— О, это лучше сделать вам, мастер, — ответил Джибсон теперь уже явно более почтительным тоном. — Ну, — сказал Джим, — я говорил достаточно ясно, так что теперь, мне кажется, вы сможете понять, что тут случилось. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что высочайшее наслаждение состоит в умении правильно читать следы. Наше расследование дало следующее: северо-восточнее этого места шестеро белых встретили двоих индейцев и затеяли с ними ссору, в результате чего один из индейцев получил пулю в живот. Краснокожие бежали, а белые немедленно пустились за ними в погоню. Однако лошади у индейцев были лучше, и они получили изрядное преимущество. Посмотрите на животное, лежащее вон там. Эта лошадь мексиканской породы и, возможно, даже превосходит своих андалузских предков. Тотем, то есть родовой знак ее владельца, выжжен на левой стороне шеи. Раненый индеец не был простым воином, потому что только вожди и уважаемые члены военного совета племени могут пользоваться тотемным знаком. Еще можно предположить, что пуля попала животному в брюхо. Только одна лошадь белых оказалась достаточно быстрой, чтобы удержаться за индейскими. Этот белый всадник упорно продолжал преследование. Он осмелился так далеко оторваться от своих товарищей, потому что краснокожие не могли защищаться, так как здоровый индеец вынужден был поддерживать и оберегать раненого. Бедняги могли найти спасение только в бегстве. Конечно, окажись я на месте здорового индейца, то выпрыгнул бы из седла и дождался бы белого в засаде, чтобы снять его с лошади. Если краснокожий этого не сделал, значит, что-то ему помешало, или приходится предположить, что индеец был достаточно юным и неопытным. Возможно, он просто растерялся, когда пришлось позаботиться о ком-то другом. Но, как выяснилось потом, индеец был сообразительным и отважным. У белого была заряженная двустволка. Преследователь настолько приблизился к беглецам, что послал пулю в брюхо лошади одного из них. Это случилось как раз в том самом месте, где мы с вами находились. Лошадь взвилась, по инерции еще немного пролетела вперед, а потом завалилась, сбросив своего всадника в сосняк, где он и остался лежать. Другой краснокожий немедленно остановился и спрыгнул на землю, намереваясь защитить товарища. Белый выстрелил и в него, но так как лошадь преследователя все еще неслась сломя голову, то прицелился он плохо и вместо индейца попал всего лишь в стебель юкки. Индеец теперь мог бы разрядить свое ружье во врага, но он был перевозбужден и его руки наверняка дрожали от напряжения. Жизнь его зависела от точности выстрела, и краснокожий это понимал. Именно поэтому он не выстрелил сразу, а притворился раненым и бросился на землю, крепко сжимая в руках ружье. Так он дождался белого, чтобы выстрелить в него в упор. Ну, а белый, соскочив с лошади, прежде всего поспешил к распростертому на земле индейцу, который, естественно, притворился мертвым. Оттуда преследователь пошел к другому, здоровому, индейцу. Тот молниеносно вскочил, повалил врага на землю и выстрелил ему прямо в сердце. При этом он держал дуло так близко к вражеской груди, что выстрелом опалило одежду, а сама пуля вышла через спину и расплющилась о камень. Этот выстрел испугал лошадь бледнолицего; она сломя голову понеслась направо, что мы видели по оставленному следу. Краснокожий решил показать труп своему раненому товарищу и подтащил убитого поближе; здесь он врага и оскальпировал. Несмотря на это важное занятие, он все-таки заметил приближающуюся пятерку отставших бандитов. Индеец не мог дальше оставаться на этом месте, поэтому он быстро поднял раненого на оставшуюся в живых лошадь, вскочил в седло и ускакал. Когда пятеро белых приблизились и увидели на земле своего распростертого сообщника, они спешились, убедились, что он мертв, и стали совещаться. Погибший явно был из их же шайки. Возможно, где-нибудь поблизости, скажем, в Хельмерс-Хоум, найдутся люди, знавшие убитого. Если они обнаружат и опознают труп, то присутствие шайки будет раскрыто, а бандиты, естественно, хотели сохранить свое появление в этих местах в тайне. Поэтому им пришла в голову мысль обезобразить лицо убитого ножами и сделать его неузнаваемым. Джентльмены, вы видели, что они безжалостно изуродовали лицо своего товарища. Задерживаться дольше им не было смысла — надо было преследовать индейцев, получивших хорошее преимущество во времени. Бандиты прежде всего обобрали мертвеца, потом расседлали индейскую лошадь и сняли с нее сбрую, потому что кожаная сбруя, принадлежавшая знаменитому краснокожему воину, считается очень ценной добычей. Разбойники покинули это место и направились по следам бежавших индейцев. Надо думать, что они, несмотря на медлительность своих лошадей, все же настигнут беглецов, потому что те на одной лошади двигаются медленнее. Когда вы, мастер Джибсон, прибыли сюда, на лошадином трупе уже сидел гриф. Вы согнали его выстрелом. Мы услышали этот выстрел, и он привел нас в это место. Таким я представляю себе ход событий. Не думаю, чтобы предположения значительно расходились с реальностью, и для меня было бы высочайшим наслаждением услышать, как вы. говорите, будто я попал в самое яблочко. — Ну, если вам это доставит удовольствие, мы его не испортим, — сказал Джибсон. — Лично мне кажется, что дело происходило именно так, как вы его представили. Думаю, что у вас хороший глаз и толковая голова. — Что касается моей головы, то я вынужден и в дальнейшем ею пользоваться, потому что не могу обменять на лучшую. Надо надеяться, что теперь вы поняли: с вашей стороны было чистейшей нелепостью пытаться нас арестовать. А теперь я хотел бы вас спросить, что джентльмены намерены делать дальше? — Да ничего. Вы нас больше не интересуете, другие — тоже. Ведь речь идет всего лишь о краснокожих. — Всего лишь об индейцах? — переспросил Джим. — А разве индейцы не люди? — С этим я не спорю, но они настолько ниже нас по развитию, что сравнение с ними было бы просто оскорблением для нас. Джим пренебрежительно махнул рукой. Большой нос Тима поднялся и опустился, пошел влево и вправо; он вел себя подобно самостоятельному существу, пришедшему в ярость. Тим слегка потер его указательным пальцем, словно желая успокоить, и сказал при этом деланно дружеским тоном: — Если это так, мастер, тогда мы, конечно, не в состоянии оскорбить вас; нам просто не придет в голову проводить сравнение между индейцами и вами. Оба краснокожих, о которых мы только что говорили, вели себя просто как герои, по меньшей мере один из них — тот, кого мы посчитали помоложе. Невозможно сравнивать с ними таких неопытных людей, как вы. Они выше вас, гораздо выше. Ради Бога, не считайте себя лучше их! Белые пришли в эту страну, чтобы вытеснить отсюда ее коренных обитателей — индейцев. Были пролиты потоки крови, в которых утопили одних краснокожих, а других споили бренди. Насилие, хитрость, обман, вероломство способствуют чрезмерному сокращению численности племен, населяющих прерии. Индейцев гоняли с места на место, с одной территории на другую. Едва им выделяли новую область, на которой они должны были мирно и спокойно жить, как тут же находили причину, чтобы гнать их снова дальше. Им продавали мел под видом муки, угольную пыль вместо пороха, детские игрушки вместо охотничьих штуцеров. Если индейцы не хотели мириться с таким положением, их называли мятежниками и расстреливали. У этих бедняг есть только один выбор: либо сдаться угнетателям, либо до последнего дыхания бороться против губительной жестокости завоевателей. Если краснокожие защищали свою шкуру, их называли разбойниками и убийцами, призывая без всякого милосердия и сострадания истреблять несчастных. Все происходит точно так же, как у зверей: один пожирает другого, и сильнейший говорит: «Я прав!» Но, уверяю вас, джентльмены, что среди этих презираемых и преследуемых людей я знавал таких, каждый из которых стоил вдесятеро больше, чем шестеро или даже сотня дюжин господ вашего пошиба. Вы сами сделали индейцев такими, какие они есть; вы виноваты во всем том, за что осуждаете их. Не говорите же мне ничего плохого об индейцах, иначе меня может охватить ярость, и тогда вам придется туго! В порыве священного гнева Тим при последних своих словах навел ружье на Джибсона, словно хотел его пристрелить. Тот проворно отскочил в сторону, испуганно вскрикнув: — Стойте, сэр! Не собираетесь ли вы убить меня? — Нет, пока еще нет. Но если вы еще раз скажете, что индейцев следует презирать, мое старое ружье может легко выстрелить, не спрашивая у меня разрешения. Если вы будете говорить о них с таким презрением, то можете рассчитывать на все, что угодно, только не на мою дружбу. — А мы на нее вовсе и не рассчитываем, — заносчиво ответил Джибсон. — Вы нам не нужны, потому что мы свободные независимые люди, которые очень хорошо знают, что делать. — Но мне кажется, что это не так! Вы, например, говорите, что не стоит больше беспокоиться о происшедшем. Если вы действительно так думаете, то очень скоро вам, может быть, придется жевать сухую траву, отчего и умереть недолго. — Ого! Вы полагаете, что мы должны опасаться тех белых? — Да, мне так кажется. Вы слишком зелены для Дикого Запада. — Слушайте, на такие оскорбления мы привыкли отвечать! Из Нового Орлеана мы доехали до этих мест, и я думаю, доберемся благополучно до цели. — Из Нового Орлеана? Сюда? — Джим засмеялся. — И это серьезное достижение? Да такой путь проделает двенадцатилетний мальчишка. Говорю вам, что опасности начнутся только теперь. Мы находимся на границе, где бесчинствуют разбойники. Эти подонки очень много внимания уделяют чужой собственности, но человеческую жизнь ни во что не ставят. А с той стороны Льяно начинается область команчей и апачей. Их тем более надо опасаться, потому что они не в ладу между собой и именно теперь выкопали топор войны. Кто легкомысленно осмелится сунуться под такие жернова, будет размолот, и очень скоро. Здесь, на этом месте, встречаются белые бандиты и краснокожие воины. И все случившееся нам нисколько не безразлично. Не говоря уже о белых, мы должны задаться вопросом, что здесь искали индейцы. Если двое краснокожих просто так, в одиночку, осмелились забраться в эти края, то в девяти случаях из десяти следует ожидать, что это шпионы, ведущие разведку местности для задуманного набега. Происшедшее мне кажется вовсе не таким ясным, как вам. Я не знаю ни цели, ни причин вашей поездки, но мы вот хотим пересечь Льяно, поэтому приходится держать глаза широко открытыми, иначе может случиться так, что вечером укладываешься спать живым, а рано утром вместо пробуждения вынужден будешь отправиться домой жалким трупом. — Что касается нас, то мы тоже намерены пересечь Льяно. — Ах, так… А куда же вы направляетесь? — В Аризону. — Вы, конечно, никогда там не были? — Нет. — Слушайте и не обижайтесь на меня, но здесь нужно соблюдать осторожность. Судьба здесь ждет похожих на вас. Не считаете ли вы Льяно эдакой красивой, премилой местностью, которую вот так запросто можно пересечь? — О нет! Мы, разумеется, не так глупы. Мы хорошо знакомы с опасностями Льяно. — Откуда же? — Мы слышали об этом, а еще читали разную литературу. — Так-так!.. Хм! Слышали и читали! Это точно так, как если бы кто-то прослышал и прочитал, что мышьяк ядовит, а потом посчитал, что он без всякого вреда может проглотить целый фунт этого яда. А не приходила вам в голову дельная мысль — взять проводника, знакомого с Равнинами и их опасностями? Джим подал этот совет горожанину весьма добродушно, однако Джибсон рассерженно закричал: — Убедительно прошу вас не поучать нас подобным образом! Мы же мужчины и сами все понимаем… Впрочем, у нас есть проводник. — Ах, так! Где же он? — Он поскакал вперед. — Это интересно. И где же вас ждет проводник? — В Хельмерс-Хоум. — Ладно! Если это так, то Хельмерс-Хоум вы можете найти, даже мы можем вам помочь. Если подойдет наша компания, то вы могли бы присоединиться к нам, потому что мы тоже направляемся туда. А не могли бы мы узнать, кто ваш проводник? — Он очень известен на Западе, по крайней мере, он так уверял, и много раз пересекал Льяно. Своего настоящего имени он нам не сказал. Обычно его называют Плутишка Фред. — Вот это случай! Плутишка Фред! — воскликнул Джим. — Это верно, сэр? — Конечно! Вы его знаете? — Лично нет, но мы очень часто и много слышали о нем. — Что это за человек? — Это вполне порядочный парень. Вы спокойно можете довериться ему. Я рад, что наконец-то увижу его. Во всяком случае, тогда мы поедем вместе, потому что мы тоже направляемся в Аризону. — И вы тоже? Зачем? — По личному делу, — сдержанно ответил Джим. — Не связано ли это дело с найденными там алмазами? — Возможно. — Тогда мы не подходим друг другу. — Почему? — Потому что мы едем по одному делу. Значит, вы — наши конкуренты. — Следовательно, вы ничего не желаете знать про нас? — Именно так. Джибсон сказал это очень решительным тоном и бросил при этом на братьев почти враждебный взгляд. Джим громко рассмеялся и воскликнул: — Веселенькое дело! Вы отвергаете нас, как соперников. Да это же еще одно явное доказательство, что вы представления не имеете о Диком Западе. Не считаете ли вы, что алмазы в Аризоне рассыпаны прямо по земле? Стоит только нагнуться и поднять их. Уже золотоискатели должны были объединяться, если хотели добиться настоящего успеха, а для добытчиков алмазов союз еще более необходим. Одиночка там погибнет. — Нас уже шестеро, и у нас достаточно денег, чтобы не погибнуть. — Слушайте, не говорите об этом никому другому! Мы честные люди, которых вам нечего опасаться. Другие позаботились бы о том, чтобы вам не пришлось далеко везти свою кучу денег. Конечно, если вы считаете, что возвращение с пустыми карманами — высочайшее наслаждение, тогда, ради Бога, рассказывайте о своих деньгах дальше. Я — не против. Нам безразлично, захотите ли вы ехать с нами. Мы приглашаем вас составить нам компанию по меньшей мере до Хельмерс-Хоум. Вы могли бы не добраться сегодня до этого места, а, следовательно, вынуждены были бы ночевать под открытым небом. В подобном случае хорошо иметь рядом людей, привыкших к Дикому Западу. — Когда вы туда отправитесь? — Конечно, сейчас же. — Я посоветуюсь со своими товарищами. — Вообще-то говоря, это оскорбление для нас, независимо от того, сделано ли оно по недоверию или из профессиональной ревности. И все же вы можете собраться на свою тайную конференцию. Не будем вам мешать. Делайте, что хотите. Джим медленно пошел к своему мулу и забрался в седло. То же самое проделал Тим. Потом братья неспешно поехали прочь по следам, уходившим на запад. Шестерка горожан совещалась недолго. Они решили последовать за братьями. Когда охотники за алмазами настигли удалявшихся всадников, Джим повернулся к ним и спросил: — Ну, о чем вы договорились? — Мы едем с вами до Хельмерс-Хоум, но не дальше. — Вы приняли хорошее решение. Ехать с такими осмотрительными людьми — просто удовольствие. Он снова отвернулся, и с той минуты братья вели себя так, будто никого рядом с ними не было. Они пустили своих мулов галопом и притом держались в седлах подобно истинным жителям Дикого Запада: наклонившись вперед, расслабленно. Посторонний наблюдатель мог бы решить, что они совершенно непривычны к верховой езде. Шестеро других всадников, наоборот, старались держаться так, словно они находятся на уроке верховой езды в манеже. — Посмотрите только на этих парней! — сказал Джибсон своим спутникам. — Да они же совсем не умеют держаться в седле. Это видно любому наезднику. И они еще хотят прослыть вестменами! Не могу в это поверить. — Я тоже, — согласился один из его друзей. — Кто вот так держится в седле, ни за что не сможет меня убедить, что он жил на Диком Западе. Сцена с чтением следов, которую они разыграли перед нами, вне всякого сомнения, была обманом. Взгляните только на их лица с этими носами. Я никогда еще не видел более отталкивающих физиономий. Как можно доверять таким типам? — О доверии не может быть и речи. А ехать с ними вместе до Аризоны? Что за глупцы мы были бы! Один из них буквально задрожал от жадности, когда я заговорил о наших деньгах. Он представлялся таким бесконечно честным только потому, что нас шестеро, а их всего двое. Нынешней ночью придется быть бдительным, чтобы они не ускакали поутру с нашими денежками, оставив наши трупы стынуть на месте ночлега. Все их поведение позволяет предположить, что они ни перед чем не остановятся. — Совершенно верно! Когда начнет темнеть, мы отстанем. Ночью мы будем по очереди дежурить, чтобы они на нас не напали. Так-то будет лучше всего. С их стороны было просто дерзостью назвать нас желторотыми. Честь мужчин обязывает нас показать им, что мы не желаем иметь с подобными типами ничего общего.