— А сегодня я хотела поговорить о дальнейшей работе. — Слушаю. — Очень надеюсь, что вы воспримете правильно… На мой взгляд, пришло время немного поменять концепцию журнала, и ваши статьи нуждаются в некоторых поправках. Поэтому я попросила Лили оценить сайт — свежим взглядом. Вам, вероятно, следует знать, что отклики на ее вчерашние заметки… — Какие заметки? Мне на редактуру ничего не поступало. — Их отредактировал Азиф — вчера вечером. Так вот, они за один вечер набрали больше просмотров, чем ваши — за последние четыре недели. За стеклянной перегородкой ты провела ноготками по подбородку, закусила нижнюю губу и начала печатать. Интересно, не связано ли количество просмотров с фотографией под заметками? — Несмотря на молодость, она быстро учится и знает вкусы современного читателя. В общем, я организовала встречу вне офиса — чтобы Лили помогла вам кое-что пересмотреть. Но детали потом. Главное, скажите — вы согласны учиться? Унизительно! Словно пощечина. Ты будешь учить меня. И не только писать… Но тогда я еще не догадывалась, какой жизненный урок ты мне преподашь. — Конечно, согласна. Ты весь день пыталась со мной заговорить, а я тебя избегала. Лучше помолчу пока, присмотрюсь, что ты за птица. Прочитала заметки и ужаснулась. Они действительно талантливо написаны. Цепляют с первых строк. И фотография ни при чем. Заголовки заинтриговывают не меньше. А тексты свежи и остроумны. Мои статьи на их фоне смотрелись еще более вяло. Я писала из последних сил, потому и читались они тяжело. Я была зла на тебя, на Джемму. Но главное, на себя — за то, что превратилась в такую развалину. О чем, интересно, думал Азиф, когда дал добро на целых две заметки стажеру в первый день работы? Он криво улыбнулся со своего места, однако, зная меня, не стал заводить разговор. Только в начале восьмого, когда офис почти опустел, подошел попрощаться. Тебя за столом не было, но компьютер работал — значит, если ты сегодня планируешь сдать очередные шедевры, придется показать их мне. — Ночные посиделки, Кэт? Когда-то мы задерживались вместе, помнишь? Азиф мялся рядом с моим стулом, сунув руки в карманы. Видимо, переживал, хотел задобрить; я решила ему подыграть и ответила тем же тоном: — Да, хорошее было время. Я всегда ценила ваше рвение к работе, мистер Хан… и ваш шоколадный оттенок. Улыбнувшись, я повернулась на стуле… и увидела за его спиной тебя — юный дух, представляющий миллениалов: в руке зажата прозрачная бутылочка, в воде поблескивает полоска огурца. Ты вспыхнула, должно быть, вообразив молодое, атлетичное тело Азифа в соседстве с моей дряхлеющей плотью. Да, Лили, ты можешь переманить кого угодно, но даже тебе не под силу стереть наше общее с ним прошлое. — Простите, я собиралась поработать над… Просто не могу сосредоточиться дома. Ты взглянула на Азифа, тот, глупо улыбаясь, изучал свои ботинки. — Ну, я пошел. Спокойной ночи, девушки. Не засиживайтесь. Мы обе принялись печатать в неловком молчании. Наконец ты сказала: — Можете считать, я ничего не слышала. С каких это пор молодежь стала такой благочестивой? Сами не то что флиртовать не умеют, даже слышать не могут, как флиртуют другие. Я замечала по стажерам последних лет: они смущались от комплиментов, с открытой неприязнью реагировали на любую мою реплику, отдаленно имеющую сексуальный подтекст. Меня давно интересовало, как так вышло и почему целое поколение выросло занудным и лишенным сексуальности. А может, ты возмущена, потому что знаешь про моего постоянного партнера и придерживаешься традиционных взглядов? Снова повисла пауза. — Знаете, Лили, у меня с партнером есть договоренность… — начала я. Мне удалось вывести тебя из равновесия и теперь хотелось еще больше шокировать, сыграть на ханжестве. — Мы установили определенные правила. Если я хочу с кем-то переспать, мы это обсуждаем, и мой партнер одобряет или не одобряет. Если он хочет с кем-то переспать — я решаю, можно или нет. Иэн одобрил Азифа, это случилось пару раз, но потом мы решили остановиться. Мы ценим наши отношения превыше всего. Так было всегда. И, надеюсь, будет еще много лет. Знаете, Лили, наше поколение привыкло свободно мыслить. Хотите совет? Не судите о том, чего не знаете. Когда я распустила хвост, кичась перед тобой своей раскрепощенностью, мне неожиданно полегчало, я снова почувствовала себя человеком. Только вот потом выяснилось, что ты использовала боксерскую хитрость — нарочно пропустила удар, чтобы создать у противника иллюзию победы, а затем отправить его в нокаут. — Я совсем о другом, — ответила ты с пылающим от негодования лицом. — Вы допустили расистское высказывание по отношению к подчиненному. За это увольняют. Иэн сказал «берегись». Как в воду глядел. Все с тобой понятно — решила я. Ты хочешь, чтобы меня уволили. Ясно как белый день. Джемма пока делает вид, что со мной солидарна (мол, взрослые успешные женщины друг за друга горой), но и она, и ты, и важные шишки в совете — все вы хотите от меня избавиться. Эх, если бы все было так просто… — Лили, я не совсем понимаю. Какое расистское высказывание я допустила? — Мне даже неловко повторять… — Повторять что? — То, что вы сказали Азифу… — Вы серьезно? Ты снова принялась печатать. — Это был дружеский разговор. Мы давно друг друга знаем. В подобных случаях нельзя цепляться к словам. Есть шутки, понятные только двоим. Лили, вам не приходило в голову, что вы могли неправильно истолковать услышанное? Ты сделала глоток огуречной воды и молча продолжила печатать. Я стала собираться как ни в чем не бывало. Словно меня не обвиняют в расизме и не грозят увольнением. — Существуют правила рабочей этики… — почти прошептала ты. — Как же безопасная среда? — Знаете, безопасная среда не должна лишать взрослых людей простой радости — перешучиваться. Не правда ли? Молчание. — Вы ведь долго отсутствовали, Кэтрин, правила поменялись. И я думаю, вам стоит быть осторожней… — Отсутствовала я по уважительной причине. И насколько я понимаю, это конфиденциальная информация — по новым правилам рабочей этики. — Прошу прощения. Я, должно быть, слышала от Азифа или кого-то из стажеров… Ты заправила волосы за уши, какое-то время смотрела в экран, потом выключила компьютер. Я тоже отключилась и застыла перед погасшим монитором — я вдруг страшно устала, и душой и телом — каждой клеточкой. Вот оно, до боли знакомое чувство — когда хочется лечь и больше никогда не вставать. Ты незаметно возникла за моим креслом, и я едва не вскрикнула от неожиданности, когда поднялась. Даже усталость прошла. — Кэтрин, можно я вас приглашу куда-нибудь? Прямо сейчас. Я ужасно бестактно себя повела и хочу загладить вину. Мне трудно освоиться на новом месте. И с Джеммой трудно… Ты смотрела почти умоляюще. Мне снова почудилось одиночество в твоем взгляде. Тебе тоже нужен друг! Вдруг мы все же съедим по бургеру и проговорим весь вечер, будто сто лет знакомы? — Да, хорошо, — кивнула я, купившись на ощущение взаимности. Ты сняла с вешалки кожаную куртку и с улыбкой подала мне. — Тогда идем? — Сейчас, одну минутку. Я забежала в туалет, чтобы отправить сообщение Иэну: «Снежинка позвала выпить. К ужину не жди. До скорого». Совсем как раньше, когда кто-то из подруг, оказавшись в районе Саут-Бэнка или Лондонского моста, думал: «К черту дела! Позову-ка Росси выпить». Однако времена неожиданных приглашений и эсэмэсок «я с друзьями, буду поздно» давно миновали. Иэн понимал все это и потому ответил: «Супер. Повеселись там». Мы с тобой вышли из офиса и начали общаться. По-моему, я ни разу не видела, как ты смеешься, но зато твоя улыбка была прекрасна. В тот вечер ты много улыбалась, чем невероятно мне льстила. Казалось, тебе приятно и интересно со мной. Ты не посматривала на часы, как делали мои теперешние приятельницы. И в отличие от них не ждала момента ввернуть традиционное «держись-крепись» или ненароком спросить, а нельзя ли все-таки получить обратно хотя бы часть вложенных в фильм денег. В воздухе не висели тяжелые темы, и я снова почувствовала себя молодой и свободной. Ты много спрашивала, и я раскрылась, разговорилась. Люди любят, когда их слушают, и ты умело использовала эту слабость. Теперь я понимаю, что некоторые из вопросов ты заготовила заранее, и удивляюсь, как меня не насторожило внезапное любопытство — еще вчера утром в такси ты демонстрировала полное отсутствие интереса. Я попалась на крючок, отмела сомнения и выложила тебе всю подноготную. Разговор по душам — точно теплая ванна. Я рассказывала обо всем — карьерный путь, мысли о жизни. Будто смывала обиды прошлых лет, отогревалась. Утоляла жажду… Видишь ли, за последние годы я лишилась всех подруг. Сначала исчезли те, что с детьми, и я не удивилась. Детей я терпеть не могла. Да и им не нравилась сердитая тетя в кожаной куртке. Потом случился фильм. После фильма ушли самые близкие… Ужасно больно, когда бросают. Я раньше не знала, потому что мужчины от меня не уходили, зато теперь испытала на себе все прелести расставания. Мои любимые подруги вдруг стали «страшно заняты». Потом и вовсе пропали. Все, кроме пары приятельниц, которые не вложили деньги в фильм. Когда я потонула в серой мути, и они сбежали. В конце концов у меня остались только Иэн и работа. — Расскажите, как вы стали журналисткой? Мне очень интересно. Я только начинаю, еще учиться и учиться! — Я переехала в Лондон в конце девяностых, работала в пабе и снимала комнату в Уолтемстоу за сорок фунтов в неделю — тогда это было реально. Офигенно дешево по нынешним временам, да? Рассылала резюме во все лондонские издания, но без образования, опыта работы и связей никто не брал. И вот однажды прогуливаемся с приятелями по Ислингтону и видим — двое парней нападают на третьего. С бейсбольными битами… Отвратительное зрелище! Приятелей как ветром сдуло — их, конечно, можно понять, а я осталась и наблюдала, записывая подробности в блокнот. Приехала полиция, «Скорая». Я умудрилась взять интервью у свидетелей и даже у полицейских. Под видом корреспондента «Ислингтонской газеты». Затем стремглав помчалась домой, выпросила ненадолго компьютер у одного из соседей, написала заметку и действительно отправила в местную газету Ислингтона. Всего двести пятьдесят слов — и этого хватило, чтобы меня взяли на стажировку. Неплохо, да? — Боже! Потрясающе! А что потом? — Начала работать, понравилось, пахала как лошадь, попала в штат. Платили, правда, ерунду… В отраслевом журнале я бы больше заработала. Потом увидела, что «Руководитель» ищет писателя-стажера в новостной отдел, и сразу подала резюме. — И получили работу. — И получила работу. — Быстро стали ведущим сотрудником, а после — самым молодым главредом в истории журнала. — Да, было дело… А откуда вы… — Вычитывала биографии для выпуска к церемонии награждения… — Я кивнула. Вполне правдоподобно. — Я бесконечно уважаю людей, которые сами всего добились, с нуля! Вы — мой идеал! И мне жутко неловко, что Джемма заставляет проводить этот дурацкий мастер-класс. Я просто умоляла оставить нас в покое. Нет, она гнет свою линию, хотя ничего не смыслит в журналистике. Кажется, мы тут бессильны… «Мы, нас». Как же это прекрасно звучало! Не вязалось с моим одиноким существованием, бередило нечто давно забытое. Ты и я — мы можем стать подругами. Союз поколений — неоперившийся репортер и бывалый редактор против общего врага (в нашем случае «врагини»).