— Ты, дорогой мой друг, Закария Майнце, как всегда стопроцентно прав. Знаешь, что меня гнетет больше всего? — Откуда мне знать порывы твоей мятущейся души? — едва не стихами ответил Майцев. — А боюсь я больше всего, что те люди, что станут получать наши команды, очень быстро заметят, как те деньги, что мы куда-то вкладываем, начинают приносить доход. Как думаешь, долго они будут удерживаться от соблазна вместе с нашими средствами разместить свои? — Да пусть размещают, — легкомысленно отмахнулся Захар. — Подумаешь, сотня американцев разбогатеет! Я подумал еще немного: — А вслед за ними потянутся брокеры, а за теми банки. А там такие деньги, что и представить себе страшно! — Ну и что? Мы-то все равно будем первыми? Значит, и прибыль наша будет больше всех! Мне пришлось подумать еще чуть-чуть, я согласился с Захаром и полез за своей тысячей. — Ты прав, Захар, нужно идти получать соответствующие знания. Если Рассел владеет вопросом, то мы должны хотя бы понимать, о чем идет речь. Нужно поговорить с Сэмом и ехать в Луисвилль. И нужно поторопиться, пока есть время и пока жив Черненко. А он умрет в самом начале весны. Потом, боюсь, могут начаться проблемы — Горбачев деньги считать не умеет совершенно, а тратить — большой мастак, как бы у Георгия Сергеевича последние припрятанные крохи не отобрали. Сэм долго огорчался, узнав, что мы собираемся на некоторое время оставить его одного. Мы надеялись успеть окончить трехнедельные курсы, о которых прочитали в газете, и успеть с этим делом как раз к началу февраля, когда нужно было запускать машину, построенную Расселом. Сам он, узнав о нашей затее, весело заметил, что, конечно, знание лишним не бывает, но зачем нам именно это знание? — он не понимает. Но если руководство не против такого шага, то почему бы и нет? Мы ответили, что наше руководство — не против. И договорились в следующий раз встретиться уже в Луисвилле. Луисвилл оказался городом довольно приличных размеров, и я вслух удивился, зачем американцам понадобилось размещать столицу своего штата в такой дыре как Франкфорт, если есть такой замечательный город? Как их понять, этих янки? Это все равно как если бы столицей Волгоградской области стала деревня Гадюкино. Искомые курсы биржевого дела нашлись неподалеку от порта. Поискав полдня жилье в пешеходной доступности, мы сняли чудную комнату в доме напротив, окна которой выходили на реку Огайо и штат Индиану. Учение давалось трудно. Вернее, не так. Ничего трудного для запоминания там не было: несколько десятков новых для нас понятий, устоявшиеся термины — биржевой слэнг, фундаментальный и технический анализ поведения рынков, особенности работы бирж — все объяснялось на уровне, доступном шестикласснику. Никаких тебе дифференциальных уравнений второго порядка или тензоров с операндами. Каждый день нам казалось, что это все умышленно сводится к столь низкому уровню, а настоящие глубины откроются завтра, но наступал новый день и глубже ничего не становилось. Захар все ждал, когда начнется что-то из математики — статистика, теория вероятностей, но ничего такого не дождался. Максимум на что хватило гения американских — а они были самыми деятельными — трейдеров — это изобретение нескольких десятков простеньких «индикаторов» рынка, и вот здесь они проявили всю свою фантазию. Это называлось техническим анализом. Мы изучали изобретенные бог знает когда и кем «японские свечи» и чисто американские бары, мы до боли в глазах вглядывались в старые графики изменения биржевой стоимости бумаг какой-нибудь «Дженерал электрик» и пытались отыскать на нем «трэнды», «линии поддержки и сопротивления». Мы изрисовали карандашами десятки листков, вычерчивая типовые «фигуры» — «флаги», «двойные и тройные вершины», «плечи-головы», якобы позволяющие с определенной (для меня так и осталось тайной — насколько определенной?) вероятностью судить о дальнейшем движении рынка. Мы отслеживали изменения цен разных бумаг и искали корреляцию с объемами торгов на бирже по этим бумагам. Мы сравнивали среднедневные цены на акции трехмесячного периода с трехнедельным и приходили к выводу, что в точках пересечения этих линий курсовых изменений наступает переломный момент для рынков. Мы вычертили длинные портянки с двумя десятками наиболее употребляемых индикаторов — от примитивных средних, через стохастики к многоцветным боллинджерам и «аллигаторам». От кривых линий на графиках рябило в глазах, а в голове роились наивные идеи. О том, что механизм безубыточной торговли обзавелся таким богатым инструментарием, что предположения о могущих случиться убытках казались просто детской страшилкой для запугивания обывателей и придания веса и значимости биржевым деятелям. Как вершину эволюции биржевой торговли и анализа нам представили волновую теорию Эллиота. И мы подивились причудливым изгибам человеческой мысли, поставленной на службу желанию быстро разбогатеть. Как и все остальные способы прогнозирования, она предполагала учитывать множество параметров и выносить конечное суждение о размещении средств на основании «собственного опыта и субъективных ощущений». — Если бы конструкторы в NASA[35] рассчитывали свои ракеты и шаттлы по таким правилам, какие придумали эти люди для размещения денег на рынке, — как-то раз задумчиво сказал Захар, — Армстронг никогда бы не попал на Луну! — Откровенный бред, — согласился я. — Отмеряем микрометром, отмечаем мелом, рубим топором! К нашему удивлению, таким образом строилась вся американская оценочная статистика: они сводили сотни переменных и данных в таблицы, строили графики, а получив результат, сравнивали его с мнением «экспертов»! И если полученный расчетами результат не совпадал с мнением «экспертов» — тем хуже для результата! Его просто корректировали в сторону «усредненного экспертного мнения»! — Послушай, Сердж. — Мой друг называл меня уже совсем на американский манер. — Если все, кто крутится на бирже, играют по этим правилам, то уже сами правила диктуют ситуацию на рынке! Получается, что не собака крутит хвостом, а хвост — собакой. И снова я не знал, что ему возразить. Особенно когда узнал, что котировка бумаги на рынке служит оценкой богатства компании, выпустившей эту акцию — капитализации. То есть если за день пять процентов бумаг сменили хозяев и при этом цена на эту бумагу выросла на пару процентов, то богатели и все остальные держатели этих бумаг! При том, что предприятие, выпустившее эти бумаги, не сделало в этот день ничего такого, что позволило бы говорить, что его капитализация[36] действительно и объективно увеличилась! Еще чуть позже мы выяснили, что есть такие страшные звери — «маркет-мейкеры», бывшие, как правило, большими банками вроде «Морган Чейз» или «Уэллс Фарго», которые легко могут привести в движение весь рынок, ломая любые теории и умопостроения. Если им вдруг нужны деньги — они сбросят необходимый объем бумаг, обрушив рынок — и их это совершенно не будет беспокоить просто потому, что денег и бумаг у них очень много! Как сказал нам наш преподаватель — Томас Лэйн-младший: — Возможно, обладая миллионом долларов, даже десятью или сотней, вы кажетесь себе значительным человеком. Но помните, что для парней с Уолл-стрит вы просто самонадеянный мальчишка, которому мешаются деньги. И забрать их у вас — главная задача этих веселых ребят. В биржевой игре шансы на победу всегда выше у того, у кого больше денег. Это как скатывать снежный ком — чем он у тебя изначально больше, тем больше снега к нему прилипнет. Поэтому когда начинают ворочаться «большие парни» — лучше в это время держаться от рынка подальше. Эта мысль крепко засела в моей голове. А на следующий день Захар где-то нарыл интервью с Уорреном Баффетом — очень удачливым и популярным инвестором, прославившимся тем, что в кризис начала семидесятых скупил по дешевке несколько пакетов акций разных предприятий, в последующие годы взлетевших в цене многократно. Баффет оказался противником технического анализа: «Я понял, что технический анализ не работает, когда перевернул вверх ногами график изменения цен и получил те же самые результаты». Томас Лэйн сказал, что если подходить к техническому анализу как к инструменту прогнозирования, то, конечно, ценность его стремится к нулю, потому что оперирует он уже произошедшими событиями. Но для того, чтобы оценить текущее состояние рынка — лучшего инструмента пока не придумано. — Поймите, парни, — говорил он — для инвестора очень важно верно оценить своевременность входа в рынок! Не так ли? Если акции «Кока-Колы» перекуплены и никто более не стремится лезть в покупку и вкладывать деньги в бумаги, которые перестали расти — для чего там быть нам? На самом деле технический анализ — это еще один инструмент безопасной торговли ценными бумагами или сырьем или бог знает, чем еще! Но он не гарантирует вам прибыль. Просто, используя его основные принципы, вы будете меньше ошибаться в оценке рыночной ситуации. А индикаторы, по крайней мере те, что мы с вами изучили — они все запаздывающие! И когда они срабатывают — лезть в позицию, как правило, становится поздно. Это и есть ваш риск — понимание верного направления движения и настроений рынка. Поняли — вы в профите, обманулись — вас вынесут по стопам, маржин-кол[37] им в задницу! Слушатели согласно кивали, но было заметно, что о безопасности они задумаются в самую последнюю очередь, а сейчас у многих чешутся руки «научить плохих парней с Уолл-стрит хорошим манерам»! Мы с Захаром казались им неотесанной деревенщиной из глубинки, что вечно дуют на холодную воду и подкладывают под зад подушки на каждом шагу. Мы не возражали — деревенщина так деревенщина — им виднее. После двух недель обучения нас навестил Рассел — ровно в тот день, когда по телевизору показывали инаугурацию Рейгана — и немало посмеялся над нашими «знаниями». — Парни, насколько я понял наши планы, то речь идет о мощном инсайде? Зачем же вы поперлись слушать эту галиматью, когда у вас в руках столь мощное оружие? Да, я слышал, в Конгрессе в этом году приняли закон о наказании за инсайд, но к нам-то он не относится, верно? — Он хитро подмигнул. — Я сам когда-то грешил игрой на бирже, но, честное слово, проще пойти в казино и спустить деньги там! По крайней мере, не нужно забивать себе голову тоннами ничего не значащих сведений. Зачем издеваться над ней, сравнивая все эти графики, осцилляторы, конвергенции, дивергенции, фракталы и прочую хрень, если все просто — есть «слив информации» — купили или продали, деньги перепрятали. И все! Ни я, ни Захар возражать ему не стали. Просто мы не привыкли иметь суждение о вещах, в которых ничего не понимаем. — Пока вы били здесь баклуши, — продолжал Чарли, — я кое-что прочитал в одном умном журнале и снял четыре виртуальных офиса с секретарями. Слышали о таких? Мы с Захаром переглянулись и синхронно ответили: — Нет. — Гениальные идеи приходят в головы людей в этой стране! — воскликнул Чарли. — Представьте себе офис, в котором сидят одни секретари! Они даже не знают, на кого работают. У каждой из этих трудолюбивых девиц есть телефон, факс, копировальный аппарат, печатающая машинка или как сейчас становится модным — компьютер! Получают распоряжения по факсу или телефону, выполняют и отсылают документы или еще какую информацию по нужным адресам! Ну не чудо ли, а? Мы будем отсылать туда факс с указаниями — в какие брокерские конторы следует позвонить и какие распоряжения от имен таких же виртуальных клиентов отдать. Если ребята из SEC[38] или CFTC[39] что-то и заметят неладное в наших ордерах — их поиски закончатся в этих офисах. — Хитро, — удивился Захар. — А это законно? — Еще как! Я так запутаю этих бесчисленных контролеров, что они проклянут тот день, когда мне поручили это задание! До чрезвычайности довольный своими находками и делами, он отбыл, пожелав нам «хотя бы зацепить приличных цыпочек, если уж вырвались с фермы этого пузатого болвана Батта». Последние занятия по биржевому делу были посвящены фундаментальному анализу, где выяснилось, что «фундамент ломает любую технику». И теперь мы с Захаром — как те самые «патентованные сельские придурки» — обнаружили трудности с пониманием значения фундаментальных событий. Мы опять сидели над графиками котировок полугодовой давности, и нам снова было странно, что такое знаковое событие как Олимпиада в Лос-Анджелесе никак не отразилось на ценах акций и валютных пар, а вот вроде бы незначительная информация о пятипроцентном увеличении запасов нефти в США вызывало настоящий, хотя и краткосрочный, обвал рынка. Новости, имевшие огромное значение для людей, были совершенно незаметны на биржах и наоборот — те события, на которые реагировали рынки, у обычного обывателя вызывали только недоуменную улыбку. Впрочем, иногда это совпадало — в случае какой-нибудь войны или увеличения учетных ставок. Спустя три недели вожделенные дипломы слушателей «Биржевой школы» были нами получены. Напоследок мы решили посмотреть на достопримечательности крупнейшего города штата Кентукки, взглянуть на его знаменитый ипподром, посетить музеи, возможно, прокатиться на «Луисвиллской красотке» — самом старом в США пароходе на ходу. — Знаешь, — сказал мне Захар, когда мы стояли у «Луисвилл Слагэр Мьюзеум»[40] и любовались на знаменитую бейсбольную биту в пять этажей высотой, — если бы не твои способности, фондовая биржа — самое последнее место, где бы я попытался самореализоваться. Уж лучше в наемные солдаты идти, чем пытаться что-то заработать «удачными инвестициями». Даже у гидрометеорологов предсказания куда точнее и безопаснее. А я вдруг вспомнил то мимолетное озарение, что посетило меня в день первого знакомства с Чарли Расселом. — Зак, — сказал я. — Нам нужен толковый программист. И мы перевернем это глухое болото, что называется фондовым рынком! — Зачем нам программист? — Захар присматривался к симпатичной девочке, только что вышедшей из здания музея, и поэтому был немного рассеян. — Мы разве собираемся что-то моделировать? — Послушай, что я придумал. — Я дернул его за руку, отворачивая от созерцания тонкой фигурки в коротком пальто. — Да послушай же! Очень скоро вся деятельность на биржах будет вестись с помощью компьютеров. Осталось совсем недолго. Зачем нам самим анализировать всю эту ахинею, в которую нас посвятил мистер Томас Лэйн-младший, если компьютер сделает это гораздо быстрее, точнее и правильнее? — А нам это вообще зачем? — все еще рассеянно спросил меня Майцев. — Разве не аккумулирование ценных активов наша задача? — Нет! Вернее, и она тоже. Нет, она основная! — загорячился я, не находя подходящих слов. — Но для того чтобы их наращивать, нам нужны живые деньги! Конечно, мы можем пользоваться кредитным плечом под залог имеющихся в портфеле бумаг, но подумай сам — за те годы, что мы будем набирать свои сокровища, акции тысячи раз взлетят и опустятся снова. Зачем нам терять деньги, которые вполне можно заработать на этих движениях? — Ты предлагаешь начать спекуляцию бумагами? — Захар наконец-то включился в разговор. — А что скажет Чарли? — Чарли будет счастлив. Мы сделаем вот как: организуем два разных портфеля! Один будет стратегический, где мы станем собирать бумаги, от которых не нужно избавляться ни при каких условиях, а второй станет спекулятивным — для текущих операций на рынке! — Отлично, — одобрил предложение Захар. — Что-то такое и у меня в голове крутилось. Так зачем нам программист? — Он создаст нам робота! — Программист создаст робота? — переспросил Захар, с подозрением оглядывая меня с ног до головы. — Я думал, для создания роботов нужны механики и электрики. — Глупый ты, Зак, — рассмеялся я. — Программу-робота! Она будет обрабатывать все эти графики и выдавать нам предложения по работе на рынке! А если к этому добавить мое знание общих тенденций — мы озолотимся уже через год! Уже сейчас научились объединять небольшие компьютерные группы в общую сеть, я читал про некоторые университеты, где такое делают. А скоро эти маленькие сетки начнут соединяться в большие; тогда можно будет находясь в Токио отсылать заявки на исполнение ордеров в Лондон и они будут мгновенно реализованы! Сразу десяток, сто, тысяча заявок. Без всяких телефонов! Захар почесал шею и после минутного раздумья сказал: — Не очень понимаю, о чем ты говоришь, но что-то в этом есть. Нужно, наверное, рассказать Чарли, он знает об этом не в пример больше нас с тобой. Мы вернулись к Сэму, успевшему за эти три недели набрать еще десяток килограммов, хотя мне казалось, что это уже невозможно в принципе: он должен был лопнуть, разлетевшись по своей ферме желтыми брызгами теплого жира. Но он сидел в своем кресле. — Ого, парни, я уже по вам соскучился, — заорал Батт, увидев нас на крыльце своего дома. — Где вас дьявол носил? Видели ипподром? Думаю, в следующем году смогу предложить на скачки пару хороших лошадок. Глум чудо как быстра, а Месть просто идеальная аппалуза[41]! У меня ее купить хотели на днях за десять тысяч, между прочим! Будет фурор летом восемьдесят пятого в Луисвилле! Это говорю вам я, чтоб меня черти задрали!! Ну что это я? Все о себе да о себе! Вы-то сами как? Обучились? — Обучились, — мрачно ответил Захар, бросив сумку в кресло и плюхнувшись в него вслед за ней. — Еще больше запутались только! — Пивка? — спросил Сэм и протянул Майцеву уже открытую бутылку. — Я говорил вам, Зак, что затеяли вы зряшное дело. Мой папаша как-то прикупил в шестьдесят третьем году акции GEICO. Была такая страховая компания. Даже вроде бы как и сейчас еще есть, видел я их офис в Нью-Йорке года три назад. Купил, стало быть, по восемнадцати баксов за штуку. Тысячу акций! К семьдесят четвертому они поднялись к шестидесяти! Шутка ли — за десять лет утроить состояние! Папаша довольно потирал ручки и строил планы, но лучше бы он пропил эти деньги! Потому что продал он свои акции в семьдесят шестом по два бакса за штуку какому-то воротиле из Омахи. Вот так выгодно вложился мой папаша, и я с тех пор в эти игрища — ни ногой! Да и Чайлдс мне частенько, помню, говорил: «Помяни мое слово, Сэмми, Америку погубят эти чертовы биржи, на которых разориться легко, а заработать могут только те, у кого денег и без того куры не клюют»! А старый Моррис знал толк в деньгах! Его бы министром финансов к нашему вновь избранному старому президенту — и он бы сделал из Америки конфетку! Куда там всем этим Джеймсам Бейкерам! Скала был Моррис, а не человек! Да ты пей пиво-то, Зак! И ты, Сардж, присоединяйся! Захар обреченно приник к бутылке. А на следующее утро я отправил его в Нью-Йорк — нужно было выйти на связь с Павловым и доложить о том, что уже удалось сделать. Поездка заняла у него четыре дня, и по приезде Захар отрапортовал, что встреча с человеком Георгия Сергеевича состоялась и он даже говорил по телефону с каким-то чехом в Германии, у которого была прямая связь с Павловым. А спустя пару часов после этого разговора им перезвонили уже из Югославии и подтвердили, что Павлов в курсе событий, желает нам удачи и передает привет от близких. С приветом, я думаю, нас обманули — никто бы не стал сообщать ни Майцевым, ни маме о том, где мы и что делаем. Перед отъездом мы оставили родным номер московского абонентного ящика, на который предложили слать письма, и сейчас кто-то вместо нас, имитируя наши почерки, ведет переписку с родными. Возможно, Павлов имел в виду эти «приветы». Я даже как-то взбодрился — все же очень хорошо понимать, что ты не один, что за твоей спиной кто-то есть и о тебе помнит. Захар же вернулся из «Большого яблока» под таким сильным впечатлением, что я даже забеспокоился о его рассудке. — Сардж, — кричал он. — Ты не представляешь, что это за город! Все, что ты видел прежде — просто деревни! — И Москва? — спросил я.