И Лука был удостоен милостивого кивка, а с ним предупреждения: - Мистер Боумен нынче изволит пребывать в крайне расстроенных чувствах. Он дважды просил кофе без сахара. С его-то давлением… Мистер Боумен стоял у окна. Огромное, в человеческий рост, оно служило предметом зависти многих, равно как и способом продемонстрировать реальную власть этого тихого, сероватого человека. - Лука? – мистер Боумен со своими пятью футами роста едва ли доставал до плеча Луки. И туфли на особом каблуке не слишком прибавляли ему росту. – Проходи, мальчик мой. Как съездил? - Нормально. Отчет… - Читал, - мистер Боумен махнул рукой. – Краткость, она, конечно, нужна, но не до такой степени… по личным впечатлениям что? - Да ничего. Обыкновенное захолустье с его захолустными проблемами. По правде говоря, к маленьким городкам Лука относился с некоторым предубеждением. Чудилось ему потаенное желание их и людей, в них обитавших, затянуть Луку в болотце своего бытия. - И шериф, выходит, знал? - Знал. Там все обо всех знают. Покрывал. Но доказательств нет. Так, ощущения, - Лука присел. - Плохо, что нет. Тронем – пресса не поймет. Оставим… мерзкое дельце. Мерзкое. Но не мерзее прочих. Три пропавших девушки. Точнее их было больше, но заявили о трех. А дальше просто. Брошенный дневник. Письма, перевязанные ленточкой. Любовь на словах. Счет за телефон. Городишко, где никто не слышал об Элизе Грон, зато все пребывали в уверенности, что такой классный парень, как Айзек, не способен сотворить зло. - Они с папашей этого отморозка приятельствовали. И когда появились… странности, решили, что ничего страшного, главное, чтоб приличных людей не трогал. Айзек и не трогал, обходясь шлюхами, пока шлюхи не приелись. Что за удовольствие в охоте, когда жертва сама идет в руки? То ли дело… - Доказательства? - На него хватит. Там целый сарай доказательств. Наши еще работают. Да и запираться он не стал. Напротив, счастлив, особенно, когда эти щелкоперы пронюхали, - Лука скривился. Журналистов он не любил, пожалуй, еще больше, чем маленькие городки. - Он жаждет славы. И он ее получает. Мистер Боумен склонил голову, то ли соглашаясь, то ли сочувствуя. Он поправил красный галстук, разительно отличающийся цветом от обычной серой его одежды. Вздохнул. И сказал: - Чучельник вернулся… - Что? – Луке показалось, что он ослышался. Мистер Боумен не спешил с ответом. Он стоял, сцепив руки за спиной, и смотрел на город. С двадцатого этажа небоскреба тот казался игрушечным. Дома и домики. Машины. Людишки. Все бегут, все спешат. У всех свои дела, в которых им нет дела до людишек других. И в этом есть своя прелесть. Сверкают витрины, манят роскошью. И кажется, что если бежать немного быстрее, то когда-нибудь и ты… …матушка опять прислала письмо, жалуясь на то ничтожное содержание, которое ей отведено. И на подруг. На погоду, ставшую совершенно невозможной. На здоровье, требовавшее курортного отдыха, желательно, где-нибудь на побережье. На отца, вновь оставшегося равнодушным к ее жалобам. Ему не было дело до старой жены, когда имелась новая. И на Луку она тоже жаловалась. Что ему стоило пойти в бизнесмены? Прикупить нефтяной участок, обеспечивший бы безбедную жизнь родной матери. Все так делают, а он… раз уж повезло стипендию выиграть, мог бы и университет выбрать приличным, стать человеком, чтобы мама гордилась. Старшим агентом мама гордится не могла. - И вернулся он давно, - мистер Боумен перекатился на пятки. – Можно сказать, совсем не уходил. Голос его был тих и печален. - Как? - На Драконьем берегу случилась песчаная буря. Впрочем, там они случаются частенько, но эта была особенно сильной. Лука повернулся к карте, занимавшей всю стену. Поговаривали, что ее рисовали специально для мистера Боумена, а потому она была куда точнее иных, продававшихся в атласах. - Задело и третье шоссе, а на нем – парочку идиотов, которым вздумалось самим поглядеть на драконов. Выехали они из Питтливка, а вот до побережья так и не добрались. Питллвик Лука помнил. Не сказать, чтобы совсем захолустье, но и до настоящего города ему далеко. Пара универмагов, огромный музей, почта и собственный кинотеатр местом паломничества всей округе. Церковь, трижды его проклинавшая. Бар. Общество трезвости с пятничными собраниями и обязательным чаем. Дом шерифа и открытая библиотека, которую держали три старушки. А еще сотни лавок, лавчонок и домашних ресторанчиков, что закрывались на зиму, чтобы открыться к новому сезону слегка обновленными. Знаменитые целебные грязи и минеральные источники, о которых даже в «Таймс» писали, на последней странице, однако все же… и до заповедника всего ничего. Драконов в Питллвике любили. Как не любить, когда беспокойства они, в отличие от туристов, не причиняли, а доход приносили немалый. - Так вот… этих идиотов, конечно, нашли и даже вытащили, и даже живыми, - мистер Боумен снял очочки. – А с ними откопали еще с дюжину тел… то есть, не совсем, чтобы откопали. Буря вызвала оползень, а там уж и принесло… да… На карте городок гляделся крошечной точкой на паутине дорог. Вот и берег, резной, узорчатый. И пятно моря, которое, единственное, пришлось Лукау по душе. Он помнил его запах, йода и водорослей, и чего-то еще, напоминавшего о больнице. Шелест волн. Песчаный пляж, обжитый людьми. Мальчишек, сновавших по этому пляжу. Вода, фрукты, свежие газеты… мальчишки кричали и махали руками, отгоняя наглых чаек. Приезжие морщились и прятались под зонты. Грызли яблоки. Чипсы. Оставляли пакеты на песке и кривились, стоило к ним обратиться. Они, приезжие, выделялись краснотой кожи, которая моментально обгорала, несмотря на все крема и лосьоны. Она вспухала пузырями, а те лопались, и шкура обвисала лохмотьями. - Дюжина? – уточнил Лука. Мистер Боумен тер стеклышки очков, и вид притом имел сосредоточенный. - Пока дюжина. Наши выехали на место. Пытаются понять, откуда их принесло. В общем, кое-что уже доставили. Спустишься? - А… - Сам взглянешь, - очочки вернулись на переносицу, а мистер Боумен слегка прихрамывая, подошел к столу. Он вытащил папку, которую протянул Луке. – Предварительное заключение… Папочка была тоненькой. Серенькой. Обыкновенненькой, впрочем, как и все, чем располагало бюро. Вот только брать ее в руки не хотелось, а уж открывать тем более. Казалось, что, стоит распустить тряпичные завязки, и все изменится. Необратимо. Очочки сдвинулись на кончик носа. А пухлые пальчики мистера Боумена уперлись в пухлые же его щеки, отчего выражение лица сделалось глупым, будто бы главе отделения вдруг вздумалось подурачиться, что было вовсе невозможно.