– За земляникой? – предлагает, задыхаясь, Мэри. – Лучше. – Венди ухмыляется через плечо. – Знаешь старое дерево, которое растёт прямо у ограды в западном углу? – Конечно. – Мэри едва не спотыкается, и Венди притормаживает, дожидаясь её. – Я слышала, что несколько пациентов сбежали по нему несколько лет назад. Мы проверим, правда ли это. – Мы собираемся сбежать? – Мэри останавливается, и Венди тоже, всё ещё держа её за руку. Мэри недовольно кривит губы, в глазах мелькает что-то похожее на страх. Но Мэри ведь ничего не боится – и у Венди отваливается челюсть, когда до неё доходит. Мэри не выходила за стены лечебницы Святой Бернадетты годами. Её поместили сюда ребёнком, она ничего не знала о Лондоне за пределами дома отчима. Мэри упоминала, что даже пока мама была жива, отчим редко брал её с собой на прогулки. Мама была достаточно привлекательна, чтобы её хотелось показывать всем вокруг, но Мэри с её круглым лицом, щелью между зубами и смуглой кожей он предпочитал прятать. – Может, и не сбежать, – осторожно говорит Венди. – Давай просто заберёмся и посмотрим через стену. – Как ты, так и я. – Мэри дерзко задирает голову, жёстко глядя тёмными глазами. Вспомнила ли она тот день, когда Венди стояла на узком балкончике второго этажа лечебницы, собираясь всё бросить и улететь? Венди сжимает руку Мэри. Её охватывает трепет – и возбуждение, и страх. До этого мига она толком не понимала, на что они способны. Они в самом деле могут перебраться через ограду, убежать и не вернуться? Как они выживут без денег, две одинокие девушки на улицах Лондона? Получится ли переодеться мужчинами и пробраться безбилетниками на корабль в Канаду, на родину Мэри? Или куда-нибудь ещё? Прибиться к бродячему цирку? Венди размышляет над этим, пока они идут дальше, и вот они уже у дерева. Венди останавливается и зачарованно смотрит наверх. Мэри прижимается к ней, будто дерево воплощает в себе всё, что пугает её в мире за стеной. Венди уверена: Мэри даже не замечает, что делает, но она не намерена указывать на это, ей даже нравится живое тепло Мэри. Дерево серое от старости, будто вплавленное в каменную кладку – и то и другое буйно заплели лозы. Другие участки двора огорожены железными заборами и погребены за живыми изгородями, но здесь только эта стена, такая высокая, что Венди не может заглянуть через неё. Небо выглядит мучительно близким, ветви дерева скребут эту синь, и Венди кажется, что если она в самом деле залезет, она тоже сможет провести пальцами по небу, как по густой краске. Её переполняет отвага, и она не может удержаться от усмешки. – Догони! Вызов брошен; Мэри смотрит хитро, озорно и смело, больше ни намёка на сомнение и страх. Она отвечает Венди такой же усмешкой, демонстрируя щёлочку между передними зубами. – Ты же приличная англичанка – я клянусь, ты и лазать-то не умеешь! Пусть голоса совсем не похожи, но слова Мэри воскрешают в памяти дразнилки Питера. Она вспоминает, как он невозможно балансировал на ветке, слишком тонкой, чтобы удержать его вес, показывал ей язык и болтал пальцами около ушей – похоже на дурацкие неправильные оленьи рога. Не поймаешь, Венди! Девчонки не умеют лазать по деревьям. Это все знают. – Смотри! – Венди отвечает сразу и Мэри, и Питеру, подбирая грубую ткань юбки. – Вот увидишь, я лазаю лучше тебя! Венди показывает язык и хватается за толстую лозу, что обвилась вокруг дерева. Она снова в Неверленде, ищет опору на стволе босой ногой, а Питер мчится по воздуху над ней, как надоедливая муха, и Венди то ли злится, то ли радуется. Вспоминается, как ветки ложились ей в ладонь, а узловатый ствол подставлялся под пальцы ног. Она не сомневалась ни на миг даже в первый раз. Она нисколько не сомневалась, что дерево удержит её. Оно ведь держало Питера, а всё, что она хотела ему доказать – то, что девочки умеют лазать по деревьям ничуть не хуже мальчиков. Венди примеряется к бугру у самых корней. Он выпирает наружу, как наплыв воска на свече – почти такой же удобный, как на деревьях в Неверленде. Она ставит туда ногу, намереваясь подтянуться, но тут мясистая ладонь ложится ей на плечо и тянет вниз. Нога соскальзывает, и Венди больно обдирает колено о шершавую кору. Джеймисон. Венди извивается в его хватке. Она так сосредоточилась на том, чтобы залезть, на воспоминаниях о Питере, что не услышала, как санитар подошёл. Эванс тоже здесь – он держит Мэри, зажимая ей рот, чтобы она не предупредила Венди. Джеймисон вздёргивает Венди на ноги, и тут Мэри вцепляется зубами в руку Эванса. Тот орёт, трясёт рукой, замахивается, чтобы ударить, но она даже не пытается уклониться. Он отнюдь не так высок, как Джеймисон, но всё равно выше Мэри – это не мешает ей смотреть на него с бешенством. Сердце Венди рвётся к Мэри, изнутри рвётся крик, похожий на победный вопль Питера, но она проглатывает его. Эванс медлит, оглядывается на Джеймисона. Венди с удовлетворением замечает, что его поднятая рука покраснела там, где его укусила Мэри. Похоже, ему больно. Прежде чем оба санитара решают, что делать, Венди рвется из рук Джеймисона. Он хватает крепче, не пуская её к Эвансу и Мэри. – Это всё я придумала! – Венди не обращает внимания на Джеймисона, который тянет её за руку, и кричит Эвансу: – Я заставила её пойти со мной! Мэри переводит взгляд на Венди, и та выразительно смотрит на неё в ответ, умоляя не встревать. Несмотря на все их выходки, Мэри заслужила доверие многих сестёр и санитаров. Ей разрешают работать в огороде и на кухне, собирать урожай и учиться печь, а Венди пускают только убираться и стирать. Но она будет оттирать грязь, пока кожа на костяшках не сотрётся до крови, если Мэри оставят её привилегии. Она видела, как Мэри любит печь даже самые простые вещи. Венди кажется, что если бы Мэри разрешили, она бы улучшила те скучные рецепты, которые ей дают. Джеймисон фыркает – на смех непохоже. – Ты вечно главная, когда вы лезете, куда не надо, а, Дарлинг? – Он выкручивает её руку, пока не вынуждает повернуться к нему. Краешком глаза она замечает, что Эванс угрюмо опускает руку. Джеймисон впивается пальцами ей в плечо так, что приходится закусить губу, чтобы не вскрикнуть. Она не доставит ему такого удовольствия. – Смотри на меня, когда с тобой говорят. – Джеймисон наклоняется ближе, демонстрируя зубы в жёлто-коричневых пятнах от табака. У него ужасно противное лицо. Венди чуть подташнивает, но она задирает подбородок и плотно сжимает губы. Поза Джеймисона напоминает Крюка, который нависал над ней на мостике своего корабля. Если Джеймисон думает, что может её напугать, то он вообще ничего не понимает. – Да, – ровно отвечает она. – Всегда главная. Как в предыдущий раз и до этого тоже. Неважно, поверит он ей или нет. Он будто чует дух Питера, которым она пропахла – его вольность, его волшебство, и одного этого достаточно, чтобы ему захотелось сломать её. Она выдерживает взгляд Джеймисона, и его лицо застывает, становясь зловещим. Его улыбка, поблекшая было, превращается в хищный оскал. Только теперь Венди понимает, в чём ошиблась. Доктор Харрингтон в Швейцарии на медицинской конференции. Джеймисона некому приструнить. Сердце бешено колотится, кровь бьётся под кожей. Она хочет что-то сказать, но уже поздно. Джеймисон так её дёргает, что она спотыкается. Он всё ещё держит её за руку, так что это движение больно выворачивает плечо, и теперь она невольно вскрикивает от боли. – Отпусти её! – ревёт Мэри, беснуясь в руках Эванса. – Уведи её отсюда! – Джеймисон тоже почти рычит, но Эванс, кажется, боится Мэри едва ли не больше, чем своего коллегу-санитара. – Что мне с ней делать? – Мне плевать. Запри в палате! – Джеймисон отворачивается и переключает внимание на Венди. – Вставай. – Он пинает её по ногам и тянет вверх. Венди оскаливает зубы и часто дышит, она твёрдо намерена больше не издавать ни звука. Она встаёт и снова тянется к Мэри, пока Эванс тащит ту прочь. Джеймисон снова пинает её по ногам, и только его до боли крепкая хватка не даёт ей упасть навзничь. Волосы падают на лицо: они ещё не отросли до прежней длины, но уже лезут в глаза. Она неотрывно смотрит на Джеймисона сквозь пряди и тяжело дышит, а потом он снова дергает её вверх, и она стонет сквозь зубы. Он хватает её за подбородок свободной рукой и поворачивает туда-сюда её голову, будто ищет какую-то отметку на коже. Кроме злости, в глазах почти недоумение, словно он пытается найти причину, почему она так бесит его. Венди знает, что вступила на опасный путь. Она понимает, что есть бесчисленное множество вещей, которые он может с ней сделать без последствий, потому что никто ей не поверит. Она слышала всякое, видела синяки и пациентов, которые сворачивались от ужаса в жалкий комочек. – Я могу бросить тебя в лазарете и сказать, что ты сама туда пробралась. Будет похоже на тебя – лезть куда не просят. Держу пари, даже доктор Харрингтон скажет, что ты получишь по заслугам, если пострадаешь от собственной глупости и помрёшь. А может быть, стоит отдать тебя Старой Нетти? От его голоса, сладкого и тянучего, как патока, Венди пробирает мороз. Он склоняется, будто в самом деле хочет знать её мнение. Она знает, о ком говорит Джеймисон: эта женщина не старая, но её волосы седые, а руки жилистые и покрытые шрамами, которые она нанесла себе сама. Нутро сжимается не от страха, а от злости и жалости. Нетти больна: она не может сдержать себя и вымещает ярость на себе и на окружающих. Ей нужна помощь – такая, которую доктор Харрингтон оказать не может, а Джеймисон использует её как оружие, дразнит и натравливает на остальных пациентов. – Или, может быть, я брошу ей твою маленькую подружку, а ты посмотришь. Ненависть заполняет её и выплёскивается. Перед глазами взрываются искры, в ушах звенит. Вся суть её хочет драться, напасть на Джеймисона, выцарапать ему глаза, выгрызть глотку, но если она нападёт, он навредит Мэри. – Делайте со мной что хотите. – Венди опускает голову. – Что-что? Не слышу тебя. – Я сказала… – Венди повышает голос, распаляясь помимо воли, но не успевает договорить – Джеймисон сильно бьёт её по губам. Голова откидывается назад, во рту вкус крови. Венди с ненавистью смотрит на него, оскалившись – зубы окрашены красным. Теперь до неё доходит: нельзя быть слишком послушной и покорной, ещё нельзя. Он хочет посмотреть, как она борется, а потом – как сломается. Он грубо втаскивает её в дверь лечебницы и тащит дальше. Венди сопротивляется столько, сколько необходимо. Жёсткие туфли Джеймисона гулко стучат по деревянному полу и плитке. Они проходят через общие комнаты: головы опускаются, сёстры и пациенты смотрят в сторону и делают вид, что не замечают, как Джеймисон тащит Венди по коридору к лечебным кабинетам. Она концентрируется на том, чтобы дышать ровно. Это всё ради Мэри. Если Венди сможет удержать его внимание на себе, он забудет навредить Мэри. Джеймисон пинком распахивает дверь и вталкивает Венди внутрь. Она видит чугунную ванну, наполненную водой со льдом, и только теперь её охватывает настоящая паника. Джеймисон всё это спланировал. Возможно, он сам и пустил слух про дерево, зная, что она не сможет удержаться. Как она могла быть такой тупицей, как могла сама прыгнуть в ловушку? – Отпусти! – Венди отбивается, растеряв всю видимость самообладания. В этот раз он действительно собирается навредить ей; его, наверное, даже не волнует, поймают ли его. Он и убить её способен. Несчастные случаи здесь бывали, да и кто узнает правду? Венди со всей силы бьёт каблуком, пытаясь попасть Джеймисону по ноге. Но он носит твёрдые ботинки, так что она только поскальзывается. Он даже не замедляет ход и неумолимо тащит её к ванне со льдом. Венди упирается, но Джеймисон гораздо тяжелее. Хочется быть смелой, убедить себя, что это просто вода. Доктор Харрингтон прописал ей тёплые ванны, чтобы было легче заснуть, а однажды – холодное обрызгивание, чтобы кровь успокоилась. Но здесь другое. Её родители утонули в ледяной воде. А теперь Джеймисон собирается и её утопить. – Подай повязку, – говорит Джеймисон поверх её головы. Венди выворачивается и видит Эванса, который закрывает дверь. Она представляет, как Мэри, запертая в палате, колотит в дверь, а остальные санитары и сёстры делают вид, что не слышат. Ну она хотя бы в безопасности. Венди изо всех сил цепляется за эту мысль. Эванс подходит, и пока Джеймисон отвлёкся, Венди со всех сил закидывает голову назад. Боль расцветает в затылке, но оно того стоило: она ощущает, как череп столкнулся с носом Джеймисона. Он не отпускает её, а бьёт по голове. Тусклые звездочки вспыхивают перед глазами, в ушах снова звенит. Ноги подгибаются, но Джеймисон не даёт ей упасть. Эванс надевает повязку на глаза и туго затягивает, и Венди закусывает губу, чтобы не закричать, когда повязка врезается в место удара. Джеймисон поднимает её легко, как ребёнка, держа её руки прижатыми к телу. Она бешено пинается, но ни в кого не попадает. Он роняет её в ледяную воду. Вода выплёскивается за края ванны. Голова уходит под воду. Венди выныривает, давясь и хватая воздух. Холод жжёт, кожа будто ободрана с костей. Она цепляется за края ванны, расплёскивая ещё больше воды, но Джеймисон удерживает её. Он пихает её под воду, и время замирает. Кровь приливает к голове от ужаса и от холода и гремит громче всего, что Венди когда-либо слышала. Грудь неистово ноет от нехватки воздуха; она вот-вот не сможет удержаться и вдохнёт воду! Глаза пульсируют от давления, она пытается держать рот закрытым, и становится всё больнее. Она не может, не может дать ему выиграть! Джеймисон вытаскивает её наружу, она отплёвывается, вода льёт ручьём. Венди кашляет, тело сотрясает дрожь, зубы клацают от холода. Она готовится к продолжению, но Джеймисон не окунает её снова. Только кладёт руки ей на плечи – показывает, что ему совсем не сложно удержать её на месте. Так будто ещё хуже – его руки, её напряжённое тело, ожидание, что он вот-вот снова окунёт её. Она пинается, но ноги скользят, не находя опоры на дне ванны. Она не может встать, не может сбежать. Она ничего не может. Он победил, вот и всё. Венди прекращает бороться. Жаль, что она не может ещё и перестать дрожать, но это ей неподвластно. Слёзы льются из-под повязки, и она ненавидит себя. Они горячие, но не согревают, а едва ощущаются. Она медленно подтягивает ноги, обнимает колени, пытаясь стать как можно меньше и сохранить тепло. Она не уверена точно, когда на плечи перестало давить и как долго она сидела, не понимая, что её уже ничто не держит. Венди хватается за края ванны неуклюжими ватными пальцами. Ждёт, что Джеймисон ударит по ним; они такие хрупкие от холода, что могут даже разбиться. Но её никто не бьёт. Она справляется со своими дрожащими пальцами и развязывает повязку далеко не с первой попытки. Вода пропитала ткань, и узел стал совсем неподатливым. Когда у неё наконец получается стянуть повязку, вырвав при этом несколько волосков, она видит, что кабинет пуст. Вылезая из ванны, она поскальзывается и задевает край уже ушибленным о дерево коленом. Ноги подводят, она падает и больно ударяется об плиточный пол. Дыхание вырывается со всхлипом, она сжимается в комочек от жалости к себе, и проходит некоторое время, прежде чем она хотя бы пытается пошевелиться. Грубая серая ткань платья липнет к коже и тянет вниз. Венди ползёт к двери и цепляется пальцами за ручку. Заперто. Она дёргает ручку. Стучит в дверь, хоть руки и ломит от холода. Кровь отливает от белой, будто обмороженной кожи. Она кричит, но в лечебнице Святой Бернадетты многие кричат. Никто за ней не придёт. Она заперта тут, пока Джеймисон не решит открыть дверь. Вокруг неё только плитка, металл и беспощадные голые стены. Некуда спрятаться от холода. Венди ложится на бок, сворачиваясь в тугой клубок, и закрывает глаза. Питер. Здесь нет даже окна, чтобы понять по небу, который час. Она не может улететь отсюда, от этого. Возможно, никогда не могла. Питер, где ты? Почему ты не спасёшь меня?