Я бы… - Оставишь, - Ник погладил руку. – А потом усохнешь от тоски. Я тебя знаю, Уна. Знает. Лучше, пожалуй, меня самой. И наверное, это знание связывает нас куда прочнее, чем узы крови. - А ты как? – Ник провел по ладони. - Как обычно. Ветер, пробравшийся за ограду, коснулся травы, вспугнул кузнечика, который запрыгнул на камень. И с камня, вновь растворившись в этом зеленом море. Ветер же, лизнув шершавый песчаник, запутался в тонких нитях ловца душ. Зашелестели ракушки, повернулась паутина, скребанув по камню. И показалось вдруг, что Вихо рядом, что… Показалось. - А твой… Я покачала головой: - Больше не появлялся. - Это ведь хорошо? - Да… наверное. Рука заныла. И ребра. И ощущение постороннего присутствия стало почти невыносимым. А следом пришел страх. Вдруг… вдруг я ошибаюсь? Билли убрался? Вот так взял, сложил свое шмотье, прихватил мои двести баксов, которые, как мне казалось, я спрятала надежно, и… Ник обнял меня. А я позволила обнять. Вдохнула этот его родной больничный запах, закрыла глаза, отрешаясь от места и шелеста ракушек, притворявшегося голосом. - Он не вернется, - Ник гладил меня по спине. – Он ушел и не вернется… никогда… просто поверь. - Верю. Наверное. Пока деньги не закончатся, а у Билли они текут, что вода сквозь пальцы. И когда он поймет, что вновь проигрался… или нет? Полгода прошло. Полгода – это срок? Срок. И стало быть, он и вправду ушел. Отыскал себе новый городишко, а в нем – новую дуру, которой мечталось о счастье. И теперь уже на ней вымещает раздражение. Какое мне дело? Никакого. - А давай, ты к нам переедешь? – Ник отстранился, и я поспешно отодвинулась. – На время? Пара недель… - Зачем? - Просто так. - Слухи опять пойдут, - я тронула ловца пальцем, и тот нырнул сквозь плетение, застряв в нем. Тонкие веревочки натянулись, и показалось, что вся эта по сути своей нелепая конструкция вот-вот развалится. Мать придет в ярость. И скажет, что я не уважаю покой брата, как и заветы предков. И будет права. Я не уважаю его покой. Я… я до сих пор не простила Вихо за то, что он так глупо умер. Умер и бросил меня. В очередной раз. - Пускай себе, - Нику было плевать на слухи, как, впрочем, и мне. Мы оба знали, что дело не в них. Что, в любом ином случае я бы воспользовалась его предложением, что… проклятье, мне хочется этого. Хочется тронуть кружевную калитку. И ступить на дорожку из желтого песчаника. Вдохнуть тяжелый аромат тех самых роз, к которым мог прикоснуться лишь истинный Эшби. Заглянуть в мастерскую, пристроенную к дому, и убедиться, что ничего-то там не изменилось. Я бы прошлась вдоль массивных шкафов, пересчитала бы инструмент, аккуратно разложенный на полках. Присела бы у груды свежих опилок, зачерпнула бы горсть… Я помнила этот запах, лака, масла и канифоли. Свежего дерева. Горячего металла. А ту дверь, что вела из мастерской в дом, ее ведь не заколотили? Не должны были. Внутри вот все иначе. Зои после свадьбы решила, что прежние интерьеры ее категорически не устраивают. - Не поедешь? Я покачала головой. В тот, прежний дом, я была бы рада вернуться, там меня не считали чужачкой или надоедливой полукровкой, а мистер Эшби, великолепный в черном своем костюме, именовал меня «юная леди». И общался, будто и вправду считал меня леди. А я старалась соответствовать. - Дому требовался ремонт, - Ник не оправдывался, констатировал факт. В который уж раз. Порой мне начинало казаться, что все наши разговоры на этом кладбище идут по одному и тому же сценарию. Но, проклятье, это и успокаивало. - Требовался. Я понимаю. И то, что он действительно любил Зои. А она любила его дом и состояние, которое можно было тратить. В том числе на дом. Я бы смирилась, если бы речь шла просто о ремонте. Дома в нем и вправду нуждаются, но то, что она сделала… …убрала библиотеку, в которой я проводила часы, листая тяжелые пахнущие пылью тома. А мистер Эшби лишь посмеивался. И порой снисходил до объяснений, если книга оказывалась совсем уж непонятной. Она изменила голубую гостиную, ту, с окнами в пол и пустыней за ними. Выбросила старую мебель. И патефон, купленный еще миссис Эшби. Ее я не застала, но мистер Эшби патефон любил. У него имелась коллекция пластинок, и я помню, сколь бережно, трепетно даже обращался он с ними. Пластинки отправились на чердак, как и портреты, ведь кому в современном мире дело до именитых предков? То ли дело современные фото. Зои. Естественно, Зои. Она хотела вовсе перестроить дом на современный лад, но то ли Ник не позволил, то ли она не успела… главное, что нынешний дом был мне чужим. Как и его хозяйка. Пусть Зои почти не говорит, а когда говорит, то речь ее невнятна. Пусть она не способна ходить, да и ложку держит-то с трудом. Пусть в ней не осталось ничего от той королевы школьного бала, которую я помню, но… она по-прежнему меня ненавидит. Теперь еще и за то, что я жива и здорова. - Мне жаль, - сказал Ник. А я поверила. Ему и вправду жаль. Я успела подняться на холм до того, как буря расправила крылья. Она налетела с востока, тяжелая, темная, гремящая песками. Ударила наотмашь, и провода загудели, предупреждая, что наше захолустье вновь останется без связи. Сыпанула колючим песком, скорее забавляясь, чем и вправду желая причинять вред. Я отогнала машину в гараж. Заперла двери. Опустила щиты на окна, отметив, что на южном крепления совсем заржавели. Их стоило бы поменять еще при Дерри, но тому все было некогда. И мне. Буря позволила подготовить дом к встрече. Разве что толкнула в спину, коснулась шершавою лапой волос, будто примеряясь, и отступила. Так бывает – несколько мгновений тишины, когда воздух одновременно горяч и сладок. И сладость эта расползается по языку. Этот воздух хочется пить. Я пью.