- Я искала, но это… все равно, что искать золото в пустыне, просеивая песок сквозь пальцы. Поэтому я иногда возвращаюсь туда? Пытаюсь вспомнить. После аварии я долго находилась без сознания. Слишком уж долго, чтобы это было нормальным. И мне кажется, что моя память, возможно, что-то от меня прячет. Я обращалась к менталистам, но те крупицы дара, которые все-таки есть, оказывается, надежно защищают меня от вмешательства. В его взгляде Милдред прочитала то же, что и в глазах последнего психотерапевта, с которым попробовала поговорить по-настоящему. Да, она тоже безумна. По-своему. - Я буду принимать снотворное, - пообещала Милдред, изобразив улыбку. – Честно. А вот Лука, в отличие от психотерапевта, ей не поверил. Глава 23 Глава 23 Голова лежала на блюде. Белом. Фарфоровом. И скатерть тоже была белой. Настолько, что на фоне ее свечи казались кремовыми, а серебряные канделябры – темными. Канделябры точно не мои, как и скатерть, и кольца для салфеток, и сами салфетки. И голова. Да. Голова определенно не моя. Я сглотнула, понимая, что самое время бежать и звать на помощь, но вместо этого покрепче сжала рукоять ножа и переступила порог комнаты. Нет, я понимала, что нож – это скорее для самоуспокоения, я слабее мужчины и Билли наглядно это показал. А все-таки странное чувство. И страх. И… облегчение? Пожалуй. Я ведь боялась, что он вернется. Что однажды я увижу у дверей знакомый мотоцикл. Или не увижу? Билли не стал бы рисковать. Он бы вошел в дом. Спрятался где-нибудь, к примеру, на кухне. Он позволил бы мне запереть дверь. И пройти вглубь дома. Как сейчас. Он бы наблюдал за мной, выгадывая момент. А потом просто положил бы ладони на шею и сказал: - Здравствуй, крошка… Я сглотнула. Не вернется. Не скажет. И к шее не прикоснется. Не сожмет горло, не поднимет так, чтобы я едва-едва доставала до пола носками. Это ведь весело, смотреть, как дергается жертва, пытаясь найти опору. Не заглянет в глаза, наслаждаясь моей беспомощностью. И не сдавит руку, лишая воздуха. Тоже часть игры. Ему нравилось. Раньше. А теперь он был мертв. И кто бы ни сделал это с Билли, пожалуй, я была ему благодарна. Я дошла до стола. И присела. Скатерть знакомая. Такие водились в доме Эшби. И не парадная, нет, обычная. Просто набеленная до сияния, накрахмаленная так, что ткань похрустывает в руках. Вдох. Запах… знакомый запах… так пахнет в хижине, где поселился Гевин. Он иногда делает чучела на продажу. Впрочем, не только он. Чучела всегда пользуются немалым спросом. В прошлом году Гевин сделал гризли, на него полгорода смотреть ходила, до того славно получилось. Медведь стоял на задних лапах, слегка сгорбившись, повесив передние лапы вдоль тела. И на морде его застыло выражение одновременно брезгливое и недоумевающее, точно и после смерти он не мог понять, как получилось так, что из грозного зверя он превратился в… поделку? Чучело отправили в Национальный музей. А это подарили мне. И вправду ведь подарок. Блюдо фарфоровое с тонкой серебряной каймой по краю. Красивое. А Билли улыбается. Или скалится? Рот растянут, зубы… покрыты белой краской, что ли? У него в жизни они белыми не были. Когда-то это казалось такой мелочью. Подумаешь, забывает чистить. И табак жует. И запивает пивом. И… …чего кривишься? Противно, да? – его голос зазвучал в голове. И я почти физически ощутила, как сжимаются на горле мокрые ладони. Еще немного и он вопьется в губы пьяным поцелуем. Или укусит за щеку. Опрокинет, навалится… …не навалится. Нечем. Я поднялась. А с глазами он ошибся. У Билли глаза были карими, почти черными, нынешние, голубого цвета, ему не шли. Дверь я заперла. И подумала, что замки давно пора менять, что это не дом, а какой-то проходной двор. И засовы поставить. Еще парочку. Чтобы спалось крепче. Я огляделась. Никого. Ничего. И… кто бы ни заглянул ко мне, он точно знал, как не оставлять следов. К счастью, Томас был на месте. Меня проводили насмешливым взглядом, в котором читалась будущая сплетня, но сказать ничего не сказали. Хорошо. Меня начало потрясывать. Все-таки там, дома, я чувствовала себя как-то… спокойнее, что ли? А теперь вот руки дрожали. Я спрятала их в карманы, а они все равно дрожали. И ноги тоже. И голова кружилась, чувство такое, что я вот-вот рассыплюсь, как та статуя из песка, которые мы в детстве делали. Я пнула дверь, вымещая раздражение. Ну же, Уна, соберись. Голова? Подумаешь, голова… она чистенькая, аккуратная даже. Волосы и те уложили. Билли наверняка взбесился бы, он и расческу-то полагал излишеством. - Привет, - Томас открыл дверь сразу, и я отвернулась, потому что неприлично открывать дверь, если ты в нижнем белье. Даже если это белье хорошо на тебе сидит. На Томасе оно сидело отменно. - Извини, я… …душ принимал? В этой дыре душ имеется? Похоже да. Волосы вон влажные и торчат иголками. И на коже россыпь капель. Кожа, к слову, бледная. На шее темная, а вот плечи белые, и меня мутит, потому что граница между этой белой рыхловатой кожей и темной проходит чуть ниже шеи. Будто кто-то наметил линию разреза. - Что-то случилось? – Томас поспешно натянул рубашку. - Случилось, - мой голос звучал тихо и как-то безнадежно. – Мне голову прислали… в подарок. - Голову? – он нахмурился. Дико звучит. - Билли… мой бывший… скотина та еще. Я думала, он просто уехал. Надоело наше захолустье, да и у нас… - я прикусила губу. – Он и деньги прибрал… Или не он? Кто-то другой, кто решил помочь мне в делах сердечных? - А сегодня я домой вернулась, а там стол накрыли… скатерть. И серебро. Свечи. Голова опять же. На тарелке.