит. А не наплевать ли мне? Нет. Хрен знает почему, но мне необходима от нее добровольность. Пусть условная, пусть заполученная путем бесстыдных манипуляций, но все же.