И последовал за лакеями. В комнате никого не осталось. «Уже? Прямо сейчас?» – поразился Питовранов. Ступая на цыпочках, что было непросто для семипудового тела, он приблизился к столу, снял крышку, вылил из пузырька бурую жидкость. Фарфор мелодично звякнул. Михаил Гаврилович попятился, нырнул за дверь. Прислонился к стене. На лбу у него выступила испарина. – «И сок проклятой белены влил в королевскую особу», – пробормотал Мишель выплывшую откуда-то, кажется, из «Гамлета», цитату. Его трясло и подташнивало. Показываться в таком виде мэтру Шомону было невозможно. Журналист вырвал страничку из блокнота, написал по-французски извинение, что вынужден срочно уехать – вспомнил неотложное дело. Черным ходом вышел на задний двор, где сейчас никого не было. Все слуги собрались в парадной части дворца. Оглядываясь на окна, Портос дошел до кустов, и там перешел на рысцу. До дуба, на котором должны были разместиться приятели, он добрался за полминуты. – Исполнено? – спросил сверху Арамис. Он сидел, свесив ноги, на толстом суку. Одной рукой обнимал ствол, в другой держал бинокль. Ларцев расположился с другой стороны, чуть выше. Оба были в коричневом и почти сливались с корой. – Так исполнено или нет? – Исполнено, – ответил Мишель. Ему вдруг стало спокойно и, пожалуй, даже хорошо. Еще и Воронин восхитился: – Герой! Ты настоящий герой, Миша. Главное дело сделал ты. – А как вы туда залезли? Адриан молча скинул веревочную лестницу. Пыхтя и кряхтя, Портос полез вверх. – Только на мою ветку не садись. Твоей туши она не выдержит. Вон для тебя кресло приготовлено. Вика показал на обломанный сук, весьма неудобного вида, но, кажется, крепкий. Мишель кое-как уселся, перевел дух. Взял предложенный бинокль, хоть первоначально и не собирался наблюдать, как подействует отрава. «Я, правда, герой, – думал он. – Спаситель отечества. Звучит трескуче, но ведь правда. А самая красивая штука в том, что об этом никто никогда не узнает. Тайна останется между нами тремя. Значит, я сделал то, что я сделал, не ради славы или народной признательности. Черт, всю жизнь буду сам себе кланяться в зеркале». Настроение у него повышалось с каждым мгновением. – Выходят, – доложил не отрывавшийся от окуляров Арамис. Мишель тоже поднял бинокль. На просторной террасе, где на столе уже дымился сверкающий самовар, появились трое: царь и великий князь в гвардейских мундирах, Александра Иосифовна в теплом пуховом платке и капоре. В десятикратном приближении было видно, как мужчины шевелят губами, а Санни искусственно улыбается. Должно быть, разговор шел о чем-нибудь скучном, военном. Со всех сторон порхали лакеи в лазоревых константиновских ливреях: пододвигали стулья, подавали салфетки, прищепляли волнующиеся углы скатерти – с моря дул свежий ветерок. Впрочем, день был ясный и довольно теплый. – Несут мой чайник, – сказал Питовранов и загордился – так лихо и небрежно это прозвучало. Ему хотелось шутить – впервые за всю неделю. – Знаете на кого мы похожи? Висим тут, как подвески королевы. Острота удалась наполовину. Прыснул только Арамис. Сибирский гасконец спросил: – В каком смысле? Внизу под террасой, вероятно, в соответствии с инструкцией, стояли цепью конвойные лейб-казаки, молодцевато озирали пустой парк – демонстрировали бдительность. «Бдите-бдите, – усмехнулся Мишель. – Много от вас толку». – Что это он? – сказал сверху Ларцев. – Вон тот, с большими бакенбардами? Что это он делает с чайником? – Где? Питовранов двинул биноклем. Пожилой лакей с пышной полуседой растительностью на лице налил из отравленного чайника в небольшой пробный стаканчик, отпил. Покачал головой дворецкому: рано наливать, еще горячий. – Адриан, как быстро действует яд? – нервно спросил Вика. – Зависит, матерый волчина или нет. Матерые падают не сразу. Которые помоложе или послабее, через минуту валятся. – Черт, черт, черт… – простонал Арамис. – Только бы раньше времени не обнаружилось. Мишель же молчал. У него потемнело в глазах. Лакей матерым, видно, не был. Минуты не прошло – покачнулся, выронил стаканчик (даже за двести шагов был слышен звон разбитого стекла) и повалился навзничь. Арамис взвыл не хуже волка. Мишель зажмурился. Ларцев сказал: – Теперь царь пить не станет. У волков даже когда один упадет, другие все равно жрут. Но то волки. Царь сообразит про отраву. Мыслительные способности самодержца Адриан Дмитриевич, однако, переоценил. Увидев, что слуга упал, император и молодая пара вскочили, но никакого преступного умысла, кажется, не заподозрили. Его величество махал рукой, отдавал распоряжения. Лакея подняли, уложили на составленные стулья. Прибежал какой-то старичок с саквояжем – наверное, дежурный лейб-медик. Наклонился над лежащим, потеребил его, потыкал стетоскопом. Распрямился, что-то проговорил, скорбно качая головой. Император перекрестился. Санни заплакала. Не закончив чаепития, все трое удалились в дом. – Не догадались, – с облегчением произнес Вика. – Подумали, что старика хватил удар. Какое невезение! Непонятно, к чему относилось последнее – к злосчастной судьбе лакея или к судьбе отечества. Михаил Гаврилович наблюдал за жуткой сценой, борясь со все усиливающимся головокружением. Когда он увидел, что неподвижное тело накрывают снятой со стола скатертью, верчение стало бешеным. Мишель покачнулся, ветка под ним треснула и обломилась – он едва успел ухватиться за ствол и упереться ногой в нарост на коре. Здоровенный сук полетел вниз, с грохотом ударился о землю. Конвойные по-собачьи повернули головы и разом, дружно, кинулись к дубу. Воронин странно рассмеялся. – А вот это конец. Узнают, что Мишель был на кухне, сопоставят одно с другим, проверят чай… Висеть подвескам королевы на виселице. «Как хорошо, что я не стал ничего говорить Корнелии», – подумал он и закрыл глаза. Послышался треск, глухой звук удара. Это спрыгнул с высоты Ларцев. Приземлился на четвереньки. Выпрямился. Казаки закричали, побежали быстрей. Кто-то рванул из ножен шашку, кто-то кинжал. – Залезьте повыше. Сидите тихо, – велел Адриан Дмитриевич, не задирая головы. – Авось не заметят. Один я попадусь – пустое, зевака. Захотелось на царя поглядеть. Втроем угодим – будет заговор. – Ты же самовольный, из ссылки! – с дрожанием в голосе сказал Мишель, проклиная свою медвежью неуклюжесть. – Ничего. Дальше Сибири не отправят, а я и так оттуда. Да прячьтесь вы! И быстро пошел навстречу царским телохранителям, издали показывая пустые руки. На него налетели, сбили с ног, стали выворачивать локти. Потом, согнув чуть не до земли, потащили прочь. – Станут бить – не выдаст? – спросил Арамис и сам себе ответил: – Никогда. Эх, каков был молодец… Всем Д’Артаньянам Д’Артаньян. Часть первая Двадцать лет спустя «Либеробесы» и «мракобесы» У председателя Государственного Совета великого князя Константина Николаевича, в Мраморном дворце, отмечали юбилей приснопамятного клуба «Перанус», в котором зародились смелые идеи, преобразившие Россию. Дама присутствовала только одна, о ней позже. Все остальные были мужчины самого золотого возраста, приходящегося на периферию пятидесятилетия, когда ум, силы и деловые возможности состоявшегося человека находятся в зените.