— Пять ранений, три в голову, — донесся голос сзади. — Одна сквозная, две проникающие. Добивали наверняка. Бегин обернулся. Тонкий и жилистый опер кивнул: — Убойный отдел, Стасин моя фамилия. — Гильзы? — Отправили уже. Две там, — Стасин махнул назад, — Начали палить с семи метров. Еще тремя добивали, — опер указал на меловые кружки в метре от Бегина. — Чтоб наверняка. — Кто он? — Бегин указал на труп. Стасин открыл блокнот. — Имя Григорий Африн. Сорок три года. Сам из Тульской области. Был ночным грузчиком на складе на Северо-Западе. — На складе были? — Сейчас там наши работают. Отзвонились. Говорят, Африн в три ночи домой уехал. К семье. — Жена? — И трое детей. — Паршиво. Бегин обратил внимание на спущенное переднее левое колесо легковушки. Склонился, заглянул под бампер. Ошметки резины вокруг вырванного из шины куска он нащупал сразу. — Он остановился, чтобы проверить колесо, — сказал Бегин. — Чем пробили, нашли? — Секунду. Стасин криком подозвал кого-то, замахал руками. К ним подошел еще один опер, который вручил Бегину завернутый в полиэтилен «ёж». Бегин осторожно взял предмет. Повертел, изучая. Очень простая и надежная конструкция. Связка из нескольких 10-сантиметровых в длину гвоздей, скрученных шляпками. Острые концы растопырились в разные стороны. Одна из них была изогнута зигзагом — именно она вырвала с мясом кусок резины из колеса. — Самодельные шипы, — прокомментировал Стасин. — Куриная лапа. Мы их так называем. Их тут шесть штук было раскидано. Стасин махнул рукой на асфальт перед машиной, показывая, где именно валялись скрутки из гвоздей. — Взяли что-нибудь? — Мокрушники? Нужно проверять. Но кошелек, мобила… Все на месте. Бегин в последний раз бросил взгляд на «куриную лапу» и вернул ее Стасину с вопросом: — Такие шипы — в первом эпизоде они тоже были? — Такие же, один в один, — живо подтвердил Стасин. — И почерк тот же. Раскидали «куриные лапы» по асфальту. Пробили колеса, остановили машину. А потом изрешетили людей пулями и свалили, падлы. Бегин осмотрелся, представив, что всех машин, облепивших место преступления, нет. Что сейчас ночь. Обычный участок трассы почти в 50 километрах от Москвы. В четвертом часу ночи здесь наверняка пустынно. Освещения на этом участке почти нет. А за обочиной — сразу лес. И где-то там бедолагу поджидали убийцы. — У нас начальство икру мечет, вдруг будет и третий эпизод, — посетовал Стасин. — А нам серийников только не хватало. Бегин продолжал задумчиво смотреть на лес. — Икру мечет? — отозвался он отстраненно, словно беседовал сам с собой или с кем-то, недосягаемым для глаз Стасина. — И правильно делает. Потому что те, кто убил этих людей… Они сделают это снова. И очень скоро. Поверь мне. Глава 2 В здание УВД Домодедово Бегин входил в сопровождении Стасина и Наумова — еще одного опера из местного убойного отдела, грузного и усталого от жизни небритого очкарика около 40 лет. Когда Бегин проходил мимо дежурки, он заметил, как местные внимательно косились на него, чужака. — Вам кабинет на третьем этаже выделили, на время работы, — пробубнил Наумов, неопределенным взмахом руки указывая в никуда. Бегин скользнул взглядом по мемориальной доске с фотографиями погибших при исполнении сотрудников на стене. Свежим, судя по обновленной полицейской форме на фото, было лишь одно. Со снимка, обрамленного черной траурной полосой, на Бегина смотрело широкое лицо человека с волевой челюстью. Короткая стрижка, начинающая лысеть голова, поджатые губы и цепкий, профессионально-ментовской взгляд. «Аркадий Васильевич Зубов. Майор полиции». — И наш шеф хотел с вами встретиться, наметить план мероприятий, — подключился Стасин. — Может, сразу зайдем? Он просил… — Принесите мне все материалы по первому убийству, — перебил Бегин. Он прошел мимо дежурки, замечая, как местные внимательно косятся на чужака. — Мне не о чем говорить, пока я не буду знать все, что нужно. — Но шеф… — Он ваш шеф, — равнодушно заметил Бегин, делая акцент на слове «ваш». — Не мой. Стасин и Наумов многозначительно переглянулись. Рябцев остался снаружи. Когда Бегин ушел, до Рябцева дошел озадачивший его факт. Идти ему было некуда. В архиве его уже не ждут. А в уголовке ему просто нет места. Не в дежурке же ошиваться. Рябцев выругался сквозь зубы, вздохнул и принялся мастерить самокрутку. Три года назад, когда Рябцева сослали в подвал УВД, он поначалу убивался по этому поводу. Выпивал часто — не без того, что греха таить. Потом до опального опера дошло, что нужно копить деньги. Если его все-таки выпрут из органов — лучше иметь подушку безопасности в виде определенной суммы денег на банковском счету, которой хватит хотя бы на первое время. Как и многие другие в похожей ситуации, Рябцев пришел к однозначному выводу: нужно бросать курить. И да, он бросил. Сейчас Рябцев даже не мог представить, как ему удалось реально не курить целый год. А после… после была история с Викой, из-за чего Рябцев сорвался и пустился во все тяжкие. Лечит не только время, но и не самое завидное финансовое положение. Теперь Рябцев, правда, не осмелился бросать хреновую привычку. Вместо этого он перешел на самокрутки. Арифметика проста: нужно покупать не только табак, но и фильтры, и папиросную бумагу. Однако экономия оказалась существенной — теперь на эту дрянь Рябцев тратил раза в три меньше денег. Другим важным плюсом был процесс изготовления самокрутки. Неспешный, полумедитативный, размеренный, он не только помогал отвлечься от мирской суеты, но и позволил оперу существенно сократить курение. Ведь если дымить каждые полчаса, как с обычными сигаретами — то кроме курения и изготовления самокруток ни на что и времени больше не хватит. Так что как ни крути — одни плюсы. Но отвлечься от мирской суеты не получилось. В окно водительской дверцы постучали костяшками кулака так резко и громко, что от неожиданности Рябцев просыпал на ноги всю заготовку под самокрутку. — Твою мать! Это был Головин. Довольный эффектом, он запрокинул голову и заржал. Рябцев выбрался из машины, угрюмо покачивая головой: — Падла ты, Головин. — Ты б рожу свою видел! Даров, архивная крыса. — Рукопожатие Головина было крепким и энергичным. — Как она? В сторонке стоял Шахов, поглядывая на Рябцева изподлобья. Рябцев сдержанно кивнул ему и получил такой же кивок в ответ. Шахов подходить не собирался — будучи другом Курбатова, после конфликта три года назад он серьезно невзлюбил коллегу-опера. — Уже не архивная. — Рябцев сплюнул. — У начальства новая прихоть. Теперь я вожу следака из Москвы. Головин оживился: — Который по мокрухам работать будет? Ништяк. Ну и как он тебе? — Честно? Му… к му… ком. — Хреново, — Головин пригорюнился. — Очень хреново. Нас тоже в группу включают. По линии угонов и всех дорожных дел шерстить будем. — Удачи. — Слушай, — Головин кашлянул. — Брателло, раз такие дела… Может, побазаришь с кем-нибудь из твоей бывшей агентуры? У тебя контакты покруче наших с Шаховым были. По любому ты на связи с некоторыми все еще… А? Рябцев почувствовал очередной укол обиды. Так, все так. Агентура Рябцева и помогала ему быть одним из лучших в подразделении. Но за борт выкинули именно его. Поэтому Рябцев постарался, чтобы его ответ прозвучал как можно более равнодушно. — Мне вообще плевать. Мое дело баранку крутить. — Зря ты так, Вован. — А ты поторчи в подвале три года, потом поговорим. Головин не нашелся, что ответить. Кивнул, хлопнул Рябцева по плечу и двинулся к дверям управления. Шахов напоследок одарил Рябцева неизменным холодно-неприязненным взглядом и двинулся следом за напарником. Рябцев вернулся за баранку. — Пошли вы все… Сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Достал пакет с табаком и новый листочек папиросной бумаги и принялся мастерить новую самокрутку. * * *